Поползень

Майский сад, наряженный в разноцветные лепестки яблонь, встречая рассвет, наполнялся до краёв птичьими голосами, жужжанием пчёл и ароматом белоснежных орхидей... Ночевавшие в долине путешественники-облака торопились занять своё место в строю, чтобы плыть себе дальше... Верхушки гор, обрамивших долину, блестели в первых солнечных лучах и отражались яркими бликами в сонной ещё реке...

В глубине сада притаился маленький деревянный дом с черепичной крышей, резным крылечком и распахнутыми настежь окнами... Седой хозяин, встречая новый день, сидел в кресле у окна и, наблюдая за полётом голубой бабочки, умилялся... Та поминутно залетала в оконный проём, присаживалась на его морщинистую ладонь, начинала кружится на месте, будто исполняя танец, замирала и, вспорхнув, снова вылетала наружу. Заметив краем глаза, что сын куда-то поспешно собирается, старик стал интересоваться его намерениями...

- Чем займёшься нынче? Как, опять к людям пойдёшь? Лыко мочало - начинай с начала! Каждый день у тебя одно и тоже, - не отрывая взгляда от узорных крыльев, по доброму ворчал седой старец, укоряя сына. - И что ты в них нашёл? Эти создания - всего лишь плод моего больного воображения... Минутная слабость

художника, если угодно... Эдакая утопия в чистом виде! Ещё тогда, в Гефсиманском саду, я хотел исправить эту свою ошибку, и только твоё заступничество остановило меня! А так бы - смыл, как грязь, приставшую к ногам! Создал бы потом других - понятных, предсказуемых, последовательных... Вот, посмотри лучше на это

чудо: сколько изящества в каждом взмахе, сколько нежности... Заодно оценишь, какой чудный оттенок мне удалось подобрать для крыльев этой грации...

Парень, стоящий около, улыбался в ответ:

- Ты всё сделал прекрасно, отец! Бабочка просто великолепна, божественна - какой ей и полагается быть, но всё-таки человек - твоё самое великое произведение! Люди умны, добры, свободны... Люди должны быть свободны так же, как и мы с тобой! Сами выбирать свой жизненный путь! Пусть они ошибаются - ведь ты сам

признаёшь право на ошибку...

Старик, уловивший в словах сына иронию, тряхнул головой и дрогнул уголками губ:

- Ну что ж, иди... Чем сегодня займёшься на земле?

- Буду с детьми играть... Учить их добру... Как обычно, на живых примерах, как ты меня учил...

Сын поклонился отцу, обнял его, поцеловал, и, обернувшись птичкой, вылетел в окно...

 

На краю сельской площади, побросав портфели в кучу под огромный тополь, дожидаясь автобуса, играли дети. Уроки закончились, и малышня, радуясь свободе, бегала друг за дружкой, стараясь замаять самого нерасторопного, что бы тот водил дальше... Крики и смех разносились по всей площади, раздражая торговок семечками, сидящих на лавке около с жестяными вёдрами у ног. Время от времени тётки делали замечания детям, и те, отойдя в сторонку, присмирев на пару минут, потом снова начинали свою забаву. Опять заводилась круговерть... Мелькали белые фартучки, синие школьные костюмы, алые пионерские галстуки,

всё вокруг было в пыли… И вдруг на тополиную кору присела маленькая пташка. Все замерли... Подведённые чёрным птичьи глаза хитро смотрели на детей, словно бросая им вызов! Игра тут же приобрела новый смысл, и дети стали бегать вокруг тополя, стараясь поймать нового пернатого игрока. Птичка не улетала... Казалось, что она совсем не боится детворы, играет и, прыгая по стволу дерева, ускользает от маленьких рук, тянущихся к ней. То поднимаясь над головами, то спрыгивая совсем низко, шалунья ловко перебирала когтистыми лапками, цепляясь за тополиный ствол. Дети были в восторге от такой чудесной забавы...

Среди этой кутерьмы никто не заметил, как мальчик лет десяти, небесной красоты ребёнок, подобрал с земли палку и стал, как хищный зверь, подкрадываться к птице... Он спрятал палку за спину и начал медленно ходить около дерева, выжидая... Птица вела себя очень забавно. Она кружила по стволу и, пропадая из виду, вдруг выглядывала, будто проверяя - бегут ли за ней дети. Уловив момент, когда внимание птички было обращено на других, пострелёнок взмахнул своим оружием и ударил птицу сзади... К его ногам почти бесшумно упал бледно-голубой комочек, и все дети, остановившись, замерли от неожиданности...

Птица не шевелилась, на её пёрышки оседала пыль, растерянные дети стояли вокруг молча и смотрели на капельку крови, выступившую из подведённого черным закрытого глаза... Девочки первыми пришли в себя, зашептались, и кто-то из них, отходя, бросил в сторону убийцы: дурак! Друзья мальчика хлопали того по

плечу и одобрительно говорили: - Ловко ты её, молодец!

В этот момент к остановке подъехал ржавый автобус, дети, расхватав портфели, ринулись в его открытую дверь занимать места, и никто не увидел, как виновник птичьей смерти подобрал и положил к себе в карман бледно голубой пушистый комочек...

 

- Ну, что я тебе говорил? Никакого смысла нет в этих тщетных потугах! Люди злы и коварны, даже если они маленькие, ты не переделаешь их никогда... Вспомни как в прошлый раз ты обернулся котом и бегал до смерти с привязанной к хвосту банкой! А третьего дня они утопили тебя – щенка, в реке... А теперь что же -

беззащитная, маленькая птичка... Не зря я отправил их на эту планетку, отданную во власть твоего беспутного «братца»! Всё, Иисус, больше не пойдёшь туда, пусть живут - как знают, - так говорил седой старик своему сыну, сидя в кресле у окна и не отрывая глаз от танцующего мотылька...

- Нет, нет отец... Помилуй меня! Не запрещай видеться с людьми, я очень их люблю и не смогу без них жить! Они только учатся добру! Я верю в них, и совсем скоро ты убедишься в том, что люди - самое прекрасное твоё творение! Взгляни-ка, пожалуйста, на это, - промолвил Иисус и подвинул к отцовскому креслу столик, на

котором стояло серебряное блюдо с прозрачной водой...

Старик в первый раз отвёл глаза от окна, посмотрел на воду и, улыбнувшись, погладив сына по голове, сказал:

- Ну что же, может быть ты и прав, мой дорогой..!

 

А на водной глади маленькой точкой высился холмик с воткнутым в него крестиком из веточек, скреплённых медной проволокой. У этого холмика на коленях стоял маленький мальчик - ребёнок небесной красоты... Мальчик то покачивался из стороны в сторону, то, наклонялся к земле, шёпотом просил прощения у убитой

им птички и горько, горько плакал...