От чего отказался Есенин-20

ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН

 

Литературный анализ

 

(Продолжение)

 

Итак —

ПОЭЗИЯ

 

В представлении советской власти:

Форма. — Все жанры, с помощью которых можно передать содержание. Содержание. — Героическое, революционное преобразование мира и России. Идея. — Прославление и утверждение идей коммунизма и социализма.

 

В представлении Есенина:

Форма. — Все жанры, которыми можно выразить содержание. Содержание — Это правдивое художественное отображение всех сторон жизни общества и людей, в том числе — духовных переживаний поэта.

Идея. — Вот определение самого Есенина: «Быть поэтом — это значит то же, Если правды жизни не нарушить, Рубцевать себя по нежной коже, Кровью чувств ласкать чужие души». То есть поэзия — это полная правда жизни, выраженная на пределе сердечных чувств, приносящих поэту жестокие пытки.

 

В понимании, вытекающем из учения Христова:

Форма. — Все жанры, достойные содержания высшей поэзии (о высшей поэзии — разговор был раньше).

Содержание. — В общем плане — прославление Творца и праведных дел человеческих. Здесь не только ангельски-небесные церковные славословия, которые существуют со времён образования мира и до сих пор поются в храмах, но и земная, греховная поэзия. В ней могут быть и кощунства против Истины, но если поэт через духовные мучения приходит к Богу, то в целом его творчество можно назвать православным — как путь грешника к истинной вере.

Истина. — Изображение жизни без отклонения от учения Христова. Или в целом — постижение через ошибки Истины и следование положениям Истины.

 

Мы недаром так подробно разбираем теорию — надеемся, это поможет нам понять есенинский отказ от советских целей и методов достижения этого недостижимого бреда… Если коротко — это путь будет выглядеть так….

 

Триумфальное признание «крестьянской лиры» Есенина началось после встречи с Блоком и выступлений на поэтических вечерах в Петербурге. Сельский быт, яркая образность, выросшая из стилистики устного народного творчества, небывалая напевность, православная вера, искренняя, от чистого юношеского сердца — всё это не могло не ошеломить, не прельстить воспитанников тогдашней салонной поэзии. Ещё выше волна признания поднялась в 1916 году, когда Сергей, призванный на воинскую службу, был переведён в запасной батальон, в трофейную комиссии при строительстве Феодоровского собора в Царском селе. Царица и царевны, великая княгиня Елизавета Фёдоровна, которые по достоинству оценили стихи восходящего гения (кстати, они не раз слушали их в авторском чтении) — стали организаторами есенинских выступлений в концертах создаваемого общества народного творчества. Отметим, что и Распутин устраивал подобные концерты по своим многочисленным каналам. Между народным пророком и народным поэтом окрепли дружеские связи. Григорий стал прообразом Пугачёва из одноимённой драматической поэмы. А позднее — бунтаря Номаха из сатирической «Страны негодяев».

 

Но высокие взлёты чреваты страшными падениями. В самом начале революции в Петербурге разразился небывалый скандал, организованный завистниками и врагами «молодого, да раннего автора». Есенина обвинили в преступных связях с истязателями русского народа. В печати прокатилась волна обличительных публикаций. Оказывается, лучший поэт, начавший к тому времени воспевать революцию — подлый приспособленец, волк в овечьей шкуре. Вечера демонстративно срывались критиканами. В поэта летела из разъярённых недр зала всякая непотребная нечисть. И что было обидней и горше всего — искренние стихи о вере освистывались и заглушались скабрёзными матами.

 

Поэт не был из робкого десятка. Он, напрягая мощный Божественный голос, отвечал хулителям достойными стихами:

 

Мне нравится, когда каменья брани

Летят в меня, как град рыгающей грозы,

Я только крепче жму тогда руками

Моих волос качнувшийся пузырь.

Так хорошо тогда мне вспоминать

Заросший пруд и хриплый звон ольхи,

Что где-то у меня живут отец и мать,

Которым наплевать на все мои стихи;

Которым дорог я, как поле и как плоть,

Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.

Они бы вилами пришли вас заколоть

За каждый крик ваш, брошенный в меня.

 

В поэме «Исповедь хулигана» (1920 год), откуда приведённые строки, герою нашему пока ещё нравились «каменья брани», но и они, и то, что газеты и журналы переставали печатать «лучшего из лучших», — всё это нравилось всё меньше и меньше. И, думаю, совсем бы пришлось Есенину туго, если бы в Спас-Клепиках в мальчишеские головы не вошли вольтеровские мысли и убеждения, которые породили вот это место в письма другу Грише Панфилову: «…(таких,) как Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Некрасов — я не признаю. Тебе, конечно, известны цинизм А. Пушкина, грубость и невежество М. Лермонтова, лицемерие, азарт и карты и притеснение дворовых Н. Некрасова и т.д. и т.п.» Вольтеровский бред уже настроил нашего поэта на революционный лад, а сам русский бунт вылепил в его душе фантастическую концепцию «религиозно-насильственного преобразования мира, которой пронизаны все его поэмы первых лет смуты.

 

И снова — бурные и восторженные аплодисменты и крики, но уже за строчки с противоположным значением: «Тело, Христово тело Выплёвываю изо рта». В чистосердечную искренность не поверить нельзя. И обманутый народ вновь поднимает на щит обманутого поэта. Наверно, заметила искренность и большевистская власть.

 

Есть свидетельства, что есенинские стихи и поэмы читали Ленин, Сталин, Троцкий, Каменев, Бухарин, Зиновьев, Калинин, Дзержинский, Луначарский, Воронский, Нимирович-Данченко. По приглашению Троцкого Сергей несколько раз приходил в Кремль, выслушивал лестные о себе слова, предложения о сотрудничестве. Однако всегда подчёркивал, что у него другие взгляды на революцию и на поэзию, и что менять их он не намерен, — обычно отшучивался: «Что делать? Я Божья дудка…»

 

Сергей Есенин всегда оставлял за собой право сочинять обо всём, что признаёт важным. И какой бы неизбежной необходимостью не считали отцы социализма подавление крестьянства как отсталого собственнического класса, враждебного идеалам самого передового общества на земле, — лирик-пророк бескомромиссно становился на защиту крестьян, называя себя «последним поэтом деревни».

 

И как бы ни доказывали созидатели невиданной райской жизни на земле, что счастье надобно заслужить кровью и жестокими муками, — поэт-бунтарь муки и кровь не признавал и, поскольку не мог прекратить революционные безобразия, спускался «в корабельный трюм», который «был русским кабаком».

 

И как ни убеждали кремлёвские мечтатели, что и поэты, как все граждане республики, обязаны все силы и весь свой талант отдавать общему делу, — Сергей Есенин один на всю Русь советскую заявил:

 

Приемлю всё.

Как есть всё принимаю.

Готов идти по выбитым следам.

Отдам всю душу октябрю и маю,

Но только лиры милой не отдам.

 

Я не отдам её в чужие руки,

Ни матери, ни другу, ни жене.

Лишь только мне она свои вверяла звуки

И песни нежные лишь только пела мне.

 

Как Пушкин в годину ухода России от Христа остался верен только Божественному голосу поэзии: «Никому Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи; По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь Божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. Вот счастье! вот права...» — примерно такие же права возложил на поэзию, на свою свободную лиру пушкинский преемник…

 

(Продолжение следует)