Пирамиды и песнь вечности

Я получил египетскую визу.

Потом пришел русскоязычный гид,

и вот мы едем на машине в Гизу,

чтоб ощутить величье пирамид.

Они стоят, огромные до дрожи.

Величье с нищетою на виду.

Я ощутил, как все это похоже

на наш развал в двухтысячном году.

Побитый сфинкс и треснутые своды,

щербатость пирамидовых хребтов,

как трупы наших строек и заводов,

которых кто-то сбросил со счетов.

С верблюдом в пестрой упряжи, с кистями,

Бредет, прикинут словно бедуин,

проталкиваясь резво меж гостями

знакомый по Одессе армянин.

В галабие, и куфие с агалем*.

Верблюд бредет за ним, как верный пёс

- Здоров, Сурен! Тебя-то в эти дали

в таком прикиде как шайтан занёс?

- Здорово, Пиня! Ты ли в самом деле?

Ты что полегче у меня спроси.

А мы с верблюдом тут фотомодели,

ну и помалу, детское такси.

Такой вот бизнес с бедуинским кланом...

Мы закурили. Молча, не спеша.

Сурен служил на флоте капитаном,

да флота не осталось ни шиша.

Верблюд, похожий на артиста Гафта

поверх голов смотрел с презреньем вдаль.

Мы были для него деталь ландшафта.

Причем, весьма вонючая деталь.

Сурен сказал: "А время нас не красит.

Ты постарел."

"Ты тоже. Без обид.

Ведь мы с тобой не виделись лет двадцать,

короткий миг для этих пирамид."

А солнце сверху пялилось бесстыже

на пятитысячь лет щербатый след.

Я отстранённо думал: а ведь мы же

хоть как - живём. А пирамиды - нет.

Уйдут туристы, я, Сурен с верблюдом,

и на пути извилистом, крутом

при жизни каждый день нам будет чудом.

И даже (очень может быть) потом.

А здесь торчать под солнцем будут тупо,

не ощущая счастья или мук,

Труп Сфинкса, три больших ребристых трупа

и куча мелких трупиков вокруг.

*в одежду бедуинов входит длинная рубаха галабеЯ, на которую набрасывается раскрытый спереди халат абу, большой головной платок куфиЯ -- закрепляется на голове кольцом агАлем.