DAS HAUS IN DER WEST PRINCES STREET-

GÜNTER PRODÖHL

ГЮНТЕР ПРОДЁЛЬ.

ДОМ НА УЛИЦЕ ВЕСТ ПРИНЦЕСС СТРИТ.

Если вы не знаете улицу Вест –Принцесс стрит, или более точно, не держите в памяти: она главнейшая улица в Глазго, и расположена в южном предместье огромного индустриального шотландского города, где и сегодня отсутствует всякий городской шум движения. Фасады домов из обтёсанного песчаника с большими двенадцатью стекольными окнами в нём, с завешенными самыми дорогими портьерами, образуют аккуратно выровненный фронт. Орнаменты стиля совершенно отсутствуют, наихарактернейшими являются пятиступенчатые подъездные колонны, которые придают зданиям вид исполинских надгробных памятников. Такая улица, собственно говоря, всегда странная, как будто её жители весь год на дачах. Сами дома отличаются один от другого больше всего номерами на дверях. Плата за квартиру и цена одного квадратного метра земельного участка с давних пор оценивалась так высоко, что здесь могут поселиться только знатнейшие, или, по меньшей мере, богатейшие граждане города. Если это такая показная, всеми уважаемая светящая улица всё-таки не превратилась за более чем полстолетия в одно из мест сеанционостей целиком необъяснимых преступлений капитала до сегодняшнего дня, то это, отнюдь, не анахронизм, а, напротив, сиптом для двойственности того общественного круга, который позади этого солидного фасада живёт и совершает сделки.

Что здесь рассказано, началось двадцать первого декабря тысяча девятьсот восьмого года.

Вечером, чуть после семи часов по Гривенческому времени , появилась на дежурстве западного округа полиции служащая Гелена Ломбия. Уже её внешний вид нагадывал, что должно быть случилось нечто необычное. Несмотря на то, что в этот день в Глазго было ужасно холодно, она была одета только в свою тонкую чёрную одежду горничной и выражение лица у неё было, как после ужасного переживания. Взволнованными словами на высказала, что её хозяйка восьмидесяти двухлетняя незамужняя женщина госпожа Марион Гилькристи убита. Она сообщила, что она от старой хозяйки, которая послала её за газетой, пошла за вечерней газетой около половины седьмого; при её возвращении она увидела ужасное деяние. В жилой комнате она нашла мисс Гилькристи в большой кровяной луже около тяжёлого, обитого кожей, стула.

Исполняющий обязанности дежурного, полицейский Нейл отказался от дальнейшего описания происшедшего, позвал своих обоих коллег Бриана и Тренча и поручил им идти с девушкой на место преступления.

Убийство произошло в доме номер 15 по улице Вест-Принцесс стрит, который принадлежал убиенной. Когда оба полицейских осмотрелись в нём, они толкнули потайную дверь на второй этаж, которая вела в граничащей дом под номером 14. Позади неё располагались три широкие комнаты. Они были меблированы. Они служили большому обществу регулярно как место для собраний.

Горничная Гелена Ламбия казалось честно поражённая, когда полицейский Тренч вошёл через дверь и осмотрел комнаты. Она уверяла, что о существовании комнат за три года её деятельности в этом доме не знала. «В течении дня мисс Гилькристи этой комнатой, определённо, не пользовалась, - добавила девушка, - иначе мне бы это, безусловно, бросилось бы в глаза».

«А ночью? Не здесь ли, может быть, собиралось какое-либо общество?» - после этого спросил шуцман.

Горничная пожала плечами. «Об этом я не могу вам сказать. Моя служба продолжалась каждый день только до семи часов вечера. Мисс Гилькристи строго следила за тем, чтобы я вовремя покидала её дом».

Между тем, в большой, облицованной деревянными плитками, жилой комнате под номером пятнадцать, полицейский Бриен обнаружил убитую домовладелицу так, как это описывала горничная на вахте полицейского участка. Марион Гилькристи лежала большой луже крови, вплотную около задней правой ножки мягкого кожаного стула. Однако этот стул стоял не в ряду с другими, а посередине комнаты и был запачкан кровью. Так как больше нигде подозрительно режущего не нашлось, Бриен сделал вывод, что старая дама была убита тяжёлым стулом. Недалеко от места преступления, у стены, стоял старинный, великолепно вырезанный, письменный стол. Его дверцы и ящики были открыты на всю , и прослеживались кровяные следы от больших пальцев. Перед ним на полу лежал ящичек с ценной породы дерева, в котором, как мельком установил шуцман, находились всякого рода чеки, векселя, долговые расписки и подобные бумаги. Всё это было насильно разорвано и выглядело так, как будто некто в большой спешке рылся в поисках одного документа.

Оба полицейских затем осмотрели смежную спальню. Очень быстро они пришли к заключению, что здесь,0 очевидно, находился не обычный убийца-грабитель. На ночном столике они нашли в перламутровой чаше большой золотой браслет и в несколько каратов бриллиантовое кольцо. В бельевом шкафу они обнаружили , спрятанный среди простыней и подушек, толстый пакет банкнот в фунтах и в долларовой валюте, а также шкатулку , битком набитую бриллиантами и рубиновыми украшениями.

Это никоим образом не входило в задачу обоих шуцманов такого рода расследование. Им только поручалось охранять место преступления и ожидать прибытия комиссии по расследованию дел об убийствах. Но это было за три дня до рождества, и в райотделе уже всё приготовлялось на предстоящую пятницу. Поэтому прошло только четверть следующего часа, а служащие комиссии по расследованию дел об убийствах не показывались.

Полицейский Бриен, почти уже сорок лет в полиции, и, как свидетельствовал его полицейский нижний чин, не занимал достойного упоминания о профессиональном тщеславии, сел в одно из стоящих вокруг кресел, и вздремнул. Другой, младший, интеллигентный Тренх. Его честолюбие запрещало ему бездеятельно стоять везде. Поэтому он начал дальше осматривать помещение. Мимоходом он велел горничной рассказать, как и при каких обстоятельствах она обнаружила убитую.

Первый ужас она, между тем, переборола и теперь сообщала охотно и по-настоящему подробно, как всё произошло. Когда она возвратилась с вечерней газетой, она перед домом встретилась с соседом, доктором Адамсом. Адамс сказал ей, что он слышал в какое-то мгновение крик о помощи из квартиры мисс Гилькристи, и быстро пошёл, чтобы посмотреть, всё ли в порядке. Но дом он нашёл закрытым. И на его стук никто не открыл. И он, понимая напрасность своего стучания, снова ушёл. В этот момент, пока она ещё беседовала с доктором Адамсом о странном крике о помощи, внезапно распахнулась дверь дом а, из него выскочил в большой спешке мужчина и большими прыжками побег убегать, прежде чем им, вообще, стало ясно, что здесь произошло.

Вахмистр Тренх, между тем, взял распотрошенный ящичек с документами нерадивых должников, и при этом стал на месте расшифровывать подписи на отдельных векселях и долговых расписок и вносить фамилии в свой патрульный блокнот. Поэтому он слушал горничную в пол-уха и мысленно сказал: «И всё же, что в таком случае произошло.

Девушка послушно рассказывала дальше: « Затем я открыла дверь дома. Госпожа Гилькристи всегда запиралась, когда она была дома, и я пошла в кухню снять своё пальто. Отсюда я позвала мисс Гилькристи, и, когда она не появилась, я её начала разыскивать. О другом вы всё знаете. В другой, жилой комнате я её нашла».

Тренх, между тем, закончил проверку списков в ящике для документов. Он, как будто опомнился, соображал одно мгновение, и, пока горничная, как раз говорила, он с непревзойдённым недоверием спросил: «Вы сначала зашли в кухню, и там сняли, как полагается, своё пальто? Но вы ведь слышали от своего соседа, что мисс Гилькристи звала на помощь! Вы ведь также видели совершенно незнакомого мужчину, который выскочил из дома! И вы тотчас же не побежали к старой барышне? Это мне что-то непонятно».

Гелена Ламбия посмотрела на полицейского, удивлённо вытаращив глаза. Что тут не понимать? Зашла я сева в кухню, или нет, но ведь женщине уже не нужно было помогать, казалось думала она. Но затем она опустила свои длинные ресницы и, подумав, сказала: «Я даже не знаю, почему я это сделала. Я, вероятно, не подумала о том, чтобы что-то могло случиться».

Тренх, который до того времени стоял на полу на коленях, и поднявшись, подошёл вплотную к горничной. Новая мысль пришла ему в голову и он почувствовал себя в роли допрашиваемого комиссара уголовной полиции. «Вы знали, хотя бы приблизительно, мужчину, который покинул дом?» - спросил он резко и кратко, и при этом посмотрел испытывающее на неё

Гелен наклонила голову и замолчала. В комнате сейчас же создалось напряжение, и, казалось даже перекинулось на заснувшего Бриена. Он немного поворочался в своём кресле, и при этом поднял голову со сползнувшим шлемом, который он даже не снимал при своей дремоте.

Горничная уклонилась от ясного ответа. «Доктора Адамса я знала близко, второго мужчину я никогда не видела. Всё произошло так быстро – как я могла, вообще, узнать? Было темно, а ближайший фонарь находился почти в десяти шагах вдали. Вы можете это проверить сами. Вам только стоит там глянуть из окна». Слишком уж чересчур она высказала слова, чтобы убедительно подействовало. Тренх не дал сбить себя с толку. «однако вы знали мужчину! Он должен был быть знакомым мисс Гилькристи, иначе он бы не зашёл в дом. Вы прежде сказали, что ваша госпожа всегда запиралась, если вы уходили из дома. Как же она впустила незнакомого?»

Гелена не понимала, какое крайне важное соображение только что высказал полицейский. Она упорно покачала головой. «Но у мисс Гилькристи вообще не бывало ни одного мужчины, пока я была у ней».

Теперь это, ни в коем случае, неверно, ибо какая-нибудь мужская прислуга ежедневно приходила в дом. Почему один из них не мог быть убийцей?

Но Тренх отказался от этого возражения, которое горничная доказывала. Он и так уже не верил ни одному слову её показанию. Его усердие расследовать убийство самовольно, чтобы комиссии по расследованию дел об убийствах уж суметь предоставить убийцу, только ещё больше разожгло., благодаря странному обстоятельству дела горничной.

«Иди-ка за, рядом живущим, доктором, и приведи его сюда быстрей», - сказал он важно своему старшему коллеге, а затем забегал туда-сюда по комнате. При этом он непрерывно наблюдал за Геленой Ламбией, которая запуганно сидела, поджав ноги на стуле.

…Доктора Адамса (ни в коем случае не надо путать с неродственным английским врачом Бодкин Адамс, который был замешен в подобном сенсационном убийстве пятьдесят лет спустя) был, очевидно, шокирован полицейским допросом. «Пожалуйста, я, пожалуй, ко всей этой истории ничего не имею, и я не могу дать расширенного показания». Так он пытался несколько раз уклониться от вопросов Тренха. Полицейский вынужден был пустить в ход весь свой авторитет, чтобы получить всё-таки несколько ясный ответ. Когда врач, наконец, дал описание мужчины, которого он видел с горничной перед домом, в котором совершилось убийство, Тренх удовлетворительно кивнул головой. Адамс изобразил его совсем иначе, чем прежде Гелена Ламбия. Девушка-служанка сказала, что он носил светлый болоньевый плащ, выглядел маленьким и полным, и был, приблизительно, сорока пяти – пятидесяти лет. Адамс, впрочем, описал его, по меньшей мере, величиной в метр восемьдесят, стройный, сухощавый, почти худой, и с аристократической внешностью. Он определи его возраст не выше тридцати лет. По высказыванию Адамса пальто он не носил. Тренх спросил нетерпеливо: Имели вы при встречи впечатление, что Гелена Ламбия знала мужчину?»

Доктор Адамс дал ответ незамедлительно: «Да, я, собственно говоря, в этом убеждён! Разве это неверно? Ведь барышня Гелена Ламбия сделала движение, как будто захотела заговорить с мужчиной. Только потому что он устранился от этого, это не состоялось».

Тренх бросил на горничную короткий триумфующий взгляд, но девушка сидела с поникшей головой на своём стуле и, казалось, совсем не прислушивается к разговору.

«Возможно, у вас также были впечатления, - Тренх снова обратился к доктору Адамсу, - что девушке ваше появление у двери дома было неприятным? Удивилась ли она как-либо?»

«Боже! что я должен на это ответить?» - сказал доктор, подумав. «Наверно, она была удивлена. Я раньше никогда не входил в дом. Барышня Гилькристи на улице была очень не популярна. С ней избегали общаться. Вот это то, что удивило барышню Ламбию».

«Почему же избегали общения с барышней Гилькристи?»

Доктор, определённо, пытался обойти ответ. Напрасно. Полицейский спрашивал упрямо. Он хотел разузнать тайну, которая явно окружала дом убитой. Лишь только намёками и с многими оговорками Адамс, наконец, рассказал, что разыгралось в доме убитой. На скучном казённом языке полицейского протокола это значилось так:

«Убитая содержала в одном ближайшем доме ,только благодаря простирающейся задней лестнице в доступную часть квартиры, притон и игральный салон, в котором занимались запрещёнными азартными играми, как рулетка, «баккарат» и «укарте», Слухи, которые были в ходу в квартале, разносили, что к посетителям, которых она еженощно принимала, принадлежали члены дворянства, члены двора его величества и делового мира Полиции было известно, что два года назад против покойной Мариам Гилькристи было учинено следствие, потому что существовало подозрение, что она в своём доме устраивала непристойные демонстрации раздевания, при которых нагие девушки исполняли танцы. Следствие в своё время было прекращено по указанию королевского прокурора».

Коротко сказав, что добропорядочная восьмидесяти двухлетняя барышня Гилькристи содержала в своём аристократическом доме по улице Вест-Принцесс стрит публичное предприятие, в котором дряхлые авторитетные деятели прошлой ночью проводили отпуск от общепринятой британской морали.

Так далеко зашло это его расследование, что ему простому слабо образованному полицейскому Тренху стало, вероятно, ясно, в котором кругу надо искать убийцу леди Гилькристи. Но ему, тем не менее, было известно также, что его полномочий никогда не хватит до полнейшего расследования в этом направлении. Итак, он довольствовался тем, чтобы приобщить сообщения в папку с документами, в которой были не только все уголовные, важнейшие детали случая, но и также те которые содержали, по- возможности, на заднем плане. Времени у него было довольно, так как комиссия по расследованию дел об убийствах прибыла на улицу Вест-Принцесс стрит незадолго до полуночи. Руководителем комиссии был сорока восьмилетний суперинтендант уголовной полиции Винстон Орд, его помощниками были сыщик-лейтенант Гордон, сыщики-инспектора Тилер и Дуглас,и сыщик Мак Викар – все пятеро очень важные господа, которые носили чёрные пальто с бархатными воротниками и чопорный чёрные шляпы.

Шуцман Тренх сделал короткое сообщение о произошедшем в доме и затем передал руководителю комиссии свой отчёт о произведенном до этого им расследовании. Суперинтендант Орд тотчас не одобрил дела полицейского; поэтому, просто, прежде всего, он опасался, что полицейский мог при расследовании допустить ошибку.

Так Тренх бесполезно ожидал одобрительные слова за свою работу. Когда он себе позволил указать суперинтенданту на то, что убийцу можно найти, вероятнее всего, только в кругу знакомых, навлёк на свою голову нагоняй.

Это было только досада начальника, которую не хотелось обговаривать с подчинённым об успехе работы, или дальновидный суперинтендант уже узнал, что при этом случае имелась тайна, которая по причине соображения государственного порядка должна оставаться тайной и ни в коем случае не должна дойти до ушей дорожной полиции.

Полицейский Тренх во время своего обучения постоянно и всегда слышал, что перед законом все граждане, не взирая на лица, являются равными, и раскрытие преступления должно быть сделано независимо оттого, кто в нём запутан.Поэтому он полагал, и поэтому ему даже мысль не приходила в голову, что он со своим прежнем расследованием мг бы растрясти какое-либо табу на королевское правосудие. Он беспрекословно вручил руководителю комиссии протокол с допросом и список документов, найденных в шкатулке с ценными бумагами. Он даже посчитал это вполне естественно, что суперинтендант запретил ему упоминать о подробностях своего расследования третьим лицам и, прежде всего, людям прессы. Он сначала был удивлён, когда Орд после этого выговора не только его и его коллег, но также и всех сотрудников комиссии по делам об убийствах отослал домой, а сам остался с горничной Геленой Ламбией и покойницей в её доме одни. Этому обстоятельству дела противоречило каждое полицейское предписание о расследовании преступлений и возбудила в прямолинейном намерении самому выяснить таинственные обстоятельства случая убийства.

Что суперинтендант уголовной полиции Винстон Орд делал в эту ночь в доме по улице Вест-Принцесс стрит номер пятнадцать, о чём он беседовал с горничной убиенной, с какой вышестоящей службой он вёл переговоры, ни в одном акте не было отмечено, и до сегодняшнего дня осталось неизвестным. Общественность узнала, прежде всего, только благодаря незаметно размещенному в вечерней газете Глазго полицейскому сообщению на следующий день. В нём только сообщалось, что восьмидесятидвухлетняя владелица дома Марион Гилькристи в ночь на двадцать второе декабря тысяча декабря 1908 года была найдена комиссией по делам убийств в своей квартире на улице Вест Принцесс стрит №16 убитой.

«В деле, очевидно, речь шла о преднамеренном убийстве с ограблением. Убитая имела в своей квартире в большом количестве наличных денег и хранила драгоценные украшения. Но из-за того, что горничная неожиданно быстро возвратилась, преступник не смог больше просмотреть помещение. Он только похитил с ночного столика полумесячный формы бриллиантовую брошь, которая с тех пор и отсутствуют. Вскрытие показало, что преступление совершилось инструментом с острыми краями, возможно, молотком. На месте преступления сам преступник не оставил следов. А вот горничная при своём возвращении встретилась с убийцей у входа дома, и она смогла дать по-настоящему точное описание личности служащим комиссии. Сообразно с этим преступник был приблизительно сорока пяти – пятидесяти лет, с маленьким приземистым телосложением и с тучной фигурой. При выходе из дома он нёс светлый макинтош, на котором, может быть, были следы крови. Комиссией по расследованию убийств предлагается населению сообщать о подозрительных личностях, которым это описание достоверно. Ломбардам, залоговым магазинам и ювелирам предлагается делать уведомление полиции в случае, когда им будет предлагаться названная бриллиантовая брошь на заклад или , или для покупки».

Читателю подавалось это сообщение не больше, как каждая другая публикация о неразгаданном случае убийства. Читатель не мог узнать, что действительный состав преступления был подделан, и сколько подробностей дела было умолчено, перекручено, или фальшиво передано. От него скрыли, что второй свидетель, который видел, выходящего из дома, убийцу, давал совершенно другое описание личности, что об убийстве с целью ограбления, вообще, не могло быть и речи, потому что шкафы были хорошо перерыты, но ни одной ценной вещи не было украдено. И это неверно, что убийца не оставил на месте преступления никаких следов. Шуцман Бриен уже при первом поверхностном осмотре места преступления нашел кровяные отпечатки пальцев на обыскиваемом письменном столе. Комиссия по расследованию убийств, которая в своём распоряжении уже с тысяча девятьсот первого года имела условия и и вспомогательные средства предохранить и обработать отпечатки пальцев; и уже многократно привлекала убийц. Она не могла при правильном осмотре места преступления не заметить возможное. Точно также было и вводящее в заблуждение, по всей ссылка на то, что преступление, по всей вероятности, совершено с применением инструмента. Все обстоятельства говорят о том, что Марион Гилькристи была убита стулом, а не молотком!

Эти необычные ссылки полиции, собственно говоря, могли иметь только одну цель, что убийца – по меньшей мере настоящий убийца, - несмотря на все требования выбора, никогда не должно быть взволнованным. Таким образом, населению притворно сообщалось о том, что необходимые меры по розыску преступника начаты, однако все имеющиеся следы на месте преступления, таким образом, были стёрты.

Всё это стало известно намного позднее. Общественность не знала и не подозревала о манипуляциях королевской шотландской криминальной полиции и о их причинах. Казалось, как будто, почти всё расследование об убийстве заглохло. Тогда одна из немногих отважных газет Глазго, которая иногда критиковала административные органы его величества короля, спустя четыре недели после происшествия, опубликовала репортаж об убийстве на улице Принцесс-Вест. Впервые поднятая шумиха осветила общественную среду, в которой разыгралось кровавое злодеяние, и затем в заключение спросила:

«Почему комиссия по делам об убийствах не искала после этого в кругу этого общества убийцу? Почему она преследовала маленького жулика, который должен был убить леди Гилькристи, чтобы похитить её бриллианты, которые, однако, затем не похитил? Разве комиссии по делам об убийствах не хватило сил и досягаемости искать убийцу среди верхних десяти тысяч? Неужели для такого предприятия наша длинная рука юриспруденции стала уже короткой? Дело бы обстояло плохо с правом и безопасностью граждан в нашей стране, если не полиция и не очень скоро дала бы ясный и не допускающий кривотолков ответ на это!»

Эта статья, естественно, произвела большую сенсацию. Чтобы быть актуальными, другие шотландские газеты вынуждены были теперь сообщить подробно о происшествии на улице Вест-Принцесс стрит. История сначала, не более, как заурядный случай, вследствие этого стала предметом сплетен всего города. Волей-неволей, суперинтендант Орд и его сотрудники были теперь вынуждены найти убийцу, чтобы раздражённое население снова успокоилось

Теперь, после того, как комиссия по делам об убийствах свыше месяца ничего не делала, это на удивление пошло быстро.

Один мужчина по фамилии Макмелан, как сообщила комиссия по делам об убийства общественности, пришёл к ним и принёс ломбардную квитанцию. Эту расписку, которая была выписана на бриллиантовую брошь в форме полумесяца, он купил, как он утверждал, у незнакомого мужчины, который уверял, что хочет эмигрировать. Фамилия продавца была быстро установлена. Один старьевщик, хорошо известный полиции как барыга, пользующийся дурной славой, и был много раз наказан, что он свои сделки никогда не прописывал по книгам, но здесь уж добросовестно, как то рекомендуется законом, записал фамилию и адрес ссудодателя этой бриллиантовой броши в форме полумесяца. Оскар Жозеф Слатер, проживающий: Глазго, улица Георга Роуда, 69, стояло здесь помечено, и поэтому точно и аккуратно указывало путь на так называемого убийцу леди Гилькристи. Хотя комиссия по делам об убийствах уже получила от Макмелина ссылку на то, что владелец ломбардной квитанции намеривался эмигрировать, однако она поспешно поехала на улицу Георга Роуда, чтобы арестовать Оскара Шлатера.

Напрасный труд. Мужчина, который неделей прежде, на самом деле, жил здесь, уехал из Глазго, не оставив нового адреса. Свою квартиру он продал. Но не было бы счастья, так несчастье помогло. Он оставил в квартире свою фотографию. На карточке был изображён мужчина, который по личному описанию горничной Гелены Ламбии, точь-в-точь соответствовал убегавшему убийце. Он выглядел маленьким и довольно толстым, и был в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет. Никакого вопроса у суперинтенданта Орда, что Гелена Ламбия точно описала Оскара Шлатера, как узнавшего мужчину, который в спешке покинул дом её госпожи, не было. Больше того, суперинтенданту Орду Беамту удалось разыскать шестнадцатилетнюю ученицу Мэри Баррован, которая, как только сейчас выявилось, в вечер убийства шла по улице Принцесс-Вест и также в то же самое время, Как и Гелена Ламбия, видела маленького, довольно толстого мужчину в светлом непромокаемом плаще. Она также, не колеблясь, сказала, что мужчина на фотографии выглядел точно так же, как тот, которого она повстречала на Улице Принцесс-Вест. Когда эта подробность была доведена до общественности Глазго, оно, естественно, было всецело убеждено, что Оскар Жозеф Шлатер убил леди Гилькристи и сбежал за границу, чтобы избежать своего угрожающего ареста. Никто после этого больше не спрашивал, почему не показали карточку соседу, доктору Адамсу, который тоже видел убийцу, но дал совсем другое описания о его наружности.

Так великодушно, как полиция не заметила эту формальность, она скрывала также от общественности другие важные детали своего розыска. После газетного сообщения можно было допустить, что только фамилия Слатера и факт его бегства стали известны. Но в действительности полиция знала об Оскаре слатере так много, что она уже за месяц вперёд заполнила этим толстую папку документов.

Оскар Шлатер был родом из Оппельна. Его настоящая фамилия была Лешцинер. Чтобы уклониться от призыва в имперскую гвардию охраны, мужчина сначала переселился в Лондон, позднее в Эдинбург, а затем в Глазго, и здесь принял легче выговариваемую фамилию Шлатер. В Англии, как и в Шотландии, он вёл один, из охотно невидимый полицией, образ жизни. Под предлогом какого-нибудь общественного клуба он основал нелегальный игровой клуб. Публичный дом, наркотики и подобные развлекательные логова. Сверх этого, он приобрёл знания банкомёта в игровом казино на курорте в Баден-Бадене. Убитую Марио Гилькристи он знал, в известной степени, как коллегу по профессии. Он доставал ей приборы для её нелегального игрового притона, и, прежде всего, вновь и вновь посылал ей молодых девушек для её публичного предприятия.

Кроме этой чисто деловой связи, он никак не общался с ней. Уже за два года до убийства полиция Глазго о действительной жизни знатного дома леди Гилькристи по улице Вест-Принцесс стритт, и секретно проверила это предприятие. При этом было также установлено, что Оскар Шлатер втянул старую женщину на незаконное дело. Однако тут по высочайшему распоряжению они против леди Гилькристи ничего не могли предпринять; Шлатер тоже оставался пока что нетронутым. В ноябре 1908 года, итак, почти за месяц до убийства Марион Гилькристи, полиция ликвидировала игорный клуб, который принадлежал Шлатеру. Здесь также из-за уважаемых гостей его предприятия побоялись общественного процесса, и ограничились тем, что отказали ему в шотландском гостеприимстве. Его вид на жительство больше не продлевался, и ему дали понять, что он мог бы в будущем заниматься своим делом в других частях мира. Вид на жительство у него заканчивался тридцать первого декабря 1908 года. В конце февраля 1909 года Шлатер исчез из Глазго.

Таким образом, его отъезд считают выглядит совершенно не как бегство перед угрожающем арестом из-за подозрения в убийстве; так считает общественность, боле того, она допускает вывод, что полиция использовала его иммиграцию, что направить на него подозрение в убийстве. Хотя он и принадлежал к кругу знакомых леди Гилькристи, но не к отборному обществу, которое полиция защищала от позора. Личностью и образом жизни Шлатер был также, несомненно, подходящим мужчиной, которого можно было выдать за убийцу. Только одну ошибку совершил суперинтендант Орд: он удовлетворился тем, чтобы выявить убийцу, а затем дать ему скрыться где-нибудь в Америке, а он, впрочем, обещал арестовать Шлатера. Возможно, он убедился, что Шлатер под фальшивой фамилией уехал бы за границу, и поэтому его бы не могли больше разыскивать.

Поэтому он велел все пограничные станции и, следовательно, порты британского острова проверить, покинул ли Оскар Шлатер страну в последнюю неделю. Чего сам Орд, вероятно, не ожидал, случилось: из Ливерпуля пришло сообщение. Шлатер в начале марта в сопровождении жены отправился в путешествие в Нью-Йорк на корабле «Лузитания». Его фамилия стояла в корабельном списке! Чтобы убийца в это время, да ещё не предъявив паспорта и своих документов, мог путешествовать всюду по свету, зарегестрировшись в корабельном списке под своей настоящей фамилией, тогда, строжайшим образом, никому не бросилось в глаза. Как бы то ни было, комиссия по делам об убийствах Глазго вынуждена была под этими обстоятельствами теперь, волей-неволей, продолжить начавшееся преследование за Шлатером. Инспектор-сыщик Пипер и инспектор Варнок получили задание с обоими свидетельницами Гелен Ламбией и Мэри Барровман немедленно отправиться на корабле в Нью-Йорк, чтобы в Америке добиться выдачи Шлатера. Раньше путешественники поспешили дать по телеграфному кабелю полиции Нью-Йорка распоряжение об аресте, которое оформлено на фамилию Оскара Шлатера.

Когда двадцать пятого марта сыщики Глазго со своими обоими королевскими свидетельницами прибыли в Нью-Йорк, им было сообщено, что латер при своём прибытии в Нью-Йорк был временно арестован. Для его выдачи шотландской полиции власти Нью-Йорка поставили условие: подозрение в убийстве должно быть сделано правдоподобно. Это было простое дело. Гелене Ламбии и Мери Барровман предстояло только подтвердить перед судом Нью-Йорка, что они видели Шлатера в вечер убийства выходящего из дома леди Гилькристи. Отчего подозрение в в поступке и полицейское расследование были достаточно обоснованными. Зло и такое тяжёлое последствие были совершены для хода события, что обои молодые барышни должны были принести святую клятву за это показание. Год спустя они хотели перед судьёй Нью-Йорка ещё раз отказаться от своих показаний, однако отсюда он больше возвратиться назад не заключив себя на долгие годы в каторжную тюрьму.

Итак, они опознали Оскара Шлатера, как мужчину, который в это время, когда совершилось убийство, похоже, торопясь, покидал дом на улице Принцесс-Вест. Хотя Шлатер протестовал решительно против этого утверждения, но против силы показаний этих обеих, присягнувших свидетельниц, он был бессилен. Его выдача шотландской полиции была предписана судьбой.

Уже на следующий день последовала его отправка назад на том же корабле, который только что, неполных три недели назад, привёз его в Америку. При этом случилась снова та странность, которая постоянно происходила в этом необычном случае, но никогда совершенно не была выяснена. При приезде Шлатера В Нью-Йорк, полицейские Нью-Йорка, которые сняли его с корабля, конфисковали семь дорожных чемоданов, и в его присутствии опечатали печатью американской таможней полиции. Все семь чемоданов при отправлении были вручены целыми сыщикам комиссии по делам об убийствах Глазго, как и обоих, принявших присягу, свидетельниц, участвующих в процессе по убийству против Шлатера, позже их такими же невредимыми передали в главное управление полиции Глазго. Когда в Глазго все чемоданы в присутствии Шлатера были открыты, они не нашли печать таможней полиции Нью-Йорка, а - шотландской. Как это могло произойти, вероятно, останется навсегда тайной. Почему это случилось, можно только предугадать. Супериндендант Орд обнаружил в одном из обоих чемоданов в цепи признаков ещё отсутствующее вещественное доказательство: светлый непромокаемый плащ, который имел несколько кровяных пятен, и молоток, на котором при позднейшем обследование также были обнаружены ничтожные следы крови. Шлатер темпераментно возражал протест: что он никогда не имел такого непромокаемого плаща, не говоря уже о том, что он взял бы с собой окровавленный молоток в Америку. Он опровергал всё, в чём его упрекали. Ему, следовательно, никто не верил. Ни прокурора, ни следователя это не печалило, что мужчина, находящийся в полной своей духовной силе, и отнюдь не неопытный мужчина, в обход полиции, едва ли мог предположить, что вероломный признак своего поступка потащил бы его в Америку, вместо того, чтобы утопить его где-нибудь в океане. Более того, от Шлатера вновь и вновь требовали: «Если вы не виновны, докажите нам, где вы пребывали в вечер убийства. Представьте алиби!».

Тут, пожалуй, прокурор и судья едва ли могли бы сказать, где они находились полгода назад в неизвестно любой день! Однако такие вопросы подозреваемому в убийстве не полагались, они только бы ухудшили его положение. Кроме того, Оскар Шлатер в одном важном пункте, бесспорно, сказал неправду. Вновь и вновь он, вообще, оспаривал то, что знал убитую Марион. Гилькристи. Это имело для него хорошее основание. В багаже Шлатера нашли наличные деньги и украшения стоимостью почти пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Несомненно, это состояние происходило из его нелегальных действующих игорных домов и притонов, и было всё описано, если бы он согласился на связь с леди Гилькристи.

Забота о пятидесяти тысяч фунтов стерлингов втянула его полностью в обвинение в убийстве. Полиция имела в своём распоряжении свыше дюжины свидетелей, которые могли дать показания, что Шлатер долгие годы поддерживал деловые отношения с убиенной леди Гилькристи.

Серия лиц, которые суперинтендант Орд и его сотрудник связали, стали прочной верёвкой для Оскара Шлатера. Верёвка, которую мог бы использовать палач, чтобы повесить мужчину. 3 мая 1909 года в 9 часов, в первой половине дня в Высшем суде первой инстанции Эдинбурга начался процесс по убийству против Оскара Шлатера. Председательствовал судья Его Величества лорд Гутрия, обвинение представлял от имени короля королевский прокурор Александр Уре. Ему при этом ассистировал помощник адвоката Т. Б. Моррисон.

Днём, перед началом четырёхдневного судебного разбирательства, Шлатер был переведен в полицейскую тюрьму Глазго. Здесь он получил тюремный номер 323, под которым он впервые утром был приведен на начало судебного процесса в камеру обвиняемого здания суда. Кабина носила номер 13. Она была величиной едва восемь квадратных метров, выложенная кафельными плитками темница с деревянным столом и одной табуреткой. На доске стола Шлатер, пока его ещё не отвели в судебный зал, нацарапал ногтём предложение: «Я не знаю, почему я здесь. Но я знаю оно, что я вскоре покину эту камеру как свободный человек». Этого оптимизма подсудимый не потерял даже тогда, когда ему опытный служитель суда рассказал одну из историй дома, что в этой камере уже сидели величайшие убийцы Шотландии, которые все кончали виселицей.

Точно в девять часов начался процесс с обычной торжественностью в англосаксонской солидности. Судья, прокурор и защитник были облачены в шёлковые мантии, и каждый носил напудренный до бела парик, который достигал плеч. Прежде, чем

судья начал своё заседание, служитель суда торжественно зашагал в зал заседаний. Он нёс пере собой деревянную палку длиной в три метра, на которой на верхнем конце был закреплен букет фиалок. Букет свежего цветения весны он протянул, восседавшему на могущественном, зелёном кожаном кресле, председателю суда. Это был унаследованный обычай от того времени, когда сюда приводили подсудимых из заплеснелых подвалов пыток в завшивелом состоянии юриспруденции королевства. После этого судья Гутриа ознакомил двенадцать присяжных с их обязанностями в процессе суда присяжных. Все эти присяжные, в руках которых сейчас жизнь Оскара Шлатера, были лица, состоящие в родстве с шотландским дворянством, так как согласно положения 1825 года занимать места на скамье присяжных могли только помещики. Поэтому с самого начала позаботились о том, чтобы ничего не могло случиться, что хотя бы приблизительно посрамило бы круг общества, из которого происходили присяжные вследствие неожиданного поворота по ходу процесса.

После этого формального нравоучения, королевский прокурор со своего кожаного кресла, поправил ещё раз свой парик, как следует, , и начал оглашать обвинение:

«Вы, Оскар Д. Шлатер, прежде проживающий на Сент-Георг- Роад шестьдесят девять города Глазго, и в настоящее время взят под стражу обвиняется от имени короля. Вам вменяется в вину, что вы двадцать первого декабря тысяча девятьсот восьмого года в доме Марион Гилькристи, по улице Принцесс-Вест пятьдесят города Глазго напали на упомянутую Марион Гилькристи, ударили молотком, разломили ей череп и убили её, чтобы иметь возможность ограбить её. Признаёте вы себя виновным,или невиновным?»

Шлатер поднялся явно нервно и сказал убедительно, ничуть не виляя своим голосом: «Я невиновен, милорд». Затем он опять сел. Потом сразу же начался допрос в совокупности девяносто восьми свидетелей, выставленных прокуратурой. Но только немногие эти свидетели были способны сделать сообщение по главному пункту обвинения – убийству. Их знания касались больше всего об образе жизни Шлатера и его нелегальных предприятий. Эти показания должны, вероятно, служить только к этому обвинению, высветить репутацию Шлатера в правильном свете перед присяжными

В качестве защитников Шлатера были адвокаты М'Клуре и Джон Майре, которых ему предоставил суд, потому что он был не в состоянии самсам выбрать и оплатить защитников. Его имущество было всё ещё конфисковано. Оба адвокаты были, как судья и прокурор, служащими службы юстиции, и уже поэтому мало годились удовлетворительно решить предельно усложнённую задачу для обвиняемого.

Судебное разбирательство проходило вне всякой неожиданности. Все свидетели обвинения остались при том, что они уже неоднократно высказывали на предварительном следствии и отчасти подтверждались уже под своей присягой. Защитники Шлатера устроили перекрёстный допрос свидетелей обвинения поистине только формально. Они не старались запутать в указанном противоречии: горничная или девушка, кто из них видел Шлатера на улице.

Лишь, когда по желанию Шлатера, приглашённые сорок свидетелей защиты выступили, карточный домик обвинения начал маленько шататься. Двое служащих комиссии по расследованию убийств, которые присутствовали при вскрытии, перевозимого из Нью-Йорка, чемоданов Шлатера, должны были сознаться,что эти чемоданы имели печать полиции Глазго, а же не полиции Нью-Йорка. Что этим доказывалось? Кто, правда, мог сделать вывод, что эти чемоданы в пути открывались,и при этом в него были подсунуты такие сильно изобличающие предметы: молоток и непромокаемый плащ. А свидетели этого не видели Такого рода предположение суд также решительно отклонил. Когда Шлатер в пылу спора утверждал, что, что служащие комиссии по расследованию бийств подложили ему непромокаемый плащ и молоток в чемодан, судья Гутрия сразу же его одёрнул. «Честь полиции короля вне всяких подозрений!» На обвиняемого из-за неприличного поведения перед судом был наложен символический денежный штраф - сто фунтов стерлингов.

В газетном сообщениии, в котором автор, который, производил собственное расследование о заднем плане дела убийства, упомянул, сосед по дому убитой, доктор Адамс, дал существенно другое описание, спасающегося бегством убийцу, чем обе свидетельницы Ламбия и Барровман. Официальный защитник Шлатера, таким образом, не смог соизволить пригласить доктора Адамса как свидетеля обвинения.

Тогда, впрочем казалось, что высказывание доктора Адамса должно дать процессу решающий поворот. Как при первом допросе, благодаря обеим полицейским Глазго, Адамс описал перед присяжными мужчину, который спасал бегством из дома: приблизительно, сто восемьдесят сантиметров величиной, худощавый, элегантно одетый и не более, как двадцати – тридцати лет. Со всей решимостью доктор Адамс уверял, что мужчина не был одет ни в светлый непромокаемый плащ, ни, кроме того, в пальто. Судья Гутрия удивлённо повернулся к королевскому прокурору и спросил, почему при предварительном расследовании это указание не было выяснено. Королевский прокурор явно нервно перелистывал свои документы, и должен был затем признаться, что эти показания свидетелей комиссия по расследованию убийств совершенно не запротоколировала.

Итак,после некоторого раздумья прокурор сказал: «Ваша честь. Показание свидетеля противоречило показаниям обоих свидетельниц Ламбии и Барровман. Они определённо опровергали описание, данное мистером Адамсом».

Теперь это было отнюдь не объяснение тому, почему свидетельство Адамса отсутствовало в полицейском протоколе. Если сами другие личности дали отличающиеся описание, то при поправке ведения предварительного следствия должны были, безусловно, запротоколировать показание Доктора Адамса. Судья Гутрия, впрочем, только укоризненно потряс своим белым париком - образ действия полиции ясно неодобрительный.

И королевскому прокурору Уре представилась возможность быстро исправить ошибку. По британскому процессуальному праву противная сторона, а, стало быть, здесь, прокурор, свидетели, которые представляют защиту, могут участвовать в перекрёстном допросе. И таким правом бесцеремонно воспользовался Александр Уре. Он не без умысла доверился представительству обвинения в этом щепетильном случае. Уре обладал часто испытанным умением, даже осторожнейших свидетелей сбить с толку, для своего собственного заявления, благодаря коварным вопросам. «Мистер Адамс, - начал он перекрёстный допрос с почтительным поклоном, - вы заявляете, что вечером вы видели мужчину, который выходил из дома убитой; может быть, вы встречали ещё и других людей на улице Вест-Принцесс? Такая улица в это время едва ли бывает безлюдной».

Доктор Адамс только чуть подумал, а затем кивнул: «Да, сэр, уже кое-какие люди были». «Какие, пожалуйста, скажите?». «Н-да, я сейчас не могу так точно вспомнить, сэр. Было темно, и, кроме того, я шёл к госпоже Гилькристи; я ведь слышал крики о помощи».

После этого прокурор лишь подождал. «Таким образом, вы, стало быть, не можете вспомнить, кого вы ещё встретили, сказал он протяжно. «А были ли люди одеты в пальто, или не. Это вы ведь, наверняка, помните?»

Адамс беспомощно пожал плечами. Естественно, он тем более не мог об этом вспомнить. Чтобы, вообще, что-то ответить, он сказал глупость, что сейчас ему могло прийти на ум. «Разумеется, они были одеты в пальто. Это было за три дня до Рождества, и в Глазго было довольно холодно. Тогда по улицам не ходили без пальто».

К тому показанию Уре пригвоздил его крепко. «Если в это время все люди носили пальто, почему именно тогда убийца госпожи Гилькристи не был одет в пальто? Более тог, вы даже не можете вспомнить, кого вы в этот вечер ещё встречали, откуда вам тогда, в таком случае, точно знать, что убийца не носил пальто; что большой и худощавый, и был не маленький, а толстый, что он мог быть самое большое тридцати лет, и ни в коем случае пятидесяти лет? Пожалуйста, дайте присяжным описание этих личностей!».

Естественно, этого не мог сделать доктор Адамс, но он не был таким беспомощным, уже прямо капитулировать перед прокурором. Рассерженный, он перебил его. «Однако, я слышал крик о помощи из дома госпожи Гилькристи. Я был в спешке и взволнован. Тогда меня не интересовало, как выглядят какие-то чужие люди и во что они были одеты». «Но, а об убийце, который вышел из дома ,и был вам точно также незнаком, вы знаете все подробности, ещё и как он был одет?»

Тут самообладание покинуло Адамса. «Естественно, я это ещё знаю, ибо, благодаря крику о помощи, всё моё внимание было сконцентрировано на дом и на дела, которые там происходили».

Тотчас прокурор сказал успокаивающе: «Правильно, мистер Адамс. Я совершенно не допускаю, что вы здесь сознательно делаете фальшивые показания. Но опыт учит нас, что с памятью человека, особенно в момент неожиданного происшествия, такая вещь случается. Мы можем испытать сейчас на деле!»

Удивлённо и тревожно смотрел Адамс на прокурора. Тот, чуть погодя, сделал маленькую паузу, переглянулся с обвиняемым и затем неожиданно спросил: «Скажите, мистер Адамс, какой галстук, только, пожалуйста, смотрите на меня, носит на самом деле обвиняемый сегодня? Светлый, или тёмный, полосатый, или однотонный? Ведь вы же неоднократно видели сегодня мистера Шлатера».

Конечно, доктор Адамс долго и настойчиво поглядел на обвиняемого, чтобы прочитать на его лице, действительно ли он был убийцей леди Гилькристи. Вероятно, все люди, сидящие в этом зале, сделали это. Но кто из них при этом восстановил в памяти, какой галстук носит мужчина. Пожалуй, никто. Не признаваясь, он сказал: «Светло-полосатый».

Оскар Шлатер носил чёрный шарф, но не галстук. Быстрым поворотом тела крутнулся королевский прокурор к присяжным. Он не сказал им ни слова, его ограниченное движение рукой означало: вот видите, какие показание от свидетелей вы получаете!

Александр Уре продолжал перекрёстный допрос ещё целый час в таком образе. Когда он, наконец, сказал судье: «Благодарю, ваша честь, ят не имею дальнейших вопросов к свидетелям», - он выманил у доктора Адамса решающие признание: «Это, пожалуй, возможно, что я при возбуждении мог тоже ошибаться».

Этим свидетельское показание Адамса было полностью обесценено. Ни один присяжный больше не верил, что убийца Марион Гилькристи выглядел иначе, как его описали обе молодые девушки.

Под конец судебное следствие приняло отзыв экспертов о наличии следов крови на, якобы найденном, молотке для убийства в чемодане Шлатера и на светлом непромокаемом плаще. Профессор, доктор Глайстер выказался обширным многословием о многих методах изучения при установлении следов крови, и, в добавление к этому, указал несведущим присяжным на обстоятельного университетского коллегу. В противоположность к этому результат собственного расследования был закончен плохо. Он гласил.

«При осмотре пальто мне бросилось в глаза множество маленьких пятен – в общем, двадцать пять, - которые порознь выглядели, как брызги. Невооружённому глазу они казались красно-коричневыми. С помощью микроскопа я установил на некоторых из них маленькие частички, имеющие сходство с красными кровяными тельцами крови млекопитающиеся. При незначительном количестве имеющегося материала я, однако, был не в состоянии дать безупречное доказательство красных кровяных телец с типом млекопитающегося».

Другими словами, это не доказывало, что пятна на пальто от крови убитой, и это даже не было установлено03 что они, вообще, принадлежали человеческой крови. С таким же спехом кто-нибудь мог несколько капель звериной крови на пальто нанести с колдовской целью. Научная точность экспертизы исключалась, но не полностью, что эти пятна от крови на пальто могли быть убиенной.

Одинаково безрезультатно закончилась освидетельствование молотка, как и экспертиза с непромокаемым плащом. По поводу этого профессор Литтляйон сказал: «Головка инструмента до половины рукоятки имела внешний вид деревянной части, как будто бы она была оскоблена. Поверхность деревянной части была шершавой и отбеленной.На обеих сторонах головки молотка и на обеих сторонах ручки молотка мы нашли пятна, выглядевшие, как кровь. Мы соскоблили часть с них и исследовали их микроскопически. Помимо остатков ржавчины, которые были похожи на красные кровяные тельца млекопитающегося животного. Из-за недостатка в достаточноймере сравниваемого материала мы, однако, не могли верно установить, что эти частички были красные кровяные тельца».

Это отвечало на вопрос, и даже недвусмысленно, была ли Марион Гилькристи убита найденным молотком. Это стало полнейшим фарсом, когда один из защитников упрекнул эксперта акта вскрытия и спросил его: «Господин профессор, разве вы уверены, что преступление было осуществлено молотком?»

Профессор Литтляйон удивленно высоко поднял брови: «Как так? Существует в том сомнение? Полиция мне сказала, что преступление было совершено этим молотком».

Защитник непоколебимо спросил дальше: «Господин профессор, вы хоть раз читали акт вскрытия?»

«Для чего же?» - спросил профессор обиженно. «Моей задачей было твёрдо установить, принадлежит ли прилипшая на молотке кровь убитой. Это бы было доказательством, что женщина была убита молотком».

Адвокат покачал головой. «Всю свою работу вы бы могли сократить, если бы прежде вы изучили акт вскрытия. Именно там речь о ранах и местах разлома, которые должны были нанесены угловатым длинноплоским инструментом. Иногда такие раны бывают длиной до четырнадцати сантиметров. Но молоток короткоплоский инструмент, который ни в коем случае не может нанести подобного вида раны, господин профессор».

Теперь почтенный профессор действительно возмутился от такого упрёка. Он со злостью закричал: «От длинноплоского инструмента происходят – чёрта с два,вы ведь даже не знаете, чем была убита женщина!»

Но при логическом размышлении медики заключили, что при проломах был использован молоток, господин профессор!».

«Боже милостивый, я ведь даже совершенно не говорил, что в деле был использован молоток. Это ещё абсолютно не доказано».

« Но вы исходили из той экспертизы, что это был молоток».

Профессор Литтляйон был на исходе своих сил. Он отчаянно схватил себя за волосы и истерически закричал председателю: «Ваша честь, освободите меня от вопросов этого человека, или я не скажу больше ни слова! Полиция предоставила мне молоток, и я его исследовал. Остальное было не моей задачей».

Судья Гутрия успокаивающе подозвал эксперта и повернулся к защитнику: «Господин адвокат, разве безусловно настаивать на этом пункте? Я не вижу необходимости в этом. Подсудимый не обвиняется в том, что убитая должна быть убита определённым предметом. Многое останется необъяснимым, если подсудимый, наконец, не скажет сам правду».

При такой предвзятости судьи дальнейшее возражения казались защитнику, как бесполезная трата времени. Он слегка поклонился и сказал нетребовательно: «Спасибо, ваша честь. Мои вопросы и так уже остаются неотвеченными».

На этом судебное разбирательство было закончено. Последовали речи обоих прокуроров, который ещё раз с юридической уловкой подчеркнули изобличающую косвенную улику и призвали и призвали присяжных приговорить подсудимого к смертной казни через повешение, ибо общественность имеет право жаждать этому убийце раз и навсегда был положен конец ремеслу. При этом также на всю ширину расписали уголовную и в высшей степени несолидную жизнь Шлатера так, что даже присяжные, среди, может быть, были те, которые не имели ещё ясного представления, доказана ли полностью вина Шлатера, их совесть могла успокоиться: этот подсудимый точно такой же преступник, и это ни коем случае неплохо, если человечество освободится от него.

Напротив, темпераментная, и его манера превосходно говорить докладчиком-прокурором, речь действовала на защитника, как журчание бегущего лугового ручья – надоедливо, усыпляюще. Когда они избавились от обременительной обязанности, обои адвокаты высказали свои скудные аргументы и в заключение попросили зевающих присяжных ещё раз обдумать, доказана ли вина подсудимого сплошь фактически.

В зале уже никто не давал пфеннига за жизнь Оскара Шлатера. Но, когда присяжные уже хотели удалиться на совещание, случилась сенсация. В зале суда неожиданно появилась свеженапечатанная, выпущенная в полдень ,газета, с напечатанным жирным шрифтом заголовком, которая извещала, что бриллиантовая брошь леди Гилькристи в виде полумесяца, из-за которой Шлатер хотел убить её, была заложена в ломбард не с сомнительной репутацией Шлатером, а доверенным лицом полиции Глазго!

Как бы шокирующе не подействовало это сообщение на зрителей процесса по убийству, как бы оно ясно не доказывало, что полиция при выяснении происшествия использовала в высшей степени незаконные махинации, оно ничего не решило на исход процесса. Присяжные не обязаны читать газетные сообщения, ибо это им в следствия порядка процесса категорически запрещалось при составлении приговора, благодаря исходящим извне полемик и утверждений, позволяют оказывать влияние Судья Гуртия в первый же день заседания поучала их не беседовать с посторонними личностями, не читать газеты, которые сообщают об этом.

Полностью изолированные от окружающего мира, они составляли приговор над обвиняемым. Сам, если бы этого хотел председатель суда,, он не мог бы позволить читать им газеты.

Суровые столетние инструкции процессов даже и защитникам не разрешали это из-за только что появившейся статьи, требовать новых ходатайств о допущении новых доказательств. Судебное разбирательство закончилось, и только ещё присяжные могли высказать своё объяснение. После семи –десятиминутного совещания докладчик огласил приговор единогласного решения.

Суд присяжных, согласно заявлению королевского прокурора, посчитал подсудимого Оскара Шлатера, убившего намеренно восьмидесяти двухлетнюю Марион Гилькристи, виновным».

Правовое признание вины подсудимого и установления меры наказания вменялось в обязанность одного судьи Гутрия. Судья поднялся и после этого, не колеблясь,, он коротким предложением квалифицировал поступок Шлатера, как убийство, и поправил чёрную шляпу на парике. Затем он сказал: «Оскар Шлатер, вы лишаетесь своей жизни. Я постановляю, что вы в четверг, в шесть часов поутру, двадцать седьмого мая тысяча девятьсот девятого года в тюрьме города Глазго будете казнены через повешение».

«Шлатер был уже приговорён, прежде чем процесс, вообще, начался», -писала многочитаемая в Шотландии английская газета « Дейли Уорд» о приговоре, и с этим начала страстную кампанию, в которой вскоре приняли участие все шотландские, английские и, в конце концов, также крупные газеты континента. Редакции посылали своих ведущих репортёров в Глазго, которые на свой страх и риск ещё раз расследовали происшествие на улице Вест-Принцеес стрит. Всё, что полицией, прокуратурой и судом было согрешено при разработке этого случая убийства, здесь было описано в своей хронологической связи; и всё это получили, ничего не подозревающие читатели в предоставленном на длинных странницах специального газетного сообщения.

До оглашения приговора, благодаря направленному полицейскому сообщению в прессу, общественное мнение было направлено против Шлатера; теперь через ночь всё пошло наоборот. В течении недели одна единственная крупная газета собрало двести тысяч подписей в государственный секретариат для Шотландии в английской палате общин, который должен добиться от Эдинбурга изменения позорного приговора. На не которых собраниях протеста выдвигались также такие равные требования. Известнейшие учёные права Британии сэр Герберт Степхан и сэр Эдвард Маршалл-Халль, и даже дворянский писатель-криминалист, отец легендарного романа-детектива «Шерлок Холмс», сэр Артур Конан Дойль вступились за Шлатера. Однако все попытки добиться пересмотра приговора остались безрезультатными. По тогдашнему шотландскому законодательству приговорённый пользовался против решения суда присяжных не более как правовым средством. Приговор присяжных бвл неизменим.

Глас возмущения во всём мире не отважило судебный орган привести смертный приговор в исполнение. Государственный секретарь Шотландии посоветовал королю заменить смертный приговор на пожизненное заключение.26 мая за четырнадцать часов до перед смертной казнью Оскар Шлатер был «помилован» на пожизненное местожительство в тюрьме. Чтобы, прежде всего, успокоилась возмущенная общественность: время, ежедневные события в мире заставили заглохнуть о случае с Шлатером. И газеты не могли более заниматься единственным юридическим скандалом и аферой с коррупцией в британском королевстве.

Но мужчину, который с первого момента знал, что убийца леди Гилькристи не Шлатер, а должен быть родственник верхнего общества, полицейский Тренх втихомолку взялся за то, чтобы найти действительного преступника. Он знал, что только один человек мог ему сказать, кто в вечер убийства действительно выходил из дома номер пятнадцать по улице Вест-Принцесс: горничная убитой Гелена Ламбия. Два года продолжалось это, пока он снова не нашёл её. Она после процесса против Шлатера бесследно исчезла из Глазго. Таким образом, Тренх разыскал её, оставаясь незнакомым. Во всяком случае, в 1911 году она обитала на фешенебельном английском курорте, на помещичьей шестнадцати комнатной вилле не, как горничная, а, как госпожа с собственной прислугой. Как она пришла к этому богатству, Тренх разузнал в течении нескольких месяцев кропотливой работы. Он наблюдал за ней и за её кругом знакомств. При этом он установил, что её возлюбленным был мужчина, который в материала по делу Шлатера, которые ещё должны были приложиться к следствию, по указанию прокурора королевства его величества короля было отмечено таинственным псевдонимом А. Б.

Тренх также, наконец, добился, что вторая свидетельница королевства процесса об убийстве Мэри Барровман призналась ему, что она была подкуплена для процесса комиссией по делам об убийствах города Глазго. Тренх так же самым точнейшим образом проверил её показании я на процессе и при этом установил, что она в день и час убийства, когда она видела так называемого Оскара Шлатера выходящего из дома леди Гилькристи, находилась в полицейской тюрьме Глазго. Она уже с шестнадцати лет занималась проституцией, и была арестована при исполнении своего ремесла. Ей пригрозили направлением в в исправительно-трудовую колонию. Кроме того, она в то время подозревалась быть участницей убийства с ограблением. Таким способом она вошла в контакт с суперинтендантом Ордом. Орд пообещал ей свободу, если она на процессе по убийству выступить в качестве обвинителя Шлатера. И с тех пор она жила в лучших денежных условиях.

Это почти непостижимо, чтобы такой невероятно коварный, хитроумный смертный приговор невиновному мог мог быть в стране, которая испокон веков имела основание быть оплотом законности и справедливости. Однако всё поблекло по отношению к тому, что королевский судебный орган в этом случае, впрочем, и в дальнейшем поддался на продажные махинации, чтобы скрыть настоящего убийцу таинственно выглядевшей леди Гилькристи.

Полицейский Тренх представил результат своего расследования королевскому прокурору А. Уре, наивно полагая, что написанное по инстанции, по праву, может способствовать победе. В ответ на это Тренха принудили со ссылкой на воинскую присягу, на абсолютное молчание, а немногими днями позднее, перевели на отдалённую станцию шотландского острова.

Теперь, пожалуй, и Тренх, наконец, понял, что он должен вступить на другой путь, если он захотел, когда-нибудь разобраться в случае со Шлатером. Из газетных сообщений ему приходили воспоминания, что за день до назначенной казни за Шлатера вступился также писатель-криминалист Конан Дойль.

Доверяясь этому, Тренх обратился к Конан Дойлю, и письменно сообщил ему, что он разузнал о скрытой стороне убийства леди Гилькристи.

Конан Дойль принялся за дело,и в совместной работе с равным ему всемирно известным английским писателем-криминалистом Эдгаром Уоллесом выпустил , брошюру «Дело Оскара Шлатера», в которой была рассказана вся правда об убийстве леди Гилькристи. Печатание этого сочинения он финансировал сам.Однако примечательно то, что уважаемый и пожалованный в дворянство Конан Дойль не отважился выдать имя действительного убийцы, которое, несомненно, Тренх назвал ему в своём письме. Он лишь потребовал от правительства, чтобы оно, наконец, через отмену, вступившего в законную силу приговора реабилитировало всё ещё сидящего в тюрьме Оскара Шлатера. После выхода из печати брошюры, которая, почти уже забытый, случай снова разнесла повсюду, палата общин собралась на чрезвычайное заседание, на котором после пятилетнего приговора Шлатеру, тайно решалось расследования случая. Государственный секретарь по Шотландии поручил шефу полиции Джону А. Смиту. проведение расследования.

Двадцать третьего, двадцать четвёртого и двадцать пятого апреля 1914 года в здании графства Глазго состоялось расследование. Присутствующими были шериф, судья из процесса 1909 года, лорд Гутрия,, и, соответственно, отдельно допрашиваемые свидетели, а также составитель протокола. Шуцман Тренх был приглашён лишь к последнему дню слушания дела, и прибыл в Глазго ранним утром двадцать пятого апреля. Он воспользовался предоставленной возможностью всё сказать, что он – начатым своим первым расследованием от места преступления до беседы с подкупленными и соблазнёнными для дачи ложных показаний барышнями Геленой Ламбией и Мэри Барровман - разузнал. Протокол этого допроса содержал все детали показания. до одного имени: имени убийцы! Там, где постоянно в своём сообщении упоминал Тренх были вставлены буквы. А Б.

Однако, одна приглашённая свидетельница, бывшая горничная Гелена Ламбия, не появилась на тайном заседании суда, которая единственная, кроме Тренха, знала, кто был А. Б. Она несколькими днями до заседания суда вышла замуж и со своим мужем, фамилия которого не была упомянута, слишком торопливо эмигрировала в Америку. В заключительный день этот один из значительных судопроизводств, насмехаясь над тайным расследованием заседания суда, также бесследно исчез и второй свидетель, который знал настоящую фамилию таинственного А. Б. Тренх незадолго до отъезда своего поезда в Толлетто был вероломно заколот на перроне в дверях главного вокзала. Те, которые заставили его замолчать, не сообщали, преступник ли он. Полиция Глазго перед общественностью умалчивала ещё долгих четырнадцать лет о смерти полицейского. На этом исход тайного расследования не удивил больше никого, что государственный секретарь по Шотландии уладил всё заседание суда в палате общин двумя предложениями. Он сказал: «После тщательной проверке всех обстоятельств, я вижу, что не в состоянии дальше заниматься делом Шлатера. Все предположения, которые требуются для необходимости возобновление дела больше не имеются».

С началом Первой мировой войны случай со Шлатером был полностью предан забвению. Лишь в 1925 году общественность снова вспомнила о Шлатере.

Измученный почти шестнадцатилетним тюремным заключением и истощенный до смерти Оскар Шлатер, который во все эти годы имел запрет на переписку и ни в коем случае не мог получать посещений, обратил крик помощи к Конан Дойлю и Эдгару Уоллсу, которые уже однажды поднимали случай со Шлатером в брошюре. Одному товарищу по заключению удалось незаметно вынести тайную записку и доставить получателю. Снова известные мужи сочинили брошюру, и опять пресса взялась за эту уже почти забытую историю. На этот раз, наконец, с успехом, потому что не в последнюю очередь газета «Имперские новости» разузнала от разыскиваемой королевской свидетельнице Гелены Ламбии, которая, между прочем, указала: «Мужчину, который покинул в вечер убийства дом леди Гилькристи, был мне очень хорошо знаком. Я его впускала не раз прежде в квартиру, а затем выпускала. Это был ни коим образом не был Шлатер. Я уже тогда назвала его фамилию комиссии по делам об убийствах. Но полиция, показавшая мне фотографию Оскара Шлатера, побудила меня определить его как убийцу».

На основании этой публикации дело, в конце концов, дошло до запроса оппозиции в палате общин: что намеривается делать правительство, чтобы, наконец, избавиться от этого юридического скандала. Министр юстиции лично гарантировал возобновления дела. Он мог это делать, ибо, между прочим, в Шотландии был издан так называемый закон о праве подсудимого на аппеляцию, который разрешал обвиняемому право пересмотра дела.

С этим дорога для возобновления дела стала свободной. Прежде чем процесс должен начаться 8 июня 1928 года, газета «Ежедневные новости»» с призывом к проживающей в Америке Гелене Ламбии, в интересах справедливости появиться на процессе и дать под присягой новые показания. Несмотря на то, что газета гарантировала оплатить дорожные расходы, бывшая свидетельница на процесс не прибыла.

Второй процесс начался, как и первый: приговор уже знали прежде, чем началось слушание дела. На этот раз приговор должен быть оправдательным. И это было видно из того, что Шлатера перед заседанием суда выпустили из тюрьмы. Это произошло, вероятно, потому чтобы от него не осталось совершенно ужасного вида в зале суда,, он был подкормлен.

12 июля, наконец0, начался процесс. Целых пять дней обсуждалось слушание дела, как будто бы вину Шлатера нельзя было доказать. Подтверждение его невиновности больше не проводилось потому что главная свидетельница обвинения отсутствовала на заседаниях суда. Таким образом, ещё раз обсудилось всё происшествие, но кто был действительный убийца упрямо осталось неупомянуто, он, как уже прежде, в акте по расследованию был отмечен буквами А. Б. 30 июля Генеральный прокурор объявил приговор. Оскар Шлатер был оправдан не из-за недоказанной невиновности, а потому что ему не доказали вину. Одновременно ему за восемнадцать с половиною лет, которые он провёл в тюрьме, присудили 6000 фунтов стерлингов, по тогдашнему курсу приблизительно 120 000 рейхсмарок за ущерб, нанесенный арестом.

Оскар Шлатер, надломленный, истощённый мужчина, отнёсся без тщеславия при виде такой суммы, и быть оправданным из-за недоказанной невиновности. Восемнадцать с половиной лет не загладили быта даже этим.

Но тогда, как и сегодня осталось открытым: кто был мужчина, для которого комиссия по делам об убийствах, прокурор, судья, целое правосудие, словно, как синдикат убийц, договорились свалить убийство на невинного? Был ли это сам король? Был ли это один из его придворных, или министр? Кто был мужчина, имя которого было устранено из всех актов? Кто был А. Б?

Американский ежемесячный журнал «Североамериканское обозрение» после освобождения Шлатера дал ответ.

«Это вопрос, который занимает каждого, когда каждый раз, кто-то пытался узнать об этом случае. Невиновный просидел восемнадцать лет в тюрьме, чтобы сберечь действительного убийцу от имени закона. Честный, смелый, послушный закону полицейский был погублен, так как он знал имя этого убийцы. Высший судья и государственные служащие стали преступниками, чтобы уберечь убийцу, имя которого никогда не может упомянуться. Почему нет? Неужели используют авторитет народа в игре? Пожалуй, вряд ли – простой народ не развлекается в притонах и в игровых логовах. Итак, кто остаётся, которого стал охранять ореол? Мусульманская строгая вера остерегается произносить устрашающий слог, которой значится божественным. Но кто был божеством в Шотландии в 1908 году? Правящая королевская династия и церковь! Итак, кто мог быть убийцей, святейший, которого и после полного совпадения, даже парламент не мог расследовать? Король Эдуард VӀӀ? Или это был архиепископ – или только хранитель печати? Это ещё и важно знать, кто это, в частности, был, вообще? Общественная каста была убийцей. Один из этой касты убил сводню своей извращённой прихоти, потому что она хотела разоблачить и шантажировать его. Он сделал это только за других, ибо иначе была бы сорвана маска со всех лиц».

*****

Перевод с немецкого Вальдемара.