И без конца и без конвоя
А первое слово согревшее камни было скорее плохим
Стекало водой из ржавой обмелевшей реки
И все коротконогие цапли мечтали научится вслух говорить
Призраки выходят только ночью
Ночью проще за живыми следить
А этой ночью у новорождённого пуповину не смогли оторвать
Пуповина блестела при свете неона железным сплавом
Мир на ладони был линиями знаний хироманта
Собрались в кучу отверженные жить в отверженной стае
Нынче кровь заразилась венозной болезнью, потому по пыли ползёт
Чёрная сотня стала белой разделительной полосой
И все вышли обратно зайти, так легче оставаться в тени зеркал
Отражаться долгой дорогой жизни, которая ведёт в ад
Острая вершина падающего протыкает насквозь его страх
Самого оставляет в живых – ведь это привиделось ему
Убивая всех далай лам
Он так и не сделает шаг туда, где смерть,
где не в поцелуй засосёт, а в модный приговор лечь в гроб
Старый фюрер позировал свастикой молодой войне
Ужимки прогнивших рессор скрип качелей не приветствовали
Тем ни менее качали пир во время чумы
Трубы крематория никогда не хотели сжигать посторонних
Да огонь жадно слизывал слюни чистых душ
Запекая с корочкой кровь для любителей грызть мякоть клыками
В отличие от мирно сосущих молоко из вымени поэзии ушедшей,
я выдавливаю каждого по имени…
Словно мухи налетают с грязными лапками
на свет, пожевать буквы выплёвывая слова костью фигурок будды
Пачкать свет своими стихами – уже подаренными подарками
Перевязывать ажурными лентами
Снятыми с нижнего белья
Проникают своим сознанием в неокрепшее, не начатое
Мыслить так, как в окна ветер нараспашку залетать не хотел никогда
В резервации колодец наполнен плевками
Его не наполняют водой из крана
Меня не раздражают собеседники, они понимают – их время деньги
Их статус напрямую ломает прямое сразу, как мои приведения
Меня бояться научились не искренние, не влюблённые, политики
По тонкому льду босиком идти, оставляя следы сломанных костылей
Только мы все и есть на льду в сломанных костях правды
Только мы и есть те, кого легко не признать, не читать
