На полпути от Ватикана (Дмитрий Мурашов)
Дима Мурашов. Мне повезло столкнуться с ним в хаосе временного пространства или же в вакууме безвременья. Да разве это важно. Важно, что могу читать его, надолго зависая после каждого его творения. Разбирать, а уж тем паче критиковать, не просто не хочется, а незачем. Дима простыми словами , без завихрений и вычурности, проходит насквозь, до холодка на спине, до боли между лопаток, до нехватки воздуха и нехватки легких, чтобы вдохнуть все то, что дают его строки. Ему, Диме, не нужны лайки, не нужны восхищенные отзывы, он просто пишет. Не может не писать. а если сможет, то перестанет.
Его "Военная тетрадь" бьет наотмашь, насмерть и тут же воскрешает, перевернув сознание и мировосприятие. "Московский альбом" можно читать до дыр. И нигде ни грамма фальши и самолюбования. Нигде нет рифмоплетства. Это он сам в каждом слове. Поэтом он себя не считает.
Сегодня несколько стихов из "Военной тетради" , "Московского альбома" и "Писем на лазурный берег".
Спасибо тебе, Дима.
из "Военной тетради" Дмитрий Мурашов
Всё полуправда
Всё - полуправда. Как узнать,
за что теперь дают Героя?
Сверкает звёздочка-блесна.
Война сменяется игрою.
Из боевых наград одна,
всего одна, пусть будет чище
всех дипломатий. Ордена
вручай любые, но мальчишке
как объяснить, за что - герой?
Политика- такое дело...
Упало солнце за горой.
Верхушки сосен тьма одела.
Вполголоса шумит Аргун.
Слова, медали - всё пустое.
Но всё-таки давать не стоит,
Героя - бывшему врагу.
------
ВОЙНА НЕ КОНЧИЛАСЬ
Война не кончилась. Она
живёт в засыпанных подвалах
Война пытается стонать,
скрипит зубами. В одеялах,
запутавшись, не хочет спать.
И день проводит вместе с нами,
когда стоит у школьных парт
и смотрит жадными глазами.
***
Они не чувствуют вины.
Двадцатилетние мальчишки,
стоят на рубежах страны,
надев пятнистые манишки.
Идеология проста.
Что эти горы – наши горы.
Ещё есть долг, приказ, устав...
«-А ну, отставить разговоры.
Кто там идёт тропою коз?
Чья тень скользит среди растений?»
От пули правильный наркоз
и лёгкий сон. Без сновидений.
Они не чувствуют вины.
Не им горит огонь жаровен.
Он обжигает нас. Умны
и вечно ищем, кто виновен.
И спорим, спорим…. Есть страна
московско-питерского люда.
И та, где до сих пор война,
железной дребезжит посудой,
и между ними нет границ.
Когда обычные солдаты,
вдруг превращаются в убийц,
они ни в чём не виноваты.
-----
Спит город Грозный
Спит город Грозный .Путина проспект
залит огнями. Белые "Приоры",
устав друг другу выражать респект,
уехали в заснеженные горы.
Рабочие сложили молотки.
Спустились с небоскребов верхолазы.
Лежат в прихожих черные платки
и ждут своих хозяек темноглазых.
Роняет полусвет на минарет
летящий полумесяц, и негромко
прогавкала собака в конуре.
Час? Два часа? И солнечная кромка
ночное одеяло разорвет.
Спит город. Как вайнах, накрылся буркой.
Ему стреляли в спину и в живот.
Следы войны под свежей штукатуркой
Еще видны... но что за следопыт,
отыщет все победы и потери?
Когда ребенок рядышком сопит,
а завтра с ЦСКА сыграет Терек,
И соберется полный стадион.
Возможно, это правильный поступок.
Я вынимаю из ствола патрон.
Мир, как хрусталь, красив, звенящ и хрупок.
-----
из "Московского альбома"
Пропажа
Конфета таяла во рту.
Сдирая облаков обои,
мы набирали высоту.
Сто человек, вошедших в "Боинг"
по-разному себя вели.
Кто водку пил, кто просто воду.
Всё дальше было от земли
и ближе, ближе к небосводу.
Пока тележка стюардесс
везла еду бортзаключённым,
исчез последний луч с небес,
и голубое стало чёрным.
Открыв мешки жующих щёк,
никто не думал о пропаже.
Лишь красный плакал маячок
на самолётном фюзеляже.
Никто не видел этот трюк.
Как руки огненного мага,
платок достали... и вокруг -
луна, и звёздная ватага.
Когда с дырявого холста
стряхнули крошки те же пальцы,
и на свободные места
уселись солнечные зайцы,
весь туристический десант
в ладоши хлопал - рейс окончен.
Я им кричал про чудеса
чередований дня и ночи.
Они в ответ - что неба синь -
простое свойство масс воздушных...
Нас вместе увезло такси.
Там было пыльно, липко, душно.
----
Пусть в городе этом
Пусть в городе этом ужасный живёт ковид.
Хватает любого, кто входит в метро без маски.
А я почему–то беседую о любви,
считаю весною ноябрь и воздухом майским
дышу. И не ведаю вирусов и угроз,
политики, голода , войн. Это просто воздух.
В нём запах корицы, арбузов и белых роз.
И нотка угля, как у старого паровоза.
По лёгким струится московский ночной кисель
И в шорохе листьев звучит ежегодный спойлер.
Я знаю, что будет. Вращается карусель.
Я болен тобой, я смертельно тобою болен.
Так смешано всё. Кого я сегодня люблю?
и город, и женщину, и пришедшую осень…
Но пальцы дрожат, и градусник ближе к нулю.
А ветер холодный – и сладостен и несносен.
----
Если
Если в метро отключить телефонные соты,
будет сложнее взрывать голубые вагоны.
Если немного понизить этажность высоток,
будет поменьше при взрывах смертей и агоний.
Если повсюду расставить умелых сексотов,
снизится резко число грабежей и угонов.
Если людей не делить на разряды и сорты,
будут другие совсем в государстве законы.
Если... но бьётся встревоженно сердце.
Новые кадры подробного видеоряда.
Взглядом столкнешься в московской толпе с иноверцем
и отвернешься невольно, не выдержав взгляда…
Страхом накормленный, втиснутый в метроплаценту,
каждое утро я еду из Выхино к центру.
----
без слов
...лучше сбегай,
принеси моё банджо.
Про узбека,
и таджика из Пянджа,
слушай песню.
Подбирает бумажки,
он на Пресне,
и костюм замарашки
так привычен.
Безусловно, досада,
для москвички,
повстречаться с ним взглядом.
Бремя белых,
в чистоте свои руки
ноги ,тело
сохранить.Лазить в люки
рыть канавы,
класть асфальт и всё время,
ждать облавы.
Это чёрное бремя.
На халате
след плевка. Из машины,
врежут матом.
Но склонённые спины
распрямляют
постулаты ислама.
Кто там лает?
Караван держит прямо.
Всё возможно...
Москвичам,ленинградцам,
той же дрожью,
не придётся бояться.
Не нанижут
завсегдатаи рынков
тень Парижа
на ограды Ордынки...
Но на Третьем,
на Садовом,Бульварном-
минареты.
В кружевных шароварах,
на асфальте
и на мраморе улиц,
крутят сальто
дети горных аулов.
Тронь барашки,
на расстроенном банджо.
Всё- как раньше.
Переулком Лебяжим,
ветер тащит,
шелуху и окурки.
Настоящий,
не похожий на турка.
-----
Не превращайся
Не превращайся в Москваабад.
Моя столица, мой град великий.
Мою Ордынку и мой Арбат
скребут узбеки, метут таджики.
Киргизы что-то в подвалах шьют,
Азербайджанцам на рынках тесно.
На четверть город уже Джамшут,
Иса, Орхан …Из какого теста
слепить мне город мечты моей?
Нескучный сад, Воробьёвы Горы.
С герба слетает убитый змей
и говорит - Это русский город.
Смотри! - вот сорок церквей стоят.
Румяный парень в косоворотке
на колокольне звонит в набат.
Всех несогласных – на сковородки,
на дыбу, в тюрьмы и под расстрел.
И будет чисто не только в ГУМе.
-Да разве этого я хотел?
-Но ты всё время про это думал…
Мой город станет совсем другим,
и нет мне места на новых снимках.
Там по проспекту Бабай-Аги
( он где-то в Бутово или в Химках)
пройдёт обычный нерусский марш.
Рабам недолго сидеть рабами.
Нас брать не будут на абордаж.
Мы эти двери открыли сами.
У них от дачи моей ключи.
У них ключи от моей машины.
Большие улицы - как лучи,
поменьше улицы - как морщины,
мне нет здесь места. Растут дома,
и дети с каждой минутой старше.
Идут трамваи маршрутом «А»
От Павелецкого к Патриаршим.
----
Стихи не вошедшие в рубрику
Когда идёшь гулять по Невскому...
Когда идёшь гулять по Невскому,
под звук весеннего клавира,
невольно веришь Достоевскому,
что в красоте - спасенье мира.
И в скверике Екатерининском,
у здания Александринки,
стоишь, как на волшебном прииске,
и драгоценные крупинки,
ты достаёшь, почти из воздуха.
А у Казанского собора,
рисуешь по граниту гвоздиком:
«Здесь были Танечка и Боря».
Потом в метро глазами хлопаешь
на эскалаторы и двери.
Выходишь из маршрутки в Колпино,
и Достоевскому не веришь.
---
Что-то
Что-то я плохо remembлю
место и день нашей встречи.
Пел Элтон Джон на «Уэмбли»
о неземном и о вечном.
Что-то я снова forgetлю
губы ,глаза и улыбки.
Если не думать о светлом,
весь покрываешься липким
потом. И ищешь часами
чистой души полотенце.
Сядешь в её Чио-Сани
и притворишься младенцем
---
Убийцы ходят среди нас
Убийцы ходят среди нас.
И этот мальчик в чёрной куртке,
с глазами прерванного сна,
он как-то странно держит руки.
И эта девочка в платке.
Когда вдруг с ней столкнёшься взглядом,
тебя в немыслимом пике,
закружит и накормит ядом.
И этот милый старикан,
с кривой ухмылкою бульдога.
Хранит за пазухой наган
шизофренического бога.
Ты жив, но пальцы скорняка
стучат по кожаной обшивке.
И хочется наверняка,
без статистической ошибки
знать. Кто и где, в который час,
закроет дверь земного тира.
Чтоб ты успел спасти хоть часть,
тобой возлюбленного мира.
---
Анатолийские мечети...
Анатолийские мечети
и минареты Бухары.
Одни - изысканней мачете,
другие -будто топоры.
Глазурь и смальта башен Хивы
и грязно-каменный Стамбул.
Ушла: вся лирика - в архивы,
растительность - в небритость скул.
Как будто вылита на знамя
волны Босфорской бирюза,
а ниже:глина , пыль и камень.
Не стоит опускать глаза,
когда орнаменту в основе
строка Корана...для любви
куда важнее видеть в слове
его материальный вид.
Юстинианская София...
В четыре шпиля по углам
стреляют яркие софиты.
А торжествующий ислам
пьёт чай из тонкого стакана,
вприкуску с ломтиком халвы.
На полпути от Ватикана,
на полдороги до Москвы.
