Чакона первой бабочки

Дэлюж Эдуард

Я касаюсь губами лепестка;

Он - плоть,

Он - Ева Первой Воды,

Он - чакона первой бабочки.

/плоть/

Двигаться по краю невидимого кинжала

в роскошь чувств...

Нам предложили прожить одно сердце и одну смерть

на всю хранящуюся в нас нежность.

Нам предложили прожить музыку чернил,

звучащую на плодородной стороне бумаги,

на той - более обнаженной, более чувственной...

Великая традиция голоса,

Да прости мое тело, и дай мне слово,

чтобы я смог рассказать Любовь.

Я следую за тобой со смертью внутри и с вечностью в сердце,

Я следую за тобой обнаженный,

Здесь, где мы связаны острым хлыстом земли...

Здесь, где мы очерчиваем время между небом и тенью,

мы украшали тишину тенями, огнем и поэзией.

И ты посвящаешь мне свои глаза,

и огонь декламирует нашу кровь от кончиков пальцев до вершины.

В библиотеке тесноты,

Складывая найденные звуки в строку,

Падают обнаженные буквы и обжигают ночь.

/Ева первой воды/

Капля дождя падает, и мир дрожит вместе с ней...

и ты - всё самое святое, что было спрятано в этом падении.

Говорить на языке без апострофов,

Нам, одетым в красное из первых и последних слов.

Переход алфавита, как медленный реверанс,

понимающий иллюзию прозрачности,

замирает и заставляет слова взлетать.

Диктуемые в поток,

дробь чувств от тысячи до одного расколотого плода...

Одежды для колыбели в трепете мира и его корней.

Тонкий звук чернил пьет воздух наготы…

Эротика изгибов в равноденствии наших танцующих теней.

Аромат, освященный глубиной.

Поэзия светла и в темноте...

На этом перекрестке стихотворения,

Где поднимается дрожь слов по позвоночнику вверх,

как голос птиц, что были заперты в клетке.

Конец молитвы, не нуждающейся в начале -

Сломать врата плоти,

где пустыня соединена с бытием.

/чакона первой бабочки/

Пламя моего языка станет острием,

которое разбудит тебя в садах снов.

Там была осень...

Ты появилась там, где начинается слово...

Легкость, женщина, лепесток...

Речь пустых стульев украшала сад,

Речь зажженных свечей молчала алыми дифтонгами.

Осень – смерть, одетая как бабочка,

временная аллитерация...

Слова льются лишь в конце тишины и никогда раньше.

Ты - герметизм*, тонкая линия,

легкий намек, почти нереальный, очерченный на фоне сада,

переполненного партитурами цвета граната.

И ты текла, любовь моя, как растущая молитва по моей крови...

ведя ветви слов вдоль моего тепла...

И, пока мой взгляд переводил твою восьмую Ноту,

Небеса в твоих глазах перетекали в мою кровь.

Ты, дождь и струны -

Стихотворение, которое становится словами лишь в паузах.

Той ночью меня не было;

Я был мягким, я был легким

Я был настолько безграничен, что стал вечностью.

Той же ночью я вернулся, чтобы прижаться к твоему теплу.

И теперь я говорю от лица обнаженных

в мире, где воздуха почти не осталось...

в мире, где ты остаешься,

остаешься как вечное утверждение,

что изгоняет зиму весною из храма ушедших.

На том месте, где закончилась строка,

Листья объявили чакону и взлетели.

Они научили нас музыке оркестрованной в полном цвете -

Если не сбросить плоть, душа не сможет дышать.

Обнажаю тебя...

Дыши...

*Гермети;зм - это учение о высших законах природы, подчиняющейся как принципу причинности, так и принципу аналогии. Сторонники герметизма считают, что в силу принципа аналогии понимание той или иной причинной связи может дополняться магическим воздействием на действительность собственных желаний адепта тайного учения. Отсюда герметический - сокровенный.

Свидетельство о публикации №120112506790