в дорогу
Здравствуй, Маша.
Мне снится,
что тени легли на порог,
колокольчик звенит, неустанно колеблемый ветром,
поднимается пыль с перекрестков чужих дорог,
долетает до дома,
оседает на плечи пеплом,
добирается к сердцу, пускает там корни, ждет,
пока кто-то из нас трагически не умрет.
Впрочем, что я
о смерти?
Мне нравится быть живой,
только сравнивать не с чем – а жаль, ведь бесценен опыт
нерожденных, ненужных; проспавших во мраке лет,
и, как следствие этого, –
суетно-одиноких,
не сумевших найти ни забвение, ни покой,
впрочем, к черту всё это, мне нравится быть живой.
Здравствуй, Маша.
У меня ни стремления,
ни души,
я кого-то учить чему-то совсем не в праве –
это лучше запомни и, может быть, запиши,
повторяй, как молитву,
это всё по местам расставит,
это всё объяснит, обесточит, когда поймешь,
если ты умирал – никогда теперь не умрешь.
Впрочем, что
о бессмертии?
Чушь, пустота, и хлам,
если будешь лететь куда-то – лети одна,
повторяй, как молитву, сомнение брось к ногам
увози только то,
что вмещается в чемодан,
и запомни, что пыль
оседает на плечи тех,
кто однажды ушел, а затем постучался в дверь,
из которой ушел.
Возвращение – это грех,
и сомнение – первая из потерь,
у которого пост ангажирует тишина.
Просто если летишь куда-то,
лети одна.
Здравствуй Маша.
Мне снится,
что конь у моей двери.
Он стучится копытом, поводит мордой.
И кому-то кричи теперь, плачься или зови,
в эпилоге останешься суетно-одинокой.
Впрочем, это не значит, мол,
будешь всегда одна.
Это значит, что сможешь
взлетать, не коснувшись дна.
Впрочем,
что есть падение?
Бездна и пустота.
Здравствуй, Маша,
отчет начинай
со ста.
Мне снится,
что тени легли на порог,
колокольчик звенит, неустанно колеблемый ветром,
поднимается пыль с перекрестков чужих дорог,
долетает до дома,
оседает на плечи пеплом,
добирается к сердцу, пускает там корни, ждет,
пока кто-то из нас трагически не умрет.
Впрочем, что я
о смерти?
Мне нравится быть живой,
только сравнивать не с чем – а жаль, ведь бесценен опыт
нерожденных, ненужных; проспавших во мраке лет,
и, как следствие этого, –
суетно-одиноких,
не сумевших найти ни забвение, ни покой,
впрочем, к черту всё это, мне нравится быть живой.
Здравствуй, Маша.
У меня ни стремления,
ни души,
я кого-то учить чему-то совсем не в праве –
это лучше запомни и, может быть, запиши,
повторяй, как молитву,
это всё по местам расставит,
это всё объяснит, обесточит, когда поймешь,
если ты умирал – никогда теперь не умрешь.
Впрочем, что
о бессмертии?
Чушь, пустота, и хлам,
если будешь лететь куда-то – лети одна,
повторяй, как молитву, сомнение брось к ногам
увози только то,
что вмещается в чемодан,
и запомни, что пыль
оседает на плечи тех,
кто однажды ушел, а затем постучался в дверь,
из которой ушел.
Возвращение – это грех,
и сомнение – первая из потерь,
у которого пост ангажирует тишина.
Просто если летишь куда-то,
лети одна.
Здравствуй Маша.
Мне снится,
что конь у моей двери.
Он стучится копытом, поводит мордой.
И кому-то кричи теперь, плачься или зови,
в эпилоге останешься суетно-одинокой.
Впрочем, это не значит, мол,
будешь всегда одна.
Это значит, что сможешь
взлетать, не коснувшись дна.
Впрочем,
что есть падение?
Бездна и пустота.
Здравствуй, Маша,
отчет начинай
со ста.
