Верлибры начала века
= ВЕРЛИБРЫ =
-------------------------------
Ушедший на закате или переписка Эльзы.
«…Что у тебя и худого и доброго дома случилось
С тех пор, как странствуешь ты по морям
бесприютно-пустынным».
Гомер. Одиссея.
----------------------------------------------------
1.
Ангел мой!
С тех пор, как ты исчез во время шторма,
я всё время думаю,
зачем ты оставлял меня на берегу.
Я тоже хотела увидеть, как ныряет золотая рыба
исполнительница желаний,
но ты говорил, что не каждому дано
смотреть на неё и не ослепнуть.
Возлюбленный мой, Янсон, ты отец моих детей
и мог бы повременить до старости с такой долгой дорогой.
Каждый вечер, как ты велел, я жду тебя на скале.
Волны разбиваются о скользкие камни.
Золотая рыба багрянцем окрашивает облака.
Лодки наших соседей, полные сельди,
спешат вдали к родному колервикскому берегу,
а мои слёзы упрямо текут из глаз
и горчат на губах, как сосновая смола.
Может быть, ты сам уже стал добычей моря?
Возлюбленный мой, вчера я забралась ночью в лачугу.
В ту самую развалюху,
что бросила семья моей крёстной Лаймы.
Я зажгла свечу, начертила круг
и шептала старинные заклинания.
Ветер так страшно выл и свистел над крышей,
стены скрипели и трещали,
как сырые дрова в хорошем очаге.
Я шептала заклинания три раза,
но тень твоя почему-то так и не появилась.
Только мне показалось, что кто-то страшный
стоит у меня за спиной и смеётся деревянным смехом.
Янсон, сегодня я положу это полное печали письмо
на самое дно матросского сундука,
в толстую пачку, перевязанную свадебной лентой.
Когда ты вернёшься, ты прочитаешь о том,
как плакала твоя бедная Эльза.
2.
Здравствуй, Эльза!
Много лет прошло с той поры.
Помнишь, как Янсон
ушёл добывать золотую рыбу?
Каждый вечер ныряет она за горизонтом.
Ты всё также чинишь в посёлке сети,
варишь детям уху и печёшь лепешки…
Позабудь об этом широкогрудом, неспокойном красавце!
Крабы съели его глаза, на дне покоятся кости.
Море лижет холодный берег и ворочает камни.
Эльза, терпеливая Эльза,
скоро твои волосы, как чайки станут седыми.
Напрасно Янсон так часто
смотрел на закат и хотел перебраться в Берген,
напрасно хотел он стать владельцем лавки
и возить товар на собственной шхуне.
Рыба не исполняет таких желаний,
и к тому же Янсон никогда не умел считать деньги.
Эльза, Эльза,
сети с каждым годом становятся всё грубее и тяжелее,
морщинами покрываются твои руки.
Не отказывайся от подарков судьбы!
Стены моего дома из эстонского дуба
и резная кровать слишком широка
для одного судовладельца!
Три Луны подожду я и два почтовых дилижанса.
Но не больше, Эльза.
Не ходи напрасно на берег,
не ищи случайный парус на горизонте!
Море не прощает ошибок бедному человеку.
Голубоглазая Эльза, тебе посылаю это письмо
с предложением стать хозяйкой шхуны
и запасов эля в моём подвале.
3.
Эльза,
ты сегодня в пути.
Наконец-то ты нашла свою судьбу.
Что и говорить, богатство богатству рознь.
Деньги, широкая кровать и дом из эстонского дуба
не привлекут свободную душу.
Ох, я уже слишком стара,
чтобы увидеть твоё запоздалое счастье.
Пусть родятся настоящие рыбаки от бергенского поэта.
Я не верю в эти старушечьи сплетни,
будто он всё время бредит о какой-то истине.
Точно знаю: глаза его смотрят прямо,
и руки, всегда готовые тебя обнять,
легко вытащат невод, полный норвежской сельди.
Ты сама знаешь, Эльза, что я-то понимаю в этом толк.
Я и петуха умела всегда сама зарезать,
и эля выпить больше других.
Знаешь, девочка,
пусть уже наступили первые холода,
и почтовые лошади выбились из сил,
но у тебя впереди жаркий медовый месяц.
Послушайся доброго совета:
никогда не называй его Янсон.
Зови его Карл, муженёк, ангел мой ненаглядный.
И не позволяй пыли скапливаться по углам.
Более же всего,
следи, чтобы мясо не подгорало.
И не забывай старую Лайму,
твою крёстную,
написавшую это полезное письмо.
4.
Родной мой Карл!
Пишет тебе твоя Эльза.
Скоро ли ты вернёшься в Берген
попробовать мою стряпню?
Вчера я открыла твою книгу
и удивилась, как крепко в ней сидит каждое слово.
Каждое — словно камень в перстне богатого судовладельца.
Ах, Карл,
лиственницы в городском парке уже пожелтели,
а ты всё ещё бродишь по Норвегии простым лудильщиком.
Я соскучилась — меня давно никто не называл
колервикской ведьмочкой,
рыжей похитительницей сердец!
Но я только маленькая Эльза,
которая любит своего Карла,
бывшего рыбака и знаменитого поэта.
Кажется, я жду так долго,
что даже пироги, приготовленные к приезду Лаймы,
успели засохнуть, а тебя всё нет и нет.
Знаешь, Карл,
мне сегодня снился Янсон.
Куртка на нём превратилась в лохмотья,
и водоросли опутали посиневшее лицо.
Он был такой страшный,
что я испугалась и проснулась.
Казалось, летучие мыши летают в комнате,
но это были только тени от уличного фонаря.
И тогда, представляя твои спокойные глаза,
полные любви ко всему, что они видят,
я сразу успокоилась.
Господин мой,
не зря же ты написал в своей книге,
что счастье даётся людям,
принимающим мир таким, какой он есть,
людям, которые не гоняются за круглой золотой рыбой
исполняющей глупые желания.
Карл, я знаю, что ты умело управляешься с парусом
и лошадьми правишь не хуже, чем протрезвевший кучер.
Приезжай скорее домой
рассказать нашему непоседливому Лео
сказку про золотую рыбу.
Но если ты задержишься, то знай,
что мне так легко и трудно тебя ждать,
словно вернулись времена юности
и я — рыжая девушка,
пляшущая с кружкой в руке
на чужой свадьбе.
30.05.02
* * *
Посвящается Даше
Имя твоё пахнет степью,
кровью воинов и стенами разрушенных городов.
Я люблю твои азиатские глаза,
похожие на пламя свечи в келье отшельника.
Посмотри на сердце моё, вынутое из груди, —
оно принадлежало тебе ещё во времена Ахеменидов,
когда царские лучники поразили упрямого скифа,
умевшего только править конём и предсказывать ветер.
Тогда ты приказала своему повару
приготовить сердце с индийскими пряностями
и горькими травами,
чтобы посмеяться над гостями из Македонии.
Ты хотела угостить дерзких непривычным кушаньем,
но повар твой был плохим рабом
и хорошим чернокнижником —
он сварил сердце в смоле ливанского кедра
и в крови семитского младенца,
а потом сжёг, сотворив чудовищные заклинания.
Гости же съели сердце телёнка
и, подивившись персидским обычаям,
зачитали ультиматум Александра, сына царя Филиппа.
Так и поколебалась власть династии Ахеменидов,
родился в Вифлееме чудный младенец,
раскололось человечество на верных и неверных
и залило кровью землю от Рима до полуночных стран.
А сердце моё осталось жить вечно вместе с именем твоим,
запахом степей и горных долин,
и напевной речью персидских воинов.
Возьми же снова любящее сердце,
сердце упрямого скифа,
испорченное семитской кровью и смолой ливанского кедра,
возьми себе на память о нашем прошлом,
ради счастья в будущем.
* * *
Молитва на «освящение колесницы».
Новенький Мерседес цвета чернил и чёрта.
Владелец и красивая жена стоят по стойке смирно,
как велел священник из местной,
тоже новенькой, церкви.
Возле ограды клумба
с фиалками и тюльпанами.
Кадильница похожа на запчасть
от надёжного двигателя «Дженерал Моторс».
Капот уже распахнут в терпеливое небо.
Святая вода высыхает на радиаторе,
заменяя слёзы праведников.
Священник фальцетом выводит «аллилуйя».
Довольный владелец теребит в кармане
ключи, кредитную карточку
и баллончик с газом «Черёмуха».
Лёгким кадильным дымком облака
плывут, внимая молитвам
на исчезающем русском языке,
и качают престол безучастного Бога.
* * *
На Кондратьевском
куплю дрессированную обезьяну,
волосатую, с человеческим выражением лица
и смешными ужимками старого клоуна.
Я научу обезьяну фокусам,
научу ходить с шапкой и попрошайничать.
Вместе мы будем стоять
возле киоска с ароматной шавермой
и просить, Христа ради, на пропитание
Обезьяна будет косолапить на кривых ногах,
подходя к каждому зеваке отдельно,
будет дёргать за рукав
и внимательно заглядывать в глаза.
На мне будет рваная китайская куртка,
джинсы с дырками на коленях,
я зарасту трёхнедельной бородой,
обезьяна запаршивеет, осунется, погрустнеет.
Люди будут неохотно бросать нам
десятикопеечные монетки,
отворачивая лицо,
стараясь не учуять звериного запаха.
И никто не догадается,
что по ночам я пишу стихи
и даже целые повести,
что я тоже дрессированная цирковая обезьяна,
которую можно очень выгодно продать
за настоящие американские деньги.
Да кто же здесь купит!
* * *
Люди, как слепые звери,
ходят по двадцать первому веку,
тычутся в обломки великих учений,
из леса делают умные книги о деревьях.
Из глубины земли вынимают свою глупую смерть.
Люди говорят:
«Смысла нет у жизни,
кроме самой жизни, которая
плавает в нашей голове, как чёрная, усатая рыба».
Люди говорят:
«Получим от жизни удовольствие
огромное, как шестипудовые бивни мамонта».
Так они говорят и смеются.
Между тем,
Левиафан экономики
глотает их недоношенных детей,
срыгивая шприцы и пустые бутылки.
Напрасные вопли праведников не достигают неба,
бомбы рвутся на улицах,
и ядовитые отходы текут в мировой Океан.
Фабрики быта коптят небо
криками сексуального наслаждения,
но младенцы всё реже появляются на свет.
Диктор объясняет:
«Случайные отключения электроэнергии
обеспечивают хоть какую-то деторождаемость».
А в это время вселенная остывает на ладони Творца —
внутри все миры убегают, как шары в кегельбане,
и даже само время становится более жёстким,
словно ложе убийцы или насильника.
В ночные глаза мёртвых домов
заглядывают бортовые огни
бесконечного космоса.
Слепые люди
спят.
* * *
Скорая нескорая помощь,
измученный доктор в рваных кроссовках
достаёт из чемоданчика ампулу с анальгином —
больной сегодня не умрёт, а если умрёт,
то судьба такая, рок, неизбежность.
У служителя слепого случая
дома больная жена, дети,
которые очень редко видят отца.
Скоро, скоро всё закончится
одним большим взрывом,
в котором даже атомы
старенькой машины с крестом
распадутся до элементарных частиц.
Но доктор знает:
надо кого-то спасать,
потому что такая работа,
потому что кто-то же должен поддерживать
подобие порядка.
Не знаю, спасёт ли нас Господь,
но если убьёт, то мгновенно.
И в этом тоже есть повод
для оптимизма,
повод жить.
2018 г.
* * *
Это даже
не менеджер по продажам,
не сантехник даже и не уборщица —
из людей наихудший, наиничтожнейший!
Боже, анализы и те плохие!
— Хронический, — доктор морщится.
А ему всё до лампочки, по херу, по барабану —
тасует слова, как шулер колоду.
Ему говорят:
— Иди к бесу! Хватит уже!
— Сейчас-сейчас. Да-да, ну ещё одна строчка...
А в это время тошнотворную лабуду
продают и гуляют по ресторанам. И вообще,
что такое слова? Это вам не мясо в борще
и не торги на бирже, не производство памперсов.
Короче, ерунда —
не стоит париться ради слов.
Но знаете, дорогие мои, золотые, хорошие,
именно эти стихи однажды с грустными рожами
вы будете бормотать:
— Во врезал!
— Это же про нас, про нас!
— Так запросто про самое главное!..
Да уймитесь вы. Уймитесь.
Господи, он же умер.
Ну что вы теперь,
ей-богу…
