Ветер сечёт мою кожу, впивается в глаза россыпью песчаной пыли. Я смотрю на величественный амфитеатр Флавиев и слышу в завываниях ветра рёв животных, крики отчаяния, восторга, ликования, плеск вёсел по воде.

Это величественное сооружение неоднократно позволяло людям снимать с себя золотые украшения и смешивать их с грязью. Буквально. Зарыв золото в грязи, люди строили термы. Видимо, люди нуждаются в том, чтобы смывать с себя пыль предшественников. Да и сам он построен из руин Иерусалимского храма. Камни были доставлены в Рим как знак силы Вечного Рима. Мне видится в этом мистическая смесь человеческого безумия и отваги. В Иерусалиме на месте разрушенной Церкви теперь стоит Стена Плача – единственная уцелевшая кладка древнего храма, и эта стена – родная сестра безудержного в страсти и изменчивости Колизея. Насмешка судьбы? Он тоже познал разрушительную силу богов – землетрясение. Оно оставило нам то, что мы видим сейчас. Колизей и сам жил словно в дурмане – переменчивостью нравов людей, которые так же часто меняли суть его назначения, как свои прихоти: 400 лет здесь бились воины, слоны, львы, тигры, медведи, гиппопотамы. На тот свет отправились полмиллиона людей и миллион животных. Здесь праздновались великие морские сражения, и тогда под трибунами по акведукам текла вода, заполняя амфитеатр менее чем за семь часов; роскошь, расточительность и власть стихии воды. В полдень в Колизее проходили казни, сожжение людей. Он получил зловещую славу одного из семи врат Ада. В XVI веке сюда стремились колдуны за травами, выросшими на крови среди руин. Потом времена менялись, люди становились рачительными и Колизею было неясно, что же хуже. Его пол превратился в выгребную яму, но люди нашли применение и ей. Они делали удобрение. Священники и аристократы растаскивали мрамор для украшения домов и церквей. И из его золотистой мраморной плоти и травертина строили новые величественные соборы святого Петра и палаццо Венеция. Рим – вечный город. Колизей лишь выдыхал. Папа римский Сикст V планировал перестроить его под суконную фабрику, но скончался раньше, чем смог решить участь амфитеатра.

Ветер всё ещё нашептывал мне эти истории, словно пересыпая в ладонях песчинки-минуты, часы, столетия, которые отделяли меня от зенита славы этого места, но внутри меня поселилось беспокойство. Оно нарастало и сжимало моё сердце так, как если бы это я прожил эти тысячи часов и так и не увидел главного. Того, что было прямо передо мной или позади меня. Я оглянулся и увидел, как мои собственные следы струятся, перемещаются, перетекают в пространстве и скоро исчезнут. Яркое видение посетило меня. Я увидел, как из каждого оставленного мной следа вырывается на свободу то ли птица, то ли тень. Тень прожитых мною минут. Неосознанных, растраченных в бессмысленной страсти и переменчивости. Птицы моих воспоминаний смешивали правду с вымыслом и заметали мои следы жаркой обреченностью вьюги пустыни.

 

30.11.2020