Мама не часто к нам с бабушкой на берег Донца приезжает. В нашей хижине, в нашем железном домике есть слепое окошко. Ничего особенного в нем нет. Оно задвижное с фиксирующими болтами по краям, на тот случай, если кто-то из вне захочет проникнуть во внутрь. Оно смотрит в терновник и, как мне кажется, по этой причине всегда "спит". Спит окошко потому что всегда закрыто, так как там и смотреть то не на что. Спит, можно сказать, для внешнего мира. Не хочет оно смотреть в сторону цивилизации, впрочем, как и цивилизация не хочет смотреть в сторону робинзонов. Деревья подошли вплотную к хижине и выросли в три человеческих роста, заслонив собой с той стороны окно и скрыв наше уютное жилище от посторонних глаз. Но мы с бабушкой не против, нам наоборот здесь хорошо быть. Мы словно затворники у самого Бога за пазухой. Так говорит бабушка.

- Гарно то як, начэ у Христа в пазуси! - Потом сядет на самодельную скамеечку и, покачиваясь немножко взад и вперёд, что-то думает, думает и смотрит куда-то вдаль. Словно пронизывая материальное пространство перед глазами и делая его невещественным, несуществующим неважным.

- Бабушка, куда ты смотришь? - Никуды нэ дывлюсь, так..

 

Никуда не смотря, созерцает внутренность души, все скрытые и потаенные уголочки её. Всё то, что когда-то спряталось и забылось, а теперь вдруг в тишине у слепого окошка вышло на свет для её внутреннего ока, ока души.

 

Но для меня советского школьника это не ясно. Впрочем не ясно будет ещё многие, многие годы, но всему своё время.

 

Я смотрю на бабушку и мне кажется, что она смотрит туда на ту сторону реки, где деревья, деревья, деревья. Где мы с Гешей нашли пионер лагерь и самалеты в нем. И я думаю, что она смотрит на то, как мы туда бегали, о чем мечтали, да только молчит, молчит, потому что любит меня и боится потерять доверие и дружбу. Мне почему-то становиться не по себе, от того что бабушка всё ведает про нас.

 

Я не знаю, что значит у Христа за пазухой, но у меня складывается впечатление, что это Кто-то очень заботливый взял её невидимо на ручки, словно младенчика, и, баюкая, качает, качает, качает. От этого она тоже видимо раскачивается и так ей хорошо!

- Бабушка, ну а ты видела Его?

Бабушка отрывает взгляд от одной точки, смотрит пристально на меня, затем медленно включается в разговор.

- Кого, Бога?

- Ну да, Бога.

Она задумывается на меня немножко косится, как бы анализируя, способен ли я осознать, понять то, что сейчас скажет. Помолчав секунду, продолжает.

- А як же, бачила!

- Где, бабушка, где ты его видела?

- А всюду вин, бачишь и там и там, и бабушка указывает рукой на воду, лес, облака.

- Бабушка, но там только деревья похожие на лохматых великанов, опустивших свои ноги в речку от долгой ходьбы.

- А тут хто шо побачэ, нэхай и так но и йих хтось создав. Зирочка, ничого ты ще нэ знаешь в жытти, но всьому свое врэммя.

Бабушка замолкает, вновь смотрит на речку закрывает глаза и еле слышно начинает напивать какую-то песню. Быть может услышанную ею в далёком детстве от мамы, а может и в юности от таких же молодых подружек какой и она была когда-то.

И мне вдруг показалось, что Кто-то невидимый взял её на ручки в эту самую секунду и начал качать, качать , качать.

 

Сегодня суббота, а значит должна приехать мама. В другие дни она не может, так как у неё работа, но сегодня...

Мы обычно договариваемся что такого-то числа во столько-то времени, если её никто не подкинет на машине до берега нашей стоянки раньше, то встречать её нужно на автобусной остановке немного выше плотины.

 

Мы встречаем.

Автобус подходит во время. Для нас он всегда подходит во время, потому, что часов у нас нет, но приблизительно по солнцу мы ориентироваться научились. Ну и спрашиваем конечно время, если видим прохожего с часами.

На ступеньках автобуса появляется мама, она машет нам рукой, улыбается, мы машем в ответ, я кричу:

- Урррррааааа! Мама приехала!

Мы обнимаемся, бабушка плачет от счастья. Мама вручает тежелую сумку с продуктами мне. Я несу её немного изогнувшись в противоположную сторону от сумки, словно тонкая жердинка. Бабушка, видя тяжесть у меня, пытается забрать её. Мама выкрикивает:

- Бабушка, не смей забирать у Серого сумку, в конце концов он мужиком растёт, ему ещё в армии служить. Пусть несёт, он все таки пацан, ему по статусу положено тяжести тягать. Я иду, в душе радуюсь, что я не просто так и что оправдываю доверие.

 

У хижины мама просит водички и поставить ей раскладушку тут сразу перед входом в домик на зелёном пятачке, так как она устала с дороги и хочет отдохнуть. Я наливаю последнюю кружку с ведра и подаю ей. Она большими глотками жадно выпивает её всю.

- Ааааах, какая красота, какое блаженство, как вкусно, - говорит она улыбаясь. - Налей как ещё глоточек!

- А больше ничего нет, как раз вода кончились.

- Как так кончились? —Недоумевает мама. — Так, ведро в зубы и вперёд и с песнями в село по воду.

Я уже бегу поскрипывая и позвякивая ведром вдоль огродов в село по воду. Впереди по центру тропинки летают маленьким облаком мошки, я пробегаю сквозь них на скорости.

 

Приношу ведро с холодной колодезной водой, набираю полную кружку и счастливый подаю маме.

 

- Так, Серый, сегодня пойдём с тобой ловить раков. Я у Сашки выпросила сеть, так что будем вечером тягать её, - и мама кивает головой в сторону кустов, где лежит сеть. Сеть для раков, это хоккейные ворота с сеткой в виде рукова, в народе именуемой карманом и гузырем в конце кармана.

- А с кем тягать будем? - удивляюсь я.

- Я да ты, да мы с тобой.

- А ты сможешь?

- Ой, Серый, я ещё и не на такое способна. - Мама смеётся.

 

Ближе к вечеру мы обуваем старую обувь, что бы не порезать ноги об ракушки, ставим хоккейные ворота на дно заходим в реку по грудь и тянем, чтобы нижняя перекладина ворот немного захватывала верхний слой ила вместе с ракушками и раками.

 

- Было было, но такого ещё не было, - говорит мама таща хоккейные ворота с карманом полным раков.

Мама очень любит раков, ну и раки, зная это, стараются идти сами в сеть, чтобы быть гостеприимными и порадовать собой в кои то веки в первый раз, так говорит мама. Я смеюсь этому выражению, под дымок костра смакуя очередную раковую шейку.

 

Выходные пролетают не успев начаться и мама в воскресенье вечером на шестичасовом автобусе уезжает домой. Мы машем ей и автобусу во след. Автобус скрывается за поворотом, оставляя нас одних на трассе.

 

Неспешно под ручку идём с бабушкой вдоль берега под песни лягушек назад в наш уютный и дикий уголок со слепым окошком в мир, куда ушёл последний шестичасовой автобус.