ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН-21
ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН
Литературный анализ
(Продолжение)
* * *
Ещё один скандал, но уже не местного, московского или петербургского, а всероссийского значения, разразился после того, как в начале 1923 года в газетах и журналах стали публиковаться стихи, которые вошли потом в книгу «Москва кабацкая». Вот уж когда порезвились недруги русского гения! Чистосердечное неприятие поэтом нэпа, этой безнравственной накипи анархической революционной свободы, они злорадно поняли как душевное разложение самого Есенина, серьёзно запившего в те времена с горя, по-русски, не находя другого средства борьбы и противостояния (так, кстати, поступил и другой наш гений — Блок). Не было дня, чтобы печать не стегала Сергея Александровича злобно-ядовитыми строчками, обвиняя его в эпотажности, хулиганстве, скандальности, антиобщественности, аморальщине, короче — во всех смертных грехах человеческих.
«Как же они не могут понять главного? — возмущался он в разговорах с друзьями. — Разве к разврату призывают мои кабацкие стихи? Ведь в них не вино, не спирт, а горячая кровь сердца!» Действительно, как всего этого не видели критиканы — «защитники» советской эпохи? Впрочем, и многие нынешние читатели не видят великого есенинского горя за Русь советскую, ну и за себя, конечно.
Снова пьют здесь, дерутся и плачут
Под гармоники жёлтую грусть.
Проклинают свои неудачи,
Вспоминают московскую Русь.
И я сам, опустясь головою,
Заливаю глаза вином,
Чтоб не видеть в лицо роковое,
Чтоб подумать хоть миг об ином.
Что-то всеми навек утрачено.
Май мой синий! Июнь голубой!
Не с того ль так чадит мертвечиной
Над пропащею этой гульбой.
Ах, сегодня так весело россам,
Самогонного спирта — река.
Гармонист с провалившимся носом
Им про Волгу поёт и про Чека.
Что-то злое во взорах безумных,
Непокорное в громких речах.
Жалко им тех дурашливых, юных,
Что сгубили свою жизнь сгоряча.
Где ж вы те, что ушли далече?
Ярко ль светят вам наши лучи?
Гармонист спиртом сифилис лечит,
Что в киргизских степях получил.
Нет! таких не подмять, не рассеять.
Бесшабашность им гнилью дана.
Ты, Рассея моя... Рас... сея...
Азиатская сторона!
Разве не было этого безнадёжного пьянства в России? Разве не было этого с россиянами, с Есениным? Так как же настоящий поэт, всю жизнь чувствовавший, что он Божья дудка, мог не отразить страшную эпоху в нашей общей судьбе? Вот и отразил. Вот и получил под дых за свой пророческий беззащитный дар. Лучший лирик давно уже понял, что честная, истинная поэзия стране советов не нужна. Нужна — подхалимская, воспевальческая, угожденческая. Так он никогда не сочинял и сочинять не мог. Несмотря на убийственную критику и отлучение от всех газет и журналов, подчинённых власти (а таких было большинство), он по-прежнему всю душу выплёскивал в слова, а в душе была только правда, уже охваченная, прояснённая первым светом Истины. Конечно, много там было обиды и разочарования в своих ожиданиях. И он всё это высказывал без утайки.
* * *
Не ругайтесь. Такое дело!
Не торговец я на слова.
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.
Нет любви ни к деревне, ни к городу,
Как же смог я её донести?
Брошу всё. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси.
Позабуду поэмы и книги,
Перекину за плечи суму,
Оттого что в полях забулдыге
Ветер больше поёт, чем кому.
Провоняю я редькой и луком
И, тревожа вечернюю гладь,
Буду громко сморкаться в руку
И во всем дурака валять.
И не нужно мне лучшей удачи,
Лишь забыться и слушать пургу,
Оттого что без этих чудачеств
Я прожить на земле не могу.
Русской, чисто славянской душе свойственно вот такое. Не жалея своей жизни, лететь в тартарары, унизиться донельзя, превратиться в ничто. Чтобы потом снова воскреснуть, и с новыми силами ринуться в смертный бой с неправдой.
(Продолжение следует)
ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН
Литературный анализ
(Продолжение)
9.
* * *
Летом 1924 года, когда поэт после долгой разлуки побывал на родине, с колокольни константиновской церкви большевики уже сняли серебряный крест, и сердце отозвалось болью — сколько раз звонил он мальчишкой в здешний колокол под тихое ясное сияние старинного креста, сколько раз смотрел в небо над ним, сколько раз вглядывался в заокские дали, открывавшиеся за скатом церковной горы.
Дед сказал ему при встрече (понятно, прозаически, стихов сроду не сочинял): «Ты не коммунист?.. А сёстры стали комсомолки. Такая гадость! Просто удавись! Вчера иконы выбросили с полки. На церкви комиссар снял крест. Теперь и Богу негде помолиться. Уж я хожу украдкой нынче в лес, Молюсь осинам… Может, пригодится…»
Сердце отозвалось болью — и уже боль эта давала знать о себе до тех пор, когда прохрипел двенадцатый час поэта, и всё это время взор и сознание его изо дня в день обжигались о кипящую лаву ненависти, с которой Русь советская, разгромив врагов внешних, принялась громить Русь уходящую, и с особой яростью — по стойжайшему требованию тайного ленинского письма — священнослужителей и верующих, кто становился на защиту церквей.
В ход пошли разграбления и разрушения домов Божиих, аресты и высылки священников и прихожан, расстрелы и тюрьмы, нещадные погромы веры на собраниях и в печати, которые кишели клеветой, жестокостью и невежеством. Но и в этой адовой работе (спасибо Маяковскому за точнейшее определение!) встречались шедевры, достойные ордена сатаны.
В апреле-мае 1925 года в десяти номерах (!) большевистской «Правды» была напечатана поэма Демьяна Бедного под заголовком «Новый завет без изъяна Евангелиста Демьяна». Заглавие памфлета было кощунственным, и содержание богохульным не в меньшей степени. Как достаточно взрослые Вольтер и Гейне, уже в возрасте Маяковский и совсем молодой Пушкин — Бедный Демьян задался целью высмеять святыню православия — Евангелие.
Но если Господь не позволил совершить кощунство в полную силу таланта гениям, то посредственному пииту, отдавшему душу сатане и революции, сделать это было совершенно невозможно. Ему и другие советские стихи славы не принесли. Недаром Есенин дал ему убийственную оценку в знаменитых «Стансах»:
Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам.
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих
Прозрений дивный свет.
Прозрений дивный свет — это и есть свет Истины, вошедший в жизнь поэта и придавший ей особый смысл. И уже в апреле-мае, когда потоком ринулся на русский люд словесный блуд Демьяна, в душе Есенина вскипел праведный гнев на злую клевету, а когда завет без изъяна вышел ещё и в крестьянской газете «Беднота» — поэт взял перо и на одном дыхании написал «Послание “евангелисту” Демьяну», достойную отповедь бессовестному словоблуду. Отповедь — острая, едкая сатирическая поэма. Её можно найти по заголовку в Интернете. И поэтому я ограничусь перепечаткой только самых ярких четверостиший.
Я часто размышлял, за что Его казнили,
За что Он жертвовал своею головой?
За то ль, что, враг суббот,
Он против всякой гнили
Отважно поднял голос свой?
За то ли, что в стране проконсула Пилата,
Где культом Кесаря полны и свет, и тень,
Он с кучкой рыбаков из местных деревень
За Кесарем признал лишь силу злата?..
… Демьян, в «Евангелье» твоём
Я не нашёл ответа.
В нём много бойких слов,
Ох, как их много в нём,
Но слова нет, достойного поэта.
Я не из тех, кто признаёт попов,
Кто безотчётно верит в Бога,
Кто лоб свой расшибить готов,
Молясь у каждого церковного порога.
Я не люблю религию раба,
Покорного от века и до века,
И вера у меня в чудесное слаба —
Я верю в знание и силу человека…
Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,
Ты не задел его своим пером нимало.
Разбойник был, Иуда был.
Тебя лишь только не хватало.
Ты сгустки крови у креста
Копнул ноздрёй, как толстый боров.
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов.
Но ты свершил двойной и тяжкий грех
Своим дешёвым балаганным вздором:
Ты оскорбил поэтов вольный цех
И скудный свой талант покрыл позором.
Ведь там, за рубежом, прочтя твои «стихи»,
Небось злорадствуют российские кликуши:
«Ещё тарелочку Демьяновой ухи,
Соседушка, мой свет, пожалуйста, откушай!»
А русский мужичок, читая «Бедноту»,
Где образцовый блуд печатался дуплетом,
Ещё отчаянней потянется к Христу,
Тебе же мат пошлёт при этом.
Не одно российское издание тех лет не осмелилось напечатать есенинский ответ любимцу Кремля, но в считанные дни памфлет стал известен всей стране. Поэму читали и переписывали. Прочитали (и не по разу) вершители народных судеб. Друзья-гэпэушники донесли Сергею, что он занесён в чёрный список. Заносят в него только
тех, кто вскоре будет вычеркнут из земной жизни.
(Продолжение следует)
