От чего отказался Есенин-5
ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН
Литературный анализ
(Продолжение)
ОКТОИХ
Гласом моим
Пожру тя, Господи. Ц. О.
1.
О родина, счастливый
И неисходный час!
Нет лучше, нет красивей
Твоих коровьих глаз.
Тебе, твоим туманам
И овцам на полях,
Несу, как сноп овсяный,
Я солнце на руках.
Святись преполовеньем
И рождеством святись,
Чтоб жаждущие бденья
Извечьем напились.
Плечьми трясём мы небо,
Руками зыбим мрак
И в тощий колос хлеба
Вдыхаем звёздный злак.
О Русь, о степь и ветры,
И ты, мой отчий дом!
На золотой повети
Гнездится вешний гром.
Овсом мы кормим бурю,
Молитвой поим дол,
И пашню голубую
Нам пашет разум-вол.
И ни единый камень,
Через пращу и лук,
Не подобьёт над нами
Подъятье Божьих рук.
Я привожу лишь первую главу поэмы, посвящённой Октябрьской революции в России. Революции, которая, по тогдашним понятиям Есенина, совершилась по воле и благословению Божию. Не зря ведь в эпиграфе использованы слова из церковного песнопения: «… пожру Тя, Гоподи (… восславлю Тя, Господи»), а заканчивается глава поэтическим утверждением, что никаким «камнем» не уничтожить «подъятье Божьих рук». Об этих ошибочных настроениях мы поговорим особо, а теперь закончим рассмотрение образов третьей степени в юношеском творчестве героя нашего эссе.
Как видим, поэт добился желаемого — всё повествование теперь строится на непрерывной цепочке образов. Их уже сотни, и самое удивительное, повторяющихся нет. Фантазия поэта неистощима. Но, кажется, уже в эти годы он почувствовал сковывающее воздействие придуманной и предельно усовершенствованной имажинистской системы — она изрядно мешала расширению тем и проблем, которыми изобиловала жизнь, личная и общественная. О чём удалось написать за десятилетие, с 1910-го до 1920-го года? О природе, о жизни крестьянской, о любви, о малой и большой родине, о революционном преобразовании России (пока в библейском аспекте), о своих душевных переживаниях, о братьях наших меньших, о своём отношении к Богу и церкви, о Николае Чудотворце, о Марфе Посаднице и Евпатии Коловрате. Вот пожалуй и всё. А талант требовал мощного эпического разворота.
К тому же, в грандиозном обилии метафор и метонимий обнаружились обидные просчёты — не все придуманные образы соответстовали сущности изображаемого явления или предмета, не все были понятными и, самое главное, истинными, соответствующими правде жизни. Скажем, далеко не эстетичным, не поэтичным был образ избы-старухи с челюстью порога. Выявлялся ещё один род ошибок — неточность, неестественность, неэстетичность, неясность, затушёванность смыла образов. Если раньше такая небрежность казалась приемлемой и оправданной жёстким характером времени, то взросление поэта расшатывало неоправданную уверенность и вседозволенность.
Скажем сразу, такого рода просчётов у Есенина не так уж и много, но они есть. Выше мы упоминали метонимию: «Изба-старуха челюстью порога Жуёт пахучий мякиш тишины». Он вместе и неэстетичный, и неточный, и неестественный, нежизненный. К сожалению, есть в раннем творчестве поэта стихи, в которых не по одному неудачному образу. С него начинается стихотворение «Не бродить, не мять в кустах багряных». Кто-то из современников вспоминал о том, что Сергей Александрович (тогда, понятно, Сергей) причислял эту метафору к очень удачным, но мы позволим себе с ним не согласиться. Прочитайте внимательно и беспристрастно всё стихотворение.
* * *
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.
В тихий час, когда заря на крыше,
Как котёнок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.
Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Всё ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
Во всей любовной лирике поэта, заслуженно завоевавшей весь мир, это, пожалуй, единственное неудачное стихотворение, неловкое, неуклюжее, надуманное, совершенно нежизненное. Только одну фразу из него можно причислить к высокой поэзии, достойной пушкинского шедевра «Я помню чудное мгновенье», — вызывающей духовный ангельский трепет.
Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Всё ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.
Это четверостишие пронизано щемящей, искренней любовью. И оно вольной птицей пытается вырваться из окружения других строф, ненавистной тюрьмой окруживших его. Неестественное, чуждое окружение начинает проявляться с начальных строк.
Скажите, пожалуйста, кто из влюблённых (и невлюблённых) гуляет, бродит, мнёт в кустах багряных лебеду? Во-первых, никакая лебеда в кустах не растёт — её излюбленное место на пустырях. А во-вторых, если бы она там и росла, попробуйте прогуляться по лебеде: быстро ваши ноги путами свяжет. Так чего же поэту нашему затосковалось по прогулкам по такому бездорожью и запереживалось о невозможности найти там чьи-то следы? Абсурдное какое-то желание.
А потом откровенно скажите: смогли бы вы влюбиться в девушку с грубым, жёстким СНОПОМ овсяных волос на голове. Только при одном представлении, как бы влюблённый целовал такую избранницу, в дрожь бросает… Не дай, как говорится, Господь…
Но сноп на голове — ещё не все «красоты» предмета душевных страданий влюблённого героя. У девушки кожа изумительная. Изумляет её расцветка. Согласно метафоре «И, как снег, лучиста и светла» она, кожа, должна быть лучисто-светлой, снежно-белой. Но нет! Не такого цвета тело нравится требовательному автору. Где-то оно, словно алым соком намазано, а где-то розовым. Никакой белезны — пегость, разноцветность, сивость этакая.
А ещё глаза у неё завядшие — с осыпавшимися зёрнами, имя тонкое, как звук, а руки невинные непременно должны пахнуть мёдом. И потом обязательно в тихие часы, когда заря на крыше, как котёнок, моет лапкой рот, должны кротко говорить о ней водяные поющие с ветром соты. Правда, влюблённый не разъяснил, какие-такие поющие водяные соты, которые должны петь вместе с ветром. Но автор надеется на читательскую сообразительность.
И вот печальная, трагическая развязка. Потерпевшему любовный крах никогда уж больше не придётся бродить и мять в багряных кустах лебеды и не искать следа там, где конь не лежал, то бишь не валялся. Да! Неудача явная. Но куда же таланту без огорчений. Тем более, что они неусыпно заставляют идти вперёд, к зовущим высотам. К таким, например.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ…
(Продолжение следует)
