КАНИКУЛЯРНАЯ ПОЭМА

КАНИКУЛЯРНАЯ ПОЭМА

 

1.

 

Коль рождены для вдохновенья,

для звуков сладких и молитв,

я начинаю песнопенье

во славу ясных глаз твоих!

 

В избушке ветхой и далекой

от суетливых городов

я прохлаждался лежебокой

всласть отдыхая от трудов.

Тянул я дни каникул кратких

за хвост, за уши, как кота,

что ластился ко мне украдкой

в свои веселые года.

Дрова колол, таскал я воду,

часы закатны наблюдал.

И во студеную погоду

рассудок чаем согревал.

Но целы сутки заниматься

работой  да битьем баклуш

я не могу, хоть карбованцев

отвесь мне непомерный куш…

 

И вот, когда хандра нагрянет

иль сны тяжелые сойдут,

когда не радует багрянец

зари, когда не мил уют,

я вспоминаю умиленно

твои распущенны власа…

И оживают голоса,

и шелест предосенних кленов…

Бывало, ты игриво глянешь,

Бывало, насерьёзнишь бровь,

но чувством, как рублем одаришь

и возмутишь весельем кровь!

И будут вальсы до упаду,

до слез в искрящихся очах,

а после тайною усладой

томят беседы при свечах.

А после… после… ах! Дыханье

затрепетало! – Вспоминанье

я прерываю морем слез…

И наплевать мне на мороз!

 

2.

 

Остыв, отжав платки шелковы,

блинами чрево отягчив,

я вспоминать готов уж снова

твоих очей морской отлив.

А за окошком ветер свищет,

вещает диктор в пустоту,

и панацею грустно ищет

тот, кто не любит суету.

Синицу гладя на ладони,

я не гонюсь за журавлем.

И потчую себя огнем

твоей живительной Любови.

Твоей Красе я поклоняюсь,

твоей Софии умиляюсь.

И в общем, без обиняков,

себя отдать почти готов!

 

Любовь, конечно, дар бесценный

тому, кто любит и любим,

блаженство пыла, роскошь плена,

всепроникаемость глубин!

 

Да, в идеале несомненно

собой пожертвовать готов,

а в жизни лишь куплю цветов,

но это, право, тоже дело!

Нет, ты не идол, не божок!

Как есть, тебя я принимаю –

реальной! – песни я слагаю

 (взяв и с небес один стишок…)

Ты – часть меня, как часть тебя я;

Взаимодействие двух душ.

В любви командуют лентяи

(замажу слово лень! – где тушь?!)

...

Бесспорно, в каждом недостатки,

как негатив, проявят суть.

Из идеала выйдет жуть,

как джин из сказочной лампадки.

 

Ma seule, люблю тебя сейчас

 претензий без и без прикрас!

Не то, чтоб я был равнодушен

 к прошедшим, к будущим годам. –

Себя вверяю Небесам,

а не словам своим досужим.

Я некрасив и ординарен,

я мещанин, что Жизнь поет,

Любовь и Святость – наш оплот;

Я – бюргер в рыцарской оправе

(иль  рыцарь в бюргерском седле),

посмешище в глухом селе,

как и во граде величавом…

 

Был прав мечтатель дон Кихано,

сказав на смертном уж одре,

что «лучше быть самим собой

и славиться лишь добротой,

а не бряцанием побед…»

 

3.

 

 Ну, вот, увлекся сам собой,

забывши петь про милы глазки…

Остепенился Ленский мой,

увяли романтичны сказки…

 

Живу размеренно и чинно

среди снегов в дали лесной.

И не тоскую беспричинно

о чаровнице неземной.

Узнал я девичьи проказы,

узнал я девичью печаль.

И потому земные глазки

в душе хранят свою печать.

В себе копаясь беспрестанно,

как в лихорадке золотой,

нарыл я глины котлованы

и отыскал лишь образ твой!

 

Сынок Гефеста и Киприды

нам фонарем путь посветил.

 И к Весте нас препроводил,

чтоб мы с плутишкой стали квиты…

 

Свои лирически мечтанья,

свои мифические сны

я прерываю то питаньем,

то пилкой кряжистой сосны.

В ушанке, в валенках, в тулупе

 (меня бы видел граф Толстой!)

Трудом я побеждаю скуку,

стихом вершиню свой покой.

 

Уж трезво я на жизнь смотрю:

с прохладцей, с легкою печалью

и целью лишь очаг венчаю,

волхвами найденный в пургу.

И новую любовь в себе я узнаю:

к Младенцу, к Бытию и я псалом пою

во славу Господа, тебя и мирозданья,

во славу Радости и в пику прозябанью…

 

 

16-17 февраля 1993 года,

дер. Лычаново