DER CHEFPSYCH0LOGE.
G;NTER PROD;HL.
DER CHEFPSYCH0LOGE.
ГЮНТЕР ПРОДЁЛЬ.
ШЕФ-ПСИХОЛОГ,
Это было в пятое воскресенье после Троицы в 1953 году. Служебные лимузины многочисленных многоуважаемых граждан города останавливались перед серым наклоненным домом на Цветной улицы города Киля. Городской голова, кое-кто из городского совета, почтенных дам и господ привилированного общества в городе Киле покидали машины и размеренным шагом шагали к подъезду дома номер 12. Массивный латунный герб на двери давал сообщение о том, что здесь находится «Клиника для трудно воспитываемых детей».
Последним вошёл епископ земли Шлезвинг-Гольштейн, толстенький радушный мужчина в чёрной мантии. Он один, который не сразу исчез в доме, а остановился перед латунным гербом и с интересом рассматривал английскую надпись. Только, рассмотрев её, он последовал за толпой посетителей, прибывших перед ним. Одна достопочтенная матрона в одежде диаконисы приветствовала его в прихожей и почтительно поцеловала ему руку.
Тем временем, снаружи, на тротуаре Цветочной улицы, проходили некоторые жители улицы, которые смотрели на происходящее, пожимая плечами, и, очевидно, непонятливо. Их любопытство было возбуждено не только через то обстоятельство, что на их улице впервые появились городской голова и епископ земли. Тот факт, что здесь никогда невиданные сановники города посетили дом пользующийся наидурнейшей славой всей части города, прежде всего разожгло их возбуждение. Серый дом на Цветочной улице был известен, как родной дом для падших девушек, и вследствие своего уголовного происхождения бывших воспитанниц, пользовался дурной славой во всём Киле. Обеспокоенные его внешним видом, порядочные граждане избегали непосредственной близости дома, чтобы избежать непристойных выходок, сидящих на окнах, воспитанниц, использовали, лежащую напротив сторонну улицы. Епископ не желал попасть под подозрение соседей, что он бродит по аморальной трое.. На следующее утро жители Цветной улицы очень быстро узнали причину, по-настоящему необыкновенного для них события. Все газеты города сообщали: «Миссия по церковным делам» при поддержки сената города открыла первый английский приют для трудно воспитываемых подростков, клинику для трудно воспитываемых, в которой неустойчивые или нарушившие закон молодые люди больше не содержались как уголовники, а как душевнобольными с опытным, дипломированным психиатром, и охраняемые и обслуживающиемые психиатрами, и должны быть вылечены. Для этой ответственной задачи на руководящее место «Миссия по церковным делам» привлекла специалиста с международной славой, венского психиатра, доктора медицины , доктора психологии Роберта Шнайдера. Господин епископ земли Швезлинг-Гольштейн благословил дело ввёл лично господина доктора Шнайдера в новую должность. Почти все газеты напечатали фотографии епископа торжественного посвящения в должность, и внимательный наблюдатель узнал на фотографии епископа и бургомистра, и ещё весьма молодо выглядевшего мужчину с впалыми щеками, с наполовину блестящим ключом дома и с врученным документом о назначении нам должность.
Только благодаря политической скромности, проявившей шефом полиции города Киля, что та сенсационная карьера, которая так торжественно началась в пятое воскресенье после троицы преждевременно и совершенно никак не нашла свой бесславный конец. Почти четыре недели после вступления в должность полиция города Киля должна была заниматься именно доктором Робертом Шнайдером.
В полуночный час прохожие с трудом удерживали шатающегося мужчину на ногах, шатались , горланя, по улицам района порта города Киля, и, в конце концов, сел со своими обоими спутницами в стоящую на стоянке машину и уехал. Свидетели узнали в молодых дамах двух старых представительниц горизонтального промысла.
Патрульный полицейский, который внимательно с прохожими на улице на выпившее общество в машины, записал номер автомобиля. Служащий полиции в следующее половину дня разузнал, что автомобиль принадлежит «Миссии по церковным делам» и руководителю английского приюта для трудно воспитываемых подростков, и был предоставлен для служебного пользования. Руководителя приюта пригласили по телефону к разговору президиум полиции города Киля для объяснения происшедшего. Доктор Шнайдер, разумеется, после того, как он проспался, появился в назначенное место с двадцати четырёх часовым опозданием. Он сначала сослался на свою загруженность работой, а затем заявил грозный протест по обвинению в том, что он с двумя известными городскими проститутками на служебной машине «Миссии по церковным делам» ездили пьяными по кварталам гавани города Киля.
«Вы, вероятно, не знаете с кем имеете дело?» - напустился Шнайдер на служащих, занимавшихся его делом. Патрульному полицейскому, который записал номер автомобиля дипломированного психиатра, он заявил, что он сам был пьяным. И, кроме того, Шнайдер угрожал пожаловаться бургомистру ,а епископа он возил в поле. У, опасавшегося за свою должность, делообработчика появился страх. «Тогда, вероятно, сотрудник патруля перепутал номер, господин доктор Шнайдер», - извинился он, низко кланяясь, и выбросил протокол показания в картонную корзину.
Добросовестный патрульный полицейский всё же знал, что видел, и ни начальник, ни потеря своей должности, не заставили его отказаться от фактов. Его служебная честь не позволяла этого, чтобы его запоздрили в каких-либо подтасовках фактов. Правда, со всей секретностью, но ревностно патрульный полицейский начал наводить справки о приходе и образе жизни господина доктора Шнайдера. Он стоял на такой позиции, что христианский доктор душ, в руках которого находилось воспитание неустойчивых подростков, не мог беспрепятственно употреблять алкоголь и общаться с проститутками. Такого рода происшествие ещё более усиливало основание для подозрения у маленького полицейского служащего. Из протокола допроса Шнайдера он знал, что, имеющий две специальности, доктор родился в 1919 году в Вене, и перед своим приглашением к шефу клиники города Киля для трудно воспитуемых работал в качестве свободно практикующегося врача и психолога в австрийской столице. От руководства «Миссии по церковным делам» «сыщик» случайно узнал, что Шнайдер сперва ровно четверть года назад прибыл в Киль полностью без средств и долгие недели ютился ночлежке вокзальной организации, прежде чем он был зачислен в качестве студента на факультет «Теология» университета города Киля. Должность в клинике для трудно воспитываемых ему подыскал его профессор теологии, он хотел избавить Шнайдера от голода. Такая почётная должность, как дипломированный психиатр, действительно его устраивала, она приносила Шнайдеру материально не более как карманные деньги, а также бесплатный стол и квартиру в исправительном доме для подростков. Честный патрульный полицейский не мог найти ответа на вопрос, почему, имеющий две специальности, доктор отрёкся от родины и процветающей практике, чтобы в чужой стране за предельно низкую плату воспитывать падших девушек. Его долголетний полицейский опыт заставлял его подозревать руководителя приюта «Клиника для трудно воспитываемых» в уголовных мотивах.
Не долго думая, он послал в полицейское учреждение Вены служебный запрос, в котором просил навести справки о личности доктора Шнайдера.
Ответ угрожал вызвать церковный скандал. И в любой день педагогическая деятельность закончилась бы в «Комиссии по церковным делам». Австрийское ведомство полиции коротко и недвусмысленно сообщило, что упомянутый Роберт Шнайдер опасный шулер, которой, как раз перед своим исчезновением, скрывался от полуторагодовалого наказание в тюрьме за подделку документов и постоянное надувательство. Под предлогом вербовать руководящих служащих для большого западногерманского индустриального концерна Шнайдер установил более чем сто испытательных позиций, якобы требуемых для психологического испытания тестами, по которым определяют о специальных и характерных способностях претендентов. Фактически Шнайдер проводил исследования только для того, чтобы у людей, которые вызвались на это, потребовать значительные гонорары. После приговора о мошенничестве Венский университет лишил его обоих его докторских степеней, и в частности потому что возникли значительные сомнения, по праву ли, вообще, Шнайдер обладает своими академическими титулами.
Утром после ознакомления со своей проведённой ранее уголовной жизни доктор Шнайдер бесследно исчез из Киля. Руководство земельной епархии и «Комиссия по церковным делам» не знало границ облегчению; ответственные личности были рады, что угрожающий скандал из-за любви к ближнему можно будет закрыть. Но находчивый патрульный полицейский города Киля увидел успех по отношению к своему отделению по розыску скрывавшихся преступников. Сообщение «Комиссии по церковным делам» о поводу поведения руководителя клиники для трудно воспитуемых не появилось. На пользу и благо церковь отказалась от земного наказания преступника и уступила своё окончательное осуждение страшному суду. Полицейское управление города Киля ввиду отсутствия о совершенном преступлении вынуждена была отказаться от преследования Шнайдера. Они ведь не могли дать в дневную прессу о разоблачении его мошеннического манёвра, так как обеспокоенный епископ земли просил христианско-демократического полицай-президента о строжайшей секретности о досадном происшествии. Шеф полиции города Киля тотчас исполнил эту просьбу, потому, что в 1953 выборном году не мог устроить скандал ни против коммунистов, ни против социал-демократов, который пошёл бы этим партиям для увеличения числа голосов избирателей. Случай с доктором Шнайдером исчез в задних стеллажах архива.
Доктор Шнайдер извлёк из случая. полезный вывод – не появляться на глаза общественности. В следующем месяце он зарабатывал себе на жизнь как торговый представитель при одной фирме, которая занималась сбытом нового вида пеноочистительного препарата для ковров и мягкой мебели. На недельных и ежегодных ярмарках Шнайдер с прирождённым венским очарованием всучивал хозяйке дома свой чудодейственный препарат. Здесь он также довольно быстро добился успеха и вскоре стал генеральным представителем фирмы изготовителя. С соответствующей должностью у Шнайдера росли потребности в жизненных средствах. Расходы слишком быстро превышали доходы. Чтобы ликвидировать диспропорцию бывший доктор душ снова предпринял новый мошеннический маневр. Он предъявил фиктивные заказы и отчёты о поездках своей фирме и даже тройную сумму накладных расходов и комиссионных. Несколько месяцев дело шло хорошо, но затем его мошенническая проделка обнаружилась. Разумеется, полиция снова безуспешно его разыскивала, так как и на этот раз ловкому представителю фирмы удалось тайно исчезнуть.
Это бегство доктора Шнайдера принадлежало к наивысшей точки его мошеннической жизни. С последней купюрой в сто марок он подписал свой мошеннический договор у шести частных больничных касс на ежедневное получение денег по страхованию за непредвиденное пребывание в больнице. Соответственно, по страховому условию ему должны были выплачивать в шести больничных кассах по тридцать марок за каждый проведенный день когда-либо в больнице.
Уже неделю спустя Роберт Шнайдер был доставлен в городскую больницу города Штатде. Он был обнаружен на просёлочной дороге вблизи города без памяти и, очевидно, с тяжёлым внутреннем повреждении. Сломанное зеркало заднего вида, которое находилось вдали от места аварии, и следы колёс в дорожной пыли указывали на то, что Шнайдер был сбит автомашиной. Почти полных десять дней Шнайдер лежал без памяти на своей больничной кровати. Только случайные приступы рвоты и спутанная обрывочная речь свидетельствовали о том, что в нём, вообще-то, была жизнь. Лечащие доктора думали о продолжительной бессознательности и диагностировали тяжёлое сотрясение мозга после происшедшей дорожной аварии. Они не могли предвидеть, что десятидневная бессознательность Шнайдера вызвана снотворными таблетками, которые он принёс с собой в больницу. Они также не могли видеть, что Шнайдер, который один был помещен в палату для тяжёлобольных, так долго щекотал ручкой ложки свою глотку, пока не наступала рвота. Однако поведение рассеяло последние сомнения врачей о его болезненном состоянии, когда он вышел из своей мнимой бессознательности. Обессиленным, усталым голосом он прошептал: «Почему же я здесь? Кто вы? Что со мной произошло?» Когда главный врач поведал ему, что он попал в автомобильную катастрофу и десять дней были без сознания, он покачал головой. «Благодарите бога, что вы ещё раз проснулись».
Недоверчиво уставился Шнайдер на одетых в белое мужчин. Он спросил: «Автомобильная авария? Но где же, когда же? Я ведь ничего не знаю. Затем он постучал обоими кулаками по своей голове, как будто он хотел этим вызвать воспоминания о случившимся.
Главный врач бережно прижал его к подушке. «Вы ещё больны. Вы сейчас должны лежать спокойно, и ни в коем случае, если вы хотите выздороветь».
В коридоре профессор сказал своим ассистентам: «Обратная амнезия, потеря памяти, прямо-таки типичное для сотрясения мозга. Он ведь ничего не может вспомнить, что за потрясение было».
Этим окончательно удалось доказать, что пациент Шнайдер при своей автомобильной аварии получил Commotio cerebri = сотрясение мозга. Обратная амнезия, приступы рвоты, долгодневная бессознательность оценивались, как бесспорные симптомы такого повреждения, так что профессор, не обдумывая, дал медицинское заключение для шести медицинских страховых учреждений, по которым затем Шнайдер прикарманил за все десять дней долгой недели из расчёта по сто восемьдесят марок больничных за каждый день.
Лишь год сустя, когда Роберт Шнайдер за такую проделку в своей мошеннической жизни, отвечая перед боннским судом, согласился выступить: « «Теперь да, одному обученному медицине, мужчине, как обвиняемому, естественно, при некоторой ловкости это было возможно симулировать видимость сотрясение мозга. При диагнозе такого повреждения мы, врачи, исключительно руководствовались по наблюдениям внешних симптомов».
А пока Шнайдер скрывался в горном городишке Гослар. В христианской богадельне «Приют у креста» он нашёл скромно оплачиваемое место. Добродушная руководительница приюта, бывшая сестра милосердия, в общем, была рада получать медицинскую помощь для своих старых людей, и мало спрашивала о государственном экзамене и о присуждении учёной степени своего нового доктора.
Одна юная влюблённая, служащая городской больницы, которая, совсем не спрашивая его, поставила печати на его больничных листках для получения ежедневного пособия, была руководительницей дома престарелых родственницей Шнайдера, и устроила его на это место. Шнайдер обосновал там свою практику, и пару недель спустя юная девушка перевелась также в Гослар с тихой надеждой выйти замуж за мнимого врача.
Это писалось пятого сентября 1955 года. Это был дождливый, ненастный день. В холодной, просто устроенной комнате ожидания, сидели два человека, один юный мужчина, примерно двадцати пяти лет в офицерской форме новых западногерманских вооружённых сил Вермахта, и юная светловолосая девушка, которая просматривала наполовину разорванный журнал, и раз за разом нетерпеливо поглядывала на дверь врачебного кабинета, как будто с нетерпением ждала, когда примет врач. Офицер, погруженный в мысли, уставился на окна, на стёклах которых выступила сырость, как слой плесени. Он не отваживался посмотреть на молодую девушку, или начать с ней разговор. Ему казалось это неприятным общаться мило в приёмной психиатра.
Крик, донесшийся из врача, неожиданно вырвал обоих ожидающих из их размышлений. Дверь в кабинете врача рывком открылась, и на пороге появился в ослепительно белом халате доктор Шнайдер. На его голове было одето индейское украшение из петушиных перьев. Он, казалось, вообще не заметил обоих молодых людей, ибо его внимательность была сосредоточена на маленьком подростке, у которого было также индийское украшение, и который прижимался к его руке. Одна женщина в элегантном чёрном персидском пальто покинула вслед за этим врачебный кабинет. Раздосованная привязанностью своего сына к доктору, сдержанно, но ясно она крикнула: «Иди сейчас же, Вольфдиетер. У меня нет больше времени». Малыш лишь с неохотой оставил руку Шнайдера.
«Посмотрите, милостивая сударыня, мы из вашего сына сделали настоящего мальчишку», - сказал радостно Шнайдер матери.
« А разве иначе я бы пошла к психиатру?» - ответила надменно милостивая сударыня, не замечая, что доктор протягивает ей на прощание руку. «Пришлите мне, пожалуйста, счёт». Она взяла своего сына за руку и быстро покинула приёмную доктора, даже не удостоив взглядом других пациентов. По ней было видно, что она испугалась быть узнанной. Шнайдер смотрел ей вслед, пока не закрылась дверь коридора, и лишь затем стянул с головы индейское украшение. На мгновение, знающий маневр, закрыл глаза, как будто он хотел сконцентрироваться на следующих пациентах. Когда он снова открыл глаза, он узнал молодую девушку в комнате ожидания, которая всё ещё просматривала, зачитанный до дыр, иллюстрированный журнал.
«Но, Инберг», - сказал он затем удивлённо и немного недовольно. «Я же тебе говорил, что я в приёмной не «
Девушка быстро прервала его: «Господин пришёл передо мной, я ещё подожду».
Шнайдер посмотрел на мужчину в униформе. Он принял его за офицера американских ВВС и поэтому обратился к нему на английском языке: «Проходите, пожалуйста». и сделал приглашающее движение рукой во врачебный кабинет. Мужчина в военной форме, когда он поднялся со своего стула, смущённо засмеялся. «К сожалению, я по-английски не понимаю», - сказал он и взял со стола шапку и перчатки. «Вы, вероятно, спутали меня с американцем? К сожалению, я вас должен разочаровать, я офицер Бундесвера».
Шнайдер воспринял эту ошибку за высочайшую неловкость.
«Извините, но я ещё так точно не разбираюсь в новой униформе. Также, не предъявите ли повестку, если я принял вас за нашего большого брата по оружию? Вероятно, было бы неприятно, если бы я заговорил с вами по-русски, не правда ли? Шнайдер засмеялся лукаво и за тем ещё раз показал на дверь врачебного кабинета. Итак, ещё раз на немецком языке: «Пожалуйста, кто следующий»!
Молодой офицер Бундесвера нервно крутил свою шапку в руках, когда он сидел перед письменным столом доктора.
Чтобы ему помочь преодолеть первое затруднение, Шнайдер начал непринужденно болтать безумолку. «Однако я должен теперь задавать совсем глупые вопросы. В званиях я ещё по-настоящему не разбираюсь. Вы капитан или майор?»
«Лейтенант»,- сказал скромно молодой мужчина и продолжал дальше крутить свою шапку
Шнайдер сделал так, как будто он не заметил затруднения сидящего напротив его. «Позвольте, ещё раз по-настоящему посмотреть, господин лейтенант. Что не говорите, а элегантная военная форма выглядит на вас превосходно, очень великолепно. Исключительно элегантно. Я уж должен сказать, что господа в Бонне имеют вкус».
Взгляд Шнайдера оставался устремлённым на униформу. В его глазах появился необыкновенный блеск, как у детей, которые стоят перед витриной магазина игрушек и с восторгом мечтают о большом серебряно-золотом медвежонке. В этот момент Шнайдер в своём воображении узнавал самого себя, молодого, несмышленого вступавшего в должность доктора Шнайдера. Он видел своё собственное лицо – полный сил, энергичный, интеллигентный, как этот лейтенант. Погоны неожиданно были усыпаны звёздами, перевязанные серебряными шнурами, а на петлицах воротника, начинающие сверкать, жезлы Эскулапа. Издалека Шнайдер услышал, сказанное робким голосом:»Господин капитан медицинской службы».
Шнайдер вздрогнул, провёл рукой перед лицом. Картины воображения капитана медицинской службы ускользнули прочь, как привидение. Молодой лейтенант вырвал его полностью из его мира идей.
«Господин капитан медицинской службы, доктор Бринкманн посоветовал мне к психиатру и доверить ему свою озабоченность».
Сознание Шнайдера всё ещё не уловило слова». Капитан медицинской службы?» - сказал он, спрашивая. «Какое, собственно говоря, дело до этого бундесверу. Разве там не имеется достаточно штаб-докторов?»
Лейтенант сразу на его слова сказал: «Однако без следов, господин доктор. Медицинский персонал упорно разыскивал. Даже испробовал всё, чтобы достать врача из Восточной зоны, но потребность в этом ещё долго будет не удовлетворена».
Шнайдер, казалось, полностью забыл, что лейтенант пришёл к нему в качестве пациента и хотел излить ему свою душу. Он уверенно спросил дальше: «Разве нужно иметь военную подготовку, чтобы иметь возможность стать штаб-доктором, господин лейтенант?»
«Не обязательно, но было бы уж лучше!»
«Во второй мировой войне я был кандидатом офицеры.. Прапорщик в восемьдесят восьмом артиллерийском полку. В тысячу сорок первом, разумеется, я был откомандирован на учёбу» И там бы вы имели ведь лучшие условия для успешной военной карьеры. Верно штаб-врач? Вы бы как психиатр дослужились бы до генерал-врача. Однако, пожалуй, вы ведь не мечтали об этом. Ваша прекрасная практика и дала вам удобную гражданскую жизнь».
На уголках рта Шнайдера лежали горечь и ирония. «Почему нет, лейтенант? В таком захолустье ,как здесь, всё-таки как психиатр я похоронен. Врач-самоучка должен здесь быть чудо доктором, чтобы развиваться»
Молодой лейтенант, наконец, выложил из рук свою шапку и, колеблясь, сказал: «Да, если вы серьёзно намериваетесь, тогда похлопочите за себя у Министерства обороны. Психиатр, невропатолог, такие люди сегодня становятся более нужными, чем генералы. Сейчас был бы самый подходящий момент».
Шнайдер откинулся назад в своём кресле и спросил недоверчиво: «Бундесвер ищет психиатра? Что же делают доктора душ в армии?»
«Охраняют армию от коммунистических агентов. Нашему новому Бундесверу нужны новые рекруты, которые не только физически, но также душевно и по своему характеру годные к военной службе. Отделение армейской психологии государственного департамента США каждой медицинской комиссии придать психиатра», - ответил лейтенант оживленно. Он был рад, что он единственный смог изложить явно интересующему мужчине о своих военных знаниях.
По лицу Шнайдера не было заметно, какое впечатление произвело на него разъяснение. Он некоторое время пристально уставился перед самим собой, как рассеянный, но затем вдруг взял себя в руки и сказал лейтенанту: «Так, а теперь о вас. Прежде, чем вы расскажите мне о себе, вы должны сначала расслабиться. В течении пяти минут, самое меньшее, расслабиться, значит половина пути к выздоровлению.
Он взял смущённого офицера Бундесвера за руку и повёл его к кушетке, обтянутую клеёнкой, которая стояла у длинной стены комнаты.
Лейтенант послушно лёг на кушетку. Как послушный ребёнок, он делал всё, что приказывал ему Шнайдер. Он лежал с закрытыми глазами, он глубоко вдыхал и выдыхал, и прилагал все усилия, чтобы ничего не думать.
У Шнайдера нашлось время погрузиться в свои мысли. Он остановился перед шкафом с инструментами и наблюдал с удовлетворением свой образ, который отражался на стеклянной двери. В своей фантазии он уже видел себя в украшенной офицерской форме Бундесвера в качестве штабного доктора, или как генерал-майора медицинской службы.
Но затем появились сомнения. Шнайдер знал, что он при сдаче документов, он должен прислать экзаменационный листок, засвидетельственный вузом. Невольно он пощупал своей рукой нагрудный карман жакета, в котором торчал бумажник. Семнадцать таких документов он сейчас имел при себе, но все они были поддельными; стояли подписи, которые он перерисовал, имели печати, которые он перенес настоящих документов сваренными и очищенными яйцами. Власти маленького городка при этом обманулись, ибо они и без этого не отважились сомневаться в подлинности двойной докторской степени, но Министерство обороны с этим провести будет невозможно. Несмотря на необходимость, на медицинской комиссии психиатру также назначать проверку, ибо никто из ответственных должностных лиц в Бонне без точной проверки всех бумаг на работу не примет. В этом Роберт Шнайдер не сомневался ни секунды, но ему и в голову не приходило отказаться от мечты штаб-доктора. Напряженно он думал о выходе. Фальшивые документы доказывали, что его так называемые экзамены состоялись на последнем году войны. Документация университета могла быть уничтожена при неурядицах военного времени, сгорели или уворованы, его оригинальные свидетельства могли также пропасть. Если ему удастся кем-нибудь из должностных лиц заверить копии этих документов, для Министерства обороны этой документации было бы, конечно, уже достаточно.
Шнайдер, как шахматный игрок, обдумывал все предложенные возможности, и он даже носился с мыслью подделать так называемого удостоверения. Печать какого-нибудь бургомистра, загса, или полицейского участка он мог бы сделать. И он сразу же отбросил этот план. Лица, которые решаться на его приём, могло прийти в голову навести справки. Если каждого рекрута впредь станут проверять, то с офицерами будут обращаться тем более осторожно. Шнайдер разочарованно отвернулся от своего зеркального отображения. Он сейчас почувствовал небольшую склонность сыграть свою роль, как вжившийся штаб-доктор. Несмотря на это, он возвратился к кушетке и весело сказал лейтенанту: «Всё-таки прекрасно расслабиться, господин лейтенант. Так по-настоящему. Не помешаю вам, если я закурю только одну сигарету? Ну, теперь-ка подумайте: психиатр не является, так сказать, духовным отцом. Но он ни выпрямляет, ни наказывает, а исключительно только помогает. Итак, вы должны иметь ко мне доверие, господин, господин…».
Молодой лейтенант выпрямился, но нисколько не расслабил своей позы. «Я должен сказать вам свою фамилию, господин доктор. Я ведь пришёл к вам как частное лицо».
«Ни в коем случае. Я ведь только хотел как-нибудь к вам обратиться. Ну, скажем, Майер». Шнайдер засмеялся и сел на кушетку около офицера. «Фамилия здесь к делу ничего не имеет. Итак, господин Майер, что же вас беспокоит?»
Лейтенант снова лёг на кушетку, но не ответил, а только смотрел пристально в потолок.
Шнайдер смотрел на руки, которые он теперь держал сложенными на форменном жакете. «Вы не женаты, господин Майер, не правда ли?»
«Нет, мне ведь только двадцать четыре года, и мой заработок не такой уж большой».
«У вас уже раз имелась подруга, господин Майер?»
Дыхание лейтенанта сразу же участилось.
«Это так, господин доктор. Поэтому я пришёл до вас».
Шнайдер безмолвно кивнул.
«Уже четверть года я знаю молодую девушку», - начал лейтенант. « Я её очень люблю, и она меня также любит. Во всяком случае, я верю. Пока мы только дружили друг с другом, и также хорошо относились друг к другу. Но …».
Лейтенант снова замолчал.
Шнайдер предчувствовал, что он хотел ему рассказать, что его угнетало, что он с трудом, запинаясь, из себя выдавливал. «Итак, ваши отношения к молодой девушке, между тем, стали близкими, личными, не правда ли, господин Майер?»
«Да, конечно же, но …».
«И тут у вас обоих пошло так по-настоящему».
«Да, но у меня тут же возникает прямо страх перед тем, как остаться наедине с Евой. Я не могу вот так это всё объяснить. Я всё ещё люблю её и также хочу её, когда её нет тут. Но затем, когда мы увидимся, и это так далее я. Это трудно описать. Она больше не любит меня.
Мужчина в белом кителе, который сидел около него на кушетке тут же, как отец, сочувствующе взял его руку, и понимающе снова кивнул ему.
«Я уже знаю, что вы хотите сказать, господин лейтенант. Вы боитесь. Ваша невеста могла подумать, что вы не настоящий мужчина, не правда ли?»
Офицер Бундесвера поднялся. Прямо-таки с благодарностью он пожал руку психиатру. «Разумеется, господин доктор, это так. Когда мы раз с друзьями были вместе, и Ева была под хмельком, она ведь меня, в самом деле, совершенно открыто дразнила, чтобы …. «
«И с тех ор ваши товарищи над вами подтрунивают, так лейтенант? И ваш авторитет, определённо, по отношению к подчинённым начал пошатываться?»
Шнайдер ещё раз успокаюваще погладил рукой молодого мужчину, затем поднялся с кушетки возвратился к своему письменному столу.
«Об этом вы, лейтенант, и ухом не ведите. Вы, вероятно, в доме воспитывались очень строго, не правда ли?»
Мой отец проповедник в соборе, господин доктор».
«Ах, да вон оно что. А эта Ева ваша первая девушка?»
«Да, конечно, господин доктор».
«А ваша подруга, она уже сведущая в этих делах. Вероятно, тоже нет?»
«Я первый с кем она целовалась, она мне в этом поклялась».
«Ну, да на такую клятву не стоит слишком много придавать значения, господин Майер, но в этом случае, я даже верю вашей невесте».
Шнайдер взял со своего письменного стола свой портсигар, закурил сигарету, валился в старомодное кресло, стоящее возле письменного стола, и затем приятно протянул ноги. Лейтенант всё ещё лежащий на кушетке, устеленной клеёнкой, и сделал усилие добиться расслабления.
«Встаньте снова спокойно, лейтенант», - сказал приветливо ему Шнайдер. « Вы не случай для психиатра. Подойдите, сядьте возле меня, поговорим откровенно между мужчинами».
Послушно, как ученик, которого вызвали к своему директору, лейтенант поднялся с кушетки, и, прежде чем он сел на старинный стул для посетителей, одёрнул униформу и пригладил волосы. Шнайдер вышел верёд из-за своего письменного стола, подошёл на край крышки письменного стола.
«Послушайте, лейтенант, сейчас меня хорошо. По сути дела, ничего та больше всего у вас не хватает, как упражнений в любви. Для любви как раз нужны, наряду с чувством, и упражнения в любви, и об этом совершенно открыто сказано, он ещё у вас отсутствует.!»
Лейтенант смущённо опустил голову и снова закрутил в руках свою фуражку. Он выглядел так наивно, что Шнайдер приложил большие усилия, чтобы скрыть свой смех.
«Вы действительно ещё юноша, лейтенант. Это первая ваша подруга, с которой вы спали?»
Испуганно лейтенант посмотрел лейтенант на своего, напротив сидящего.
«Но, конечно, господин доктор. Мой отец всегда причал меня к тому, чтобы я поддерживал телесные отношения только со своей женой».
Шнайдер доверчиво положил ему руку на плечо и иронично сказал: «Ну, тогда вы слишком придерживались запрета своего батюшки».
По бледному лицу лейтенанта пролёг нежный румянец. Смущённо смотрел он на пол.
«Я дам вам один совет, лейтенант. Найдите подругу, которая на несколько лет старше вас. И, если к этому не представляется удобный случай, иногда ходите всякий раз,, как позволяют ваши финансы, к даме с горизонтальной профессией. Это, правда, не романтично слушать, однако вы при этом выучитесь».
С этим Шнайдер протянул руку офицеру Бундесвера . Лейтенант смущённо поднялся.
«Вы думаете это серьёзно, господин доктор?»
Полностью всерьёз, молодой человек. Но об этом не говорят – это делают».
Лейтенант смущённо надел свою служебную фуражку, поправил её, как следует, и вынул свой кошелёк.
«Спрячьте свой бумажник. Для меня ваше посещение было весьма интересным».
Едва офицер покинул комнату процедур, как красноволосая барышня, которая тут же уже с час сидела в комнате ожидания. Она со всей силой обвила Шнайдера за шею, как будто она его не видела вечность.
«Что же хотел от тебя так долго этот парень» Я, было, хотела зайти, когда он долго не покидал твой кабинет», - сказала она, капризничая. Безуспешно пытался Шнайдер вырваться из её стискивающих объятий.
«Ингачка, я уже тебе довольно часто говорил, чтобы ты не мешала во время приёма. Пациенты, которые приходят ко мне, имеют право на то, чтобы я мог их выслушать с глазу на глаз». Он отблагодарил её коротким поцелуем, и затем хотел от неё освободиться. Она снова тотчас же прижалась к нему.
«Но я как твоя пациентка имею неизменное право. Я также хотела бы поговорить с тобой с глазу на глаз. Я должна рассказать тебе нечто важнейшее».
В это время Шнайдер не был в состоянии уделить внимание своей милашке. Мысль подать заявление в Бундесвер кружилась у него в голове. И он без интереса спросил: «Какую же потрясающую вещь ты снова узнала в этом заброшенном гнезде? Ты купила новую сумку в универмаге «Звезда»?
«Ошибаешься, мой дорогой. Я нашла место консультанта в учреждении общественного порядка. Четыреста марок начальный оклад. Сегодня в обед меня представляют. Теперь мы не будем больше рассчитывать на жалкие гонорары от твоих докучливых пациентов».
Шнайдер слушал её лишь в пол-уха. Ибо он мыл руки прямо в миске, которая стояла под примитивным умывальником. Лишь постепенно ему стало ясно, какое могло иметь также и для него значение зачисление на службу его подругу. Удивлённо он спросил: «Где ты нашла место? В городском самоуправлении?»
«Да, в учреждении общественного порядка. И платят четыреста марок».
Высокий месячный заработок не играл особенно большой роли для Шнайдера. Факт, что его подруга будет работать в качестве консультанта при городском самоуправлении, и будет иметь также в своём распоряжении печати и удостоверения, взволновали его больше всего. Инга могла бы заверить ему копию его подделанного университетского аттестата подлинными печатями, которое окажется обоснованным при повторной переэкзаменовке.
«Это же великолепно, Ингачка», - наконец произнёс Шнайдер.
«Не правда ли?» Наконец мы теперь станем откладывать деньги на мебель, и вступим в жилищный кооператив. А на следующий год поженимся, чтобы я больше не приходила до тебя тайно в твой приют и не имела страха, что меня поймает настоятельница».
Радость Шнайдера о новом месте своей подруги была совершенно другого рода. «Непременно, Ингачка, мы уж поженимся, но не здесь в Госларе, а в Бонне».
Девушка перебила его недоверчиво: «Ты снова уже хочешь в другой город?», - спросила она боязливо. .
«Но, конечно, и ты затем и ты приедешь ко мне. Я имею шанс вступить в Бундесвер в качестве капитана медицинской службы. Молодой офицер, который только что был у меня на приёме, сделал мне предложение. Министерство обороны срочно ищет психиатра и невропатолога. Я мог бы сию минуту устроиться. Однако восторг Шнайдера не передался его подруге: она любила мужчину и боялась, что она сможет снова потерять его.
« А не было бы лучше, если бы мы остались здесь в Госларе, Роберт?» С настоящего момента я сотрудничаю, затем всё-таки дело пойдёт к лучшему. И твоя практика также станет приносить больше, кода только заговорят, что ты умелый врач», - сказала она робко.
Но Шнайдер отрицательно покачал головой. «Но, Ингачка, такой шанс я не могу упустить. Уж если Бундесвер перестаёт работать, то надежда всегда становится незначительной».
Молодая девушка не отважилась на дальнейшие возражения и сказала примирительно: «Хорошо, Роберт, пусть будет так, как ты считаешь нужным, но обдумай своё предложение ещё несколько дней. Они ведь не сегодня должны будут решить».
Мужчина с обоими, добытыми обманным путём учёными степенями, хотел действовать, пока его не покинуло мужество. Он подошёл к своему письменному столу, взял из выдвижного ящика листок и авторучку.
«Иди, Ингачка,» , - сказал он затем. «Иди уже, и позаботься ещё о чём-нибудь прекрасном к ужину. Купи бутылку вина, чтобы мы могли выпить за твоё место!»
Шнайдер сел за свой письменный стол и начал составлять письменное заявление.
Первым административным аппаратом Бундесвера, который был устроен по решению федерального парламента о перевооружении Западной Германии так называемое учреждение своей страны, находилось в боннских казармах. Руководство учреждением, собственно выполняющего обязанности контрразведки, находилось в руках пятидесятилетнего штатского по фамилии Жозеф Пфистер. Этот мужчина выглядел, как тайный детектив из Скотланд Ярда, и на удивление всех строгих офицеров, которые уже несколько недель занимали письменные столы в казармах, он каждый день приходил в чёрном котелке и английском зонтике в здание на улице. «Страна дьявольских духов».
По служебной инструкции дома все офицеры должны были останавливаться перед этим странным служащим Бундесвера, оказывать знаки почёта, которые полагаются кадровому генералу.
Для офицеров в Министерстве обороны это оставалось пока тайной, какую военную задачу выполняет Пфистер при Бундесвере в Бонне. Только очень медленно просочилось, что Пфистер и остальные сотрудники учреждения внутри страны вырабатывают директиву для подбора нового офицерского корпуса и нового свидетельства о прохождении медицинской комиссии для позднейшего набора рекрутов.
Ещё больше удивление, чем смешное появление генерала Пфистера, вызывала в штабных офицерах дама около сорока лет в очках и гигиенической обуви, которая зачастую появлялась в Министерстве обороны, чтобы проводить нескончаемые собрания в внешнем учреждении страны.
Как бы не старались в Министерстве обороны хранить круг задач этой таинственной дамы, которая до сих пор не с одним офицером не обменялась словом, всё же постепенно пошли слухи, что она была уполномоченной департамента США, и звали её Стефания Кренн, которая руководила не только работой в учреждении страны, но и присматривала за всеми. Итак, она, как непосредственный шеф учреждения, должна была смотреть за всём. Кроме того, она не должна была, ни под каким видом, утаивать, что контрольная директива и медицинская комиссия для будущего Бундесвера, как уверяли вначале, разработал генерал Пфистер и его штаб, а этим занимается штаб-квартира американских оккупационных властей во Франкфурте -на- Майне
Стефания Кренн, доктор философии, и уже двенадцать лет армейский психолог Пентагона в Вашингтоне, она для использования немецкой обороны перевела на немецкий язык, разрешённый департаментом США, доклад и заключение «Науку о человеческих душах в военной области».
Теперь она заботилась о том, чтобы штаб учреждения страны, все служебные инструкции для осмотра рекрутов составлялись по американским предложениям.
«Я думал, меня хватит удар», - сообщал один новонабранный. отобранный учреждением страны на офицерский экзамен, своему товарищу, когда он от после многодневного учебного курса, на котором участники знакомились в области армейской психологии, возвратился в Бонн. «А в качестве руководителя учебного курса к нам приставили женщину, доктора наук. Что она нам рассказывала! Контрольная комиссия, которая состоит из трёх членов, они должны каждому кандидату в офицеры и рекруту поставить и точно сформулировать сто сорок вопросов-тестов. С каждым испытываемым проводилась на будущее, так называемая целенаправленная беседа. Сколько лет это будет ещё продолжаться, ока наш Бундесвер, наконец, встанет? К чему же только эта основательная глупость?»
Медленно, и сперва только тайком, однако безудержно развивалось в кругу старых нацистских офицеров Вермахта оппозиция против «Учреждения внутри страны» в общем, и хорошо против барышни Стефании Крен, в особенности. Старая офицерская клика, которая во время Второй мировой войны беспрекословно выполняла приказы начальников, сейчас начала возражать, ибо им отдавала приказы женщина. В конце концов некоторые отважились сделать представление министру Бланку. Они потребовали напрямик: освобождение Стефании Кренн, начальницы психологического отделения немецких вооружённых сил. Они просили на должность шефа психологии человека мужского пола немецкой национальности и немецкого подданного.
Господину министру вооружённых сил в этом случае было трудно принять решение. Его американские заказчики выставили требование, чтобы вербовщики Бундесвера должны следовать испытанию по методу США. Военные уполномоченные США находились под впечатлением французских и британских союзников, которые ещё тогда хотели помешать тому, чтобы старые гитлеровские военные в новой униформе снова ускользнули. В 1955 году ещё чувствовалось, до известной степени, неестественное предубеждение считаться с гитлеровской армией, как с падшим народом.
Это не входило в сферу власти Написанные способы тестов признать недействительными, не входили в сферу власти Бланки; министр-защитник мог только сделать представление в американскую штаб-квартиру и просить о том, чтобы пост шеф-психолога мог занять немецкий офицер, так как американская подданная за длительный срок не заслужила необходимого авторитета.
Луис Клей, американский военный губернатор и его штаб разрешили и выполнили просьбу Бланки подыскать пригодного немецкого шеф-психолога мужского пола.
Однако свыше семи месяцев резиденция вынуждена была ждать, пока пришла подходящая заявка.
Четырнадцатого октября 1955 года радио в приёмной шефа ;;; отделения было включено на полную громкость. Передавалось заседание Бундестага, о которому господин министр вооружённых сил Бланки докладывал о начавшихся мероприятиях в перевооружении Западной Германии. Штабс-федфебель Райнгордт, который выполнял обязанности секретаря ;;; отделения, при этом подписывал приходящую почту автоматическим штемпелем. Свой штемпель ставил точь-в-точь по прусскому образцу .в левом верхнем углу только что собственноручно написанного письма, которое пришло с обеденной почтой. Райнгорд пробежал глазами содержание написанного. Его намётанный глаз упал на адрес отправителя в правом верхнем углу.
«Дважды доктор наук подаёт заявление? Ну, ну, что же он хочет от нас?» - пробормотал Райнгордт. Затем он прочитал слово «психиатр!» Психиатр, недавно об этом говорил шеф. Тут штабс-федфебель приложил все усилия прочитать внимательно письменное заявление полностью. При этом он оцепенел от благовония, и, наконец, крикнул в соседнюю комнату Венцелю, сидящего за пишущей машинкой: «Послушай-ка, Венцель, что к нам привалило! Один доктор медицинских и философских наук Роберт Шнайдер, психиатр в Госларе, подаёт заявление нам. Прямо душа-человек, - вот здесь написано, - «несмотря на то, что я сегодня на своей должности психиатра и невропатолога имею хороший доход», «- это я могу себе представить, что он за гонорар потребует, - «какую я, вероятно, я могу добиться в стенах нового Вермахта; однако я добьюсь», - это «однако»он подчеркнул кранным карандашом, - «после очень длинного размышления моего заявления Министерству вооружённых сил, так как у меня есть мнение, что для активных офицеров заработная плата не может быть первым вопросом. Я полагаю, что снова настало время предложить отечеству свою службу. Я могу заверить, что я сохранил свои идеалы в трудные годы военного бесчестья». «Ты понял, юноша, ты понял», - завершил радостно своё чтение важного письмаштабс-капитан Райнгордт, отложил важное письмо в сторону, схватил телефон и набрал номер шефа ;;; отделения.
«Это господин министерский советник? Говорит Райнгордт. Я полагаю, что я нашёл то, что вы ищите. Только что подано заявление. Один психиатр, даже доктор медицинских и философских наук. Старый офицер. Да, господин министерский советник, тотчас же я несу его вам».
Райнгордт положил трубку на рычаг, схватил письмо, бросил ещё взгляд на почерк, и затем, тупая, помаршировал в кабинет министерского советника. Шлунда.
Написанному письму, которое немедленно отнёс своему шефу штабс-капитан Райнгордт, ещё никогда не давался отрицательный ответ
Не стучась, владелица приюта Креста ворвалась в небольшую жилую комнату доктора медицинских и философских наук Роберта Шнайдера, который как раз подсчитывал кассу. Шесть марок и семьдесят восемь пфеннигов – его последние деньги - лежали перед ним на столе.
«Извините, господним доктор, что я так просто вошла. Но я считаю это нечто важным, что прибыло вечерней почтой».
Взволнованно вручила старая дама Шнайдеру толстый почтовый конверт. «От Министра обороны из Бонна, которому вы подавали заявление».
Дрожащий рукой Шнайдер принял письмо, поднёс под настольную лампу и прочитал адрес отправителя.
Действительно! От министра обороны. Шнайдер повертел в руках конверт, а затем разорвал. Три больших опросных листах с местом для фотографии и жизненном пути налистал он. Итак, действительно к его письменному заявлению отнеслись серьёзно. Шнайдер всё ещё не мог уловить написанное.
«Большое спасибо, госпожа Видманн. Это верно. Это ответ на моё заявление».
Старая дама вновь медленно вышла из комнаты. «Ну, впрочем, надо надеяться, что дело пойдёт, господин доктор. Я желала бы, чтобы вы имели счастье. Я желаю вам от всего сердца, ибо вы такой скромный. Я чувствую, вы ведь неохотно уходите, но, возможно, теперь-ка ваше счастье осуществиться».
Шнайдер вежливо проводил её за дверь. Ещё не далеко, время не пришло, госпожа Видманн. И кто знает, и действительно ли это сбудется. Мне ведь у вас равится, и здесь довольно неплохо».
Затем он поспешил назад к столу, снова схватил опросные листы. Боже мой! Что они хотят обо мне знать. И каждое сообщение должно быть подтверждено заверенной копией. Довольный Роберт Шнайдер засмеялся. Счастье! Они только просили заверенные копии.
Он подошёл к ящику ночного стола и взял из него пакет бланков. Копии документов и аттестационный листок экзаменов. Они были чисты и хорошо напечатаны на машинке, и каждый листок имел блестящий, яркий штемпель: управление по общественному порядку при бургомистре города Гослара». Рядом обращал на себя внимание второй штемпель: «Удостоверение! Содержание этой копии согласно определённому тексту, предъявленному документу». Копия была заверена подписью Подруги Шнайдера Ингеборг.
Шнайдер разгладил бланки и положил их для защиты в опросные листки Министерства вооружения. Затем достал авторучку, чтобы ответить в целом на восемьдесят четыре вопроса о своей личности, о своём образовании, о своём жизненном пути. Он снова положил ручку на письменный стол. У него снова зародилось сомнение, удастся ли его план. Уже вопрос о государственной принадлежности уготовил ему трудности. По новому положению Шнайдер считался как австриец; он одновременно больше не принадлежал ни к австрийскому, ни к немецкому государству, как это было принято некоторое время после войны. Незадолго до перед этим Шнайдер прочитал в газете, что австрийский гражданин не может стать ни в коем случае штабс-доктором в Бундесвере. Об этом он до сих пор, вообще, не думал. И также вопрос, холостой ли он, или женатый, овдовевший, или разведенный был для Шнайдера связан с осложнениями. В Вене его жена после его освобождения из тюрьмы подала на развод. Однако слушание дела о разводе уже не проводилось, так как Шнайдер уже переселился в Киль. Проводился ли развод в отсутствии супруга, Шнайдер не знал. В опросных листах требовали копии дел бывших разведенных супругов. Ответственные лица в Бонне могли навести справки о его бывшей жене и при этом установить, что он был осуждён. Ах да, судимость. Они хотели бы иметь справку полиции о благонадёжности. Тут не составляло трудности.. Полицией Гослара ему было засвидетельственно , что он в Германии после 1945 года не был судим. Впрочем, светло-рыжая Ингборг это может как-нибудь осуществить. Надо надеяться, что показание австрийских властей не потребуются. Час за часом сидел Шнайдер, курил сигарету за сигаретой, хотел почти разорвать опросные листы и бросить их в ечь, но затем всё-таки схватил авторучку.
Проходили недели. Ответ из Бонна не приходил. Роберт Шнайдер колебался между надеждой и сомнением. Если на его письмо не ответили, а это, возможно, могло быть, что в Бонне перепроверили опросные листы и установили подлог всех документов, и его пребывание в тюрьме. Каждый чужой пациент, который входил в его приёмную приюта «Кресты», приводил его в беспокойство, ибо он боялся, что это мог быть служащий криминальной полиции, который может его арестовать
28 февраля в зелёном конверте пришёл заказной ответ из Бонна. На стандартном формате бумаги Доктора Шнайдера приглашали явиться 16 марта 1956 года утром к девяти часам в Бонн, на улицу Берег Вильгельма-Гения, 5, для сдачи экзаменов. К письму был приложен билет .Гаслар – Бонн – Гаслар.
Тридцать девять кандидатов на офицерскую карьеру в немецком Бундесвере сидели 16 марта 1956 года точно в девять часов в комнате ожидания приёма. Первым в комнату экзаменационной комиссии был попрошен Роберт Шнайдер. Три господина в гражданской одежде ожидали его. Старший из них поднялся, назвал свою фамилию «фон Горн» и затем представил своих коллег господина доктора Альбрехта и господина Преу. Их воинское звание господин фон Горн не упомянул. Лишь позднее Шнайдер узнал из письма, что его приём в чине штабс-доктора утвердили господин фон Горн, который был генерал-майор, доктор Альбрехт генерал-штабс-доктор и Преу – капитан третьего ранга.
Метод испытания , которому должен подвергнуться Шнайдер, соответствовал, согласно инструкции, американского дипломированного психолога доктора Стефании Крен. Шнайдер должен сидеть в наиудалённом углу комнаты, чтобы выбрать показную границу между комиссией и экзаменующим . Он, конечно, быстро заметил, что три господина экзаменационной группы полностью были неопытные в применении таких тест-методов, и поэтому их нервозность не могла быть скрыта. Этот накопленный опыт дал Шнайдеру необходимую гарантию для экзамена.
Генерал-штабс-доктор доктор наук Альбрехт неуверенно перелистывал, предъявленные Шнайдером, опросные листы, капитан третьего ранга Преу пытался с небольшим успехом за самообладанием и реакцией испытываемого, как это предписывалось Стефанией Крен. Он вскоре вышел из роли наблюдаемого и вошёл в роль наблюдателя. Шнайдер спокойно сидел на своём стуле, небрежно закинув нога за ногу, и он с величиственной самодовольностью осматривал господина капитана третьего ранга Преу. Этот страдал нервным вздрагиванием ресниц, всё чаще мигал веками,0 и он был в состоянии долго задерживать осматривающий взгляд на Шнайдере.
Первый вопрос задал руководитель комиссии фон Горн: «Господин доктор, какого вы мнения о ношении орденов и знаков почёта офицерами, награждённых в последней мировой войне в новых немецких вооруженных силах?»
Шнайдер до некоторой степени добился военной выправке; он расправил своё туловище, и его глаза засветились. «Чрезвычайно важный вопрос для подбор нового офицерского корпуса, господа», - поучительно сказал он, вместо того, чтобы сказать: «Я бы также задавал такое вопрос каждому кандидату в офицеры. Ордена и знаки почёта никакой роли не играют при каком политическом режиме они были заслужены. Они являются свидетельством проявления храбрости перед врагом. А отвага должна быть фундаментом немецкой армии, которая однажды поведёт борьбу против мирового большевизма. Орден, который омолодится, является явным символом должен всегда парить перед глазами у людей, не познавших войны, как наивысшая цель их карьеры, если мы хотим воспитать из них храбрых солдат».
Трое мужчин экзаменационной комиссии сплошь носителями высшего ордена гитлеровской власти. Они, разумеется, получили их за долголетнее «храброе» сидение в штабах объединения. Вермахта вооружённых сил. От этого им было тепло на сердце, ибо экзаменуемый в каждом ордене видел символ проявления храбрости перед врагом. В ответ они удовлетворительно кивнули.
Следующие десять вопросов экзаменационной программы, которыми тестировались кандидаты для зачисление в офицеры, были вопросы по военной дисциплине и политического сознания, господин генерал-майор задавал для упрощения дела. Ответы Шнайдера убедили его, что экзаменуемый на такие вопросы имел правильную точку зрения.
Прежде чем господин фон Горн задал следующий вопрос он многозначительно откашлялся. «Какое у вас мнение о воинской присяге, к неповиновению, к восстанию, господин доктор Шнайдер? Я прошу вас в вашем ответе приобщить происшествие двадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвёртого года».
«Да, это проблема, к которой каждый кандидат в офицеры должен знать ясный ответ», - вырвалось у Шнайдера так спонтанно, что экзаменационная комиссия испуганно вздрогнула. Теперь следующие тирады Шнайдера отличались от ясного ответа, как день, от ночи; военная присяга, неповиновение, бунт были для экзаменуемого настоящей проблемой, которую в расчете на двадцатое июля, не должны обходить при подготовке солдата. Однако Шнайдер на точки зрения, чтоб они с немногими предположениями не соглашались. Доктор наук Шнайдер долгих десять минут рассматривал проблему, как совокупное целое, так и наполовину, он излагал её, как комплекс «А» и комплекс «Б». Он показывал её из точки зрения граждан в общем, и с точки зрения кандидатов в офицеры, в отдельности, чтобы затем заключить с глубокомысленным сознанием: «Поэтому я считаю чрезвычайно важно внести предположение именно этот вопрос к условию при зачисление кандидатов в офицеры».
Во время долгих десяти минутах, когда Шнайдер прерывисто говорил, чтобы увильнуть от ясного высказывания своего мнения, трое членов экзаменационной комиссии неоднократно поглядывали на свои часы. На улице сидели ещё тридцать девять кандидатов, которые намеривались экзаменоваться. Они боялись быть занятыми до полуночи, если каждый экзаменуемый потребует так много времени. Но господа генштабисты были приучены к тому, чтобы точно в тринадцать часов получать своё питание в офицерской столовой Министерства обороны.
Поэтому господин фон Горн постучал папкой по обстоятельному реферату Шнайдера, которая содержала дальнейшие экзаменационные вопросы Стефании Кренн, и, не долго думая, обратился к его владельцу за согласием окончить экзамен кандидата доктора Шнайдера. После этого господин фон Горн поднялся и торжественно сказал: «Господин доктор Шнайдер, мы благодарим вас. Больше вопросов к вам мы не имеем. Я, правда, не хочу опережать решение экзаменационной комиссии, но я могу уже сейчас заверить вас, что мы ваш приём в Бундесвер доброжелательно поддерживаем. Вы на следующий день получите решение, которое вам вручат письменно».
Роберт Шнайдер поднялся со своего стула и поблагодарил соответствующим поклоном. Точно также, как и экзаменационная комиссия, он был теерь убеждён, что на пути для его офицерской карьеры в Бундесвер больше не стоит препятствие.
Однако, прежде чем покинуть экзаменационную комнату, к Шнайдеру повернулся капитан третьего ранга, который до сих ор только молча принимал участие в экзамене. По-товарищески он положил руку на плечо Шнайдера и сказал: «Так, господин доктор Шнайдер, у вас теперь испытание экзаменом позади. Может быть, ещё раз честно скажите нам, что вы, как психолог, одержали от этих расспросов?»
Из вопроса капитана третьего ранга Шнайдер тотчас вывел ответ, который хотели от него услышать.
«Н-да, господа, у меня нет вашего опыта, но я убеждён, что весь приём должен проводиться индивидуально, я полагаю не так обезличенно и стереотипно».
Преу, кивая на его слова, сильно выпалил: «Прежде всего больше с учётом предъявляемых требований для наших немецких интересов, не правда ли?»
В своём рвении капитан третьего ранга выхватил папку с экзаменационными вопросами из рук генерал-майора фон Горна. Он распахнул её и продолжал: «Что за глупые вопросы стоят здесь? Как вы относитесь к двадцатому июля? Какое ваше отношение к фашизму сегодня? Считаете вы требование союзников о безоговорочной капитуляции Германии в тысяча девятьсот сорок пятом году правильным? Ну, мы ведь, слава богу, смогли избавить вас от наибольшей чепухи. А другие вопросы здесь в нутрии папке нужны ли совсем? Например, Если бы западные союзники в тысяча девятьсот сорок пятом году заключили бы союз и боролись бы против русских? Считаете ли вы это возможным, что раньше или позже столкновение с большевизмом должен решаться по-военному? Или, считаете ли вы, Восточную Пруссию немецкой, или русской областью? Эти вопросы, благодаря которым можно было узнать, захочет ли молодой человек стать офицером, знает ли о жизненно важных вопросах немецкой нации, и готов ли с оружием в руках постоять за интересы нашего народа!»
Рассерженно капитан третьего ранга захлопнул скоросшиватель и швырнул его на стол экзаменационной комиссии. Больше Шнайдеру не нужно было рассказывать. Вспышка капитана третьего ранга Преу объяснила ему, как оценивалась обстоятельство в молодом Министерстве обороны различными людьми. Шнайдер теперь узнал, как он должен поступать, чтобы суметь сделать карьеру.
Со скромной сдержанностью он согласился с взволнованным капитаном третьего ранга. «Я, правда, не имею вашего представления, но, если вы говорите, что на экзаменационных испытаниях не следует детально останавливаться на таких проблемах, то я должен с вами полностью согласиться. Какую же задачу должна иметь наша новая армия, если она не будет бороться против большевизма. Вполне естественно, воспитание офицеров и рядовых должно следовать в этом направлении. Это ведь вполне естественно. Если бы было возможно, я бы просил, чтобы мне поручили эту психологию экзаменационных испытаний переработать».
Капитан третьего ранга признательно похлопал Шнайдера по плечу: «Вы сможете, господин доктор Шнайдер, вы сможете. Такого мужчину, как вы, мы ищем уже месяц».
Когда Шнайдер окинул аудиторию, капитан третьего ранга Преу сказал генерал-майору фон Горну: «Теперь-ка вы поддадите надлежащего пару, чтобы приём мужчин снова не задерживался на недели! А в протоколе я бы написал: предпочитаемо использовать как советника по психологии для контроля!»
Заметка вошла в протокол экзаменационной комиссии, и на обложке новоиспеченного личного дела доктора наук Роберта Шнайдера. Генерал-майор фон Горн собственноручно написал красным карандашом: «Срочный приём. По прямому назначению при генерале Мюллер – Хиллбранд!»
Таким способом ела часто избавлялись от обработчиков личных дел, лежащих более недели в письменных столах служебных инстанций, одновременно также обыкновенно, вообще, перепроверку, лежащих в папке, документация и опросные листки.
Докладчик по личным вопросам, министерская глотка, уже на следующий день после обеда положил паку на письменный стол генерала Мюллера-Хиллбранда. Он не мог воздержаться от замечания: «Мужчина значительной важности, господин генерал. Приказ о призыве на воинскую службу должен, по-возможности, ещё сегодня уйти с почтой» Не читая даже, кроме фамилии на обложке личного дела, генерал поставил под подготовленном распоряжении о призыве на службу свою подпись. И спустя десять минут написал секретарю, министерской глотке, следующее письмо на Роберта Шнайдера. «На основании вашего заявления от 13 сентября 1955 года я призываю вас в качестве военного врача в вооружённые силы Бундесвера. Я прошу вас явиться 2 мая 1956 года к десяти часам первой половины дня в Министерство вооружённых сил по обороне по адресу: Бонн, улица Страна духов, 105, для вступления в должность. С этого момента вы являетесь солдатом».
В среду 2 мая 1956 года военный врач доктор двух наук Роберт Шнайдер вошёл в вестибюль резиденции Министерства обороны в Бонне. По коридору теснились люди в гражданской одежде и в униформе. Они скапливались у приёмной, и едва ли кто из них точно знал, о какой должности должен просить. Бывалому Шнайдеру самому понадобилось более пяти часов прежде, пока против него выступил компетентный докладчик. Однако, наконец, он теперь узнал, что с ним намеривались сделать. Он должен пробежать всё остальное за четыре месяца, отмеренным испытательным сроком, для той должности, которой он будет обязан единственным законным документом в своей бурной жизни, документом о назначении в качестве штабс-доктора Бундесвера. Приёмная организация – в рамках служебного пользования обозначалась только как АНОРГ – прикрепила Шнайдера. Господа АНОРГа – также неоднократно называемая УНОРГ, - таким образом, напирали, чтобы узнать психиатра из Гослара в свеем обществе, чтобы Шнайдеру, намеченное участие в учебном курсе, пришлось пережить в другом виде.
Доктор двух наук Шнайдер сначала все три дня был прикомандирован к экзаменационной группе как практикант. Господа испытательной группы - сплошь разодетые важные высокие чины, в качестве молодых практикантов истолковывали –это чувствовалось с первого взгляда –расхваливаемого военного врача Шнайдера как способного сверхштатного. Во время экзаменов их блуждающие взгляды снова и снова направлялись в тот укол, в котором сидел молча Шнайдер.
После трёх дней доктор двух наук Шнайдер смог сам включиться активно в общество испытываемых.
Теперь он , наконец, причислил себя к «элите офицерского корпуса», как его несколько раз письменно и устно заверили. Он получил задание проэкзаменовать кандидатов в офицеры, которые предусматривались для специальной цели. К этим будущим специалистам принадлежали также некоторые господа , у которых анкета экзаменационной группы была открыта частично. Её позднейшее назначение, конечно, было ясно: их готовили для военной контрразведки. Сам Шнайдер новичок в экзаменационной комиссии, был об этом проинформирован. Он очень быстро узнал, что для этих кандидатов интервьюировать методом обычных слов было полностью неподходяще, и, что сам при сконцентрированном целенаправленном разговоре обычной экзаменационной группой тестов вряд ли получил бы картину о человеческих качествах этих претендентов. Из своего собственного экзамена и из тогдашнего разговора с капитаном третьего ранга Преу доктор Шнайдер знал, на что он пришёл и с кем он мог сделать карьеру.
Пока он в течении дня в различных экзаменационных комиссиях практиковался и работал, чтобы усвоить необходимый опыт, ночью сидел в своей меблированной комнате в парке замка «Деревенский дурень» и набрасывал новое руководство для офицеров-экзаменаторов. Он определил сто семьдесят психологических вопросов-тестов, которыми мог открыть политические мысли и характерные данные каждого нового кандидата в офицеры.
Экзаменационная директива американки Стефании Кренн до сих пор, в известной мере, мешала тому, чтобы фашистские офицеры бывших гитлеровских вооружённых сил могли тотчас получить вход в офицерский корпус Бундесвера. Шнайдер направлял свои экзаменационные вопросы на цель, которая состояла в том, чтобы ещё только дать установку претендентам, которые готовы были однажды с прежней храбростью и опытом продолжать «прервавшуюся» в 1945 году захватническую войну против Советского Союза и соседской страной – Восточной Германией.
После трёх недель Шнайдер смог предъявить шефу АНОРГа майору Лассену готовый план руководства для экзаменуемых офицеров. Майор, бывший эсесовский капитан в гимлеровской имперской госбезопасности, был воодушевлён работой Шнайдера. Отзыв министра не уступал отзыву майора , и уже чуть позже четырнадцати днейрешалс комитетом о обороне в Бундестаге под председательством федерального канцлера Аденаура введение руководства Шнайдера для экзаменуемых офицеров.
Достойная задача Шнайдера состояла теперь в том, чтобы экзаменационная комиссия всех до единой области перевела на краткий учебный курс. Экзаменационная директива миссис Крен внутри немецкого Бундесвера была признана неудовлетворительной; американский дипломированный психолог с согласия Верховного главного командования оккупационной армии США могла быть освобождена от своих обязанностей.
С этого дня доктор двух наук Роберт Шнайдер был в Бундесвере на парадном коне; он теперь назывался только «шеф-психолог», хотя егоофициальное название должно было гласить так «делопроизводитель контроля при руководителе приёмной организации».
Между тем, переселившаяся также в Бонн Ингеборг, только лишь заставляла ощущать Шнайдера недовольство карьерой. Шнайдер раздобыл ей место секретарши в третьем отделении. Это он сделал не только из благодарности за приобретение копий свидетельств, а желал в собственном кабинете иметь своего человека, с помощью которого, он, по-возможности, помешал бы наведение справок о его прежней жизни. Однако рыжеволосая Инга не уделяла этому внимания. Время, которое Шнайдер ей уделял, казалось девушке ничтожно ограниченным.
Тем временем, Шнайдер в течении меньше недели обучал по своему руководству сто семь экзаменуемых офицеров. Затем восемьдесят тысяч рекрутов и претендентов в офицеры набирались экзаменационной комиссией, которых обрабатывали по руководству Шнайдера.
Шулер, отсидевший в тюрьме формировал лицо западногерманской армии. Предстояло непосредственное повышение Шнайдера до ранга майора медицинской службы. Его персональную анкету выискивали, чтобы зарегистрировать предстоящее повышение. Какой-то незначительный делопроизводитель перелистывал, выписывал данные Шнайдера. Место рождения заставило его насторожиться. Вена? Тогда капитан Шнайдер должен считаться как австриец. Бундестаг вначале в первой половине года опубликовал закон; после чего австрийцы, которые вследствие присоединение Австрии в 1938 году считались немецкими гражданами, с немедленными введением его могли считаться ещё и как австрийские граждане. Однако, как австриец Шнайдер не мог выполнять работу медицинского врача в западногерманской армии, и поэтому его не могли повысить до должности майора медицинской службы. Капитан Шнайдер был приглашён в третье отделение. Министерский советник Глотке растерянно открыл ему, что случилось. Шнайдер только засмеялся
«Ну, нет же, министерский советник, я ведь совсем не попадаю под закон. Я ведь стал немцем не вследствие присоединения Австрии, а задолго до гитлеровского вступления в Австрию ходатайствовал и, следовательно, получил своё немецкое гражданство, чтобы иметь возможность учиться в Германии. Нотариально засвидетельствованная копия удостоверения подданства должна лежать в личном деле.
Министерская глотка поспешно полистал папку. Действительно он нашёл в приложенном конверте документ, удостоверение гражданства на имя Роберта Шнайдера. Он был датирован 12 апреля 1941 года и заверен президентом правительства в Берлине. Министерская Глотка облегчённо вздохнул, но его делопроизводитель неуверенно возразил: «Господин министерский советник, но господин капитан Шнайдер должен ещё предоставить документ о подтверждении гражданства от местного загса. Это удостоверение не имеет больше правовой силы. Это могло бы вызвать дипломатические осложнения».
Перед дипломатическими осложнениями даже министерский советник Министерства обороны испытывал страх. И, таким образом, Глотке попросил капитана Шнайдера пойти в боннский загс и сделать маленькую формальность.
Шнайдер вдруг почувствовал, что у него зародился страх. Свидетельство о гражданстве, как и все другие копии документов, было подделано, и заверено Ингеборг, как настоящее. Ведь одному богу известно, не раскрыл ли какой-либо служащий загса подделку.
«Но мне совершенно не хватает времени, господин министерский советник. Я уже сегодня должен отправиться в командировку. Инструктировать экзаменующих офицеров в Киле. Не могла бы эта формальность быть выполнена вами. Если бы с министерства позвонили бы, возможно, это сразу же было урегулировано по телефону».
Само собой разумеется, министерская глотка готов был уже объясниться, что надо очень занятого шефа-психолога избавить от пути, требующего много времени. Он дал поручение делопроизводителю урегулировать дело со службой загса.
Чрезвычайно вежливый делопроизводитель воспротивился против того, чтобы уладить такое дело по телефону. Он продиктовал официальное письмо и отослал его с копиями удостоверений документа о принятии гражданства, лежащих в деле, служащему загса.
Руководитель загса, государственный инспектор Карл фон Эхе , считался как специалист по паспортам и виз для иностранцев. Все имеющиеся удостоверения и документы о принятии гражданства иностранцами были ему известны, как банковскому служащему денежные знаки национальной валюты.
Снова и снова он, покачивая головой, рассматривал заверенную копию о гражданстве капитана Шнайдера. Начальника окружного управления никогда не существовало, пока существовала Германская империя. 1941 год, как дата принятия гражданства вызывала особое подозрение государственного инспектора, ибо к этому времени Австрия уже более двух лет была присоединена к «Большой немецкой империи», и каждый австриец, благодаря силе закона, стал немцем. Вследствие этого, было исключено, чтобы в 1941 году могло вноситься предложение о принятии гражданства.
Этот документ, который сфабриковал Шнайдер, чтобы стать капитаном Бундесвера, в руках сведущего показывал ему, которого особенно обижал подделыватель, что он даже не знал точную дату «вступление» Австрии в Германскую империю.
Государственный инспектор фон Эхе всё вместе документацию и тот ас же отправил своему председателю, старшему государственному инспектору Шнайдеру. Он выразил такое же мнение, как и государственный инспектор: удостоверение вымышленное и подделанное. Он знал чин и влиятельность своего тёзки в Министерстве обороны и предчувствовал скандал, которое вызвало бы это обнаружение. Поэтому он хотел подойти к этому делу, по-возможности, потактичнее, и не тревожить полицию, а поехал лично в Министерство обороны к министерскому советнику Глотке.
Министерский советник обрадовался, когда ему старший государственный инспектор подал подделанное удостоверение Шнайдера. «Прекрасно с вашей стороны, что вы эту формальность взяли в свои руки. Но это было так поспешно. Ведь теперь даже нет…»
Однако, когда государственный инспектор открыл настоящую причину своего посещения, Глотке опустился в своё кресло.
«Боже мой, - простонал он. «Скандал, за это я заплачу своим местом. Я ведь ответственен за эти вещи». Чтобы избежать дискредитации всякой сенсации, в Глотке вертелись первые попавшиеся мысли. Шнайдер находился в Киле. Он должен од каким-либо предлогом отправить его тотчас назад в Бонн, так как он хотел избежать того, чтобы при аресте в Киле были посвящены другие мелкие чиновники. Глотка сразу же заказал срочный телефонный разговор со службой АНОРГ в Киле.
Речь шла о том, чтобы капитан Шнайдер должен немедленно вернуться в Бонн, чтобы принять участие в конференции при министерстве.
Роберт Шнайдер тотчас ощутил недоверие. С тех пор, как он был в Киле, его мучили смутные предчувствия. Он чувствовал, что в его плане появились некоторые помехи. Он не поехал сразу в Бонн, а позвонил из Киля ;I; отделение, в котором Ингеборг работала в качестве секретарши.
Вопреки всем стараниям сохранить скандал в секретариате, повсюду уже говорили о том, что случилось. Слёзодавящим голосом Ингеборг прошептала по телефону: «Они хотят тебя арестовать, Роберт. С твоим удостоверением о гражданстве что-то не в порядке».
«Это ведь безобразие, Ингочка, я завтра возвращусь и всё выясню». Затем Шнайдер повесил трубку.
Спустя полчаса в новом «Фольксвагене», который Шнайдер взял напрокат в автомагазине, он покинул Киль. На нём был коричневый двубортный спортивный костюм, который он примерял в доме готовой одежды, и, который он оставил его для своей любимой капитанской формы в кабине для переодевания. Цель поездки Шнайдера была не Бонн, а немецко-австрийская граница. Но у него с собой не было ни копейки денег. В спешке переодевания он оставил свой бумажник в своей капитанской форме в доме готовой одежды. Киля.
О бензиновому счётчику Шнайдер подсчитал, когда его бегство окончиться. До Гослары, во всяком случае, запаса топлива в баке достаточно. А в Госларе Шнайдер имел знакомую, от которой он ожидал, что она бы заняла ему денег.
В полночь Шнайдер позвонил в дверь приюта «Кресты», и его бывшая хозяйка с готовностью впустила. Старой женщине Видманн он наврал, что у него в служебной поездке из припаркованного автомобиля воришка украл папку с документами, в которой также был его бумажник. Старая дама хотела ему помочь, однако у неё в доме было только двенадцать марок. Лишь на следующие утро она могла получить деньги в сберегательной кассе. Хочешь не хочешь, а Шнайдер вынужден был припарковать свой автомобиль на улице и провести ночь в приюте.
В полночь, когда Шнайдер позвонил в колокольчик приюта, и в Централе военной контрразведки Бундесвера также забили тревогу. К этому времени министерский советник Глотке надеялся на возвращение Шнайдера. Его надежда, как оказалось, была напрасной. В течении одного часа, работающий во всех областях ФРГ аппарат тайной полиции, нашёл след Шнайдера. В Киле директор дома готовой одежды принёс в полицию, оставленную Шнайдером, капитанскую форму, и хозяин автомагазина сообщил об украденном демонстрационном автомобиле. На следующие утро где-то в три четверти шестого полицейский патруль преследовании обнаружил описанный «Фольксваген» в Госларе у приюта «Крест». Немного позднее служащие криминальной полиции вломились , не обращая внимания на благочестивую вывеску дома, в здание и арестовали бывшего шеф-психолога Бундесвера Роберта Шнайдера.
Это произошло 1 декабря 1956 года.
Прошло два года и десять дней, прежде чем Боннский земельный суд приговорил Роберта Шнайдера за его мошенническую роль в качестве шефа-психолога к трём годам и десяти месяцам тюрьмы.
Более двух лет откладывался этот процесс, несмотря на то, что обвинение было представлено за несколько недель. Шнайдер нисколько не отрицал свою вину. Он прямо, без обиняков отвечал, что свою философскую и медицинскую учёбу не довёл до конца, докторскую степень присвоил незаконно и подделал необходимые документы. Однако процесс затягивался надолго сверх всякой меры, так как скандал не должен был дойти до общественности, режде чем с помощью Шнайдера не будут составлены тест-вопросы для армии ФРГ. Почти уже к концу1959 года сто тысяч солдат встали под ружьё, и на вопрос Шнайдера, верно ли, что столкновение с большевизмом решиться по-военному, они экзаменационной комиссии ответили удовлетворительно.
Поэтому полный гордости и с полным правом Роберт Шнайдер смог в последнем слове перед вторым большим тюремным заключением на заедании Боннского земельного суда констатировать.
«Несмотря ни на что, я с удовлетворением оглядываюсь на свою очень ответственную деятельность в Бундесвере. Я исполнял свою работу из лучших побуждений, и даже завершил её. Развитие, которое наш Бундесвер совершил, настоятельно доказанои засвидетельствовано, что мой метод и планы при подборе офицеров и солдат были правильными".
Перевод с немецкого Вальдемара Садыка.
