Палитра

1

 

В тот час, когда в душе угас почти совсем

Неповторимый бред вчерашнего порыва, —

Как медленны тогда созвучия поэм,

Как грусть полутонов особенно красива…

 

Душе, уставшей жить в безумии былом,

Еще дороже жить почти неуловимо…

О, только для того и стоит быть огнем,

Чтоб в воздухе потом растаять легким дымом!..

 

2

 

В глазах твоих почти нездешняя печаль.

И вот мои глаза печальны тоже ею.

Я душу всю твою хотел бы взять; мне жаль,

Что позволяешь ты… – и что я не сумею…

 

Безумно сказочно, мучительно светло

Мне кажется всегда все то, что мной любимо,

И сколько чудных грез поэтому прошло,

Едва задев меня, едва отдавшись… мимо.

 

Как много тонких рук я мог бы взять в свои,

Когда б я только был не так всегда печален!

Я знаю, сколько их стихи мои вплели

В узор вечерних снов своих прозрачных спален…

 

Я знаю хорошо, я знаю наизусть

Всю робость грез моих и всю мою небрежность,

Слова, которых я жалел развеять грусть,

Разлуки, чью не смел убить я неизбежность.

 

Я помню (я еще ребенком был тогда)

Сверкающий залив и неба купол синий.

И дачу, где я жил, и море, где вода

Смывала желтых пчел с нагнувшихся глициний.

 

Я помню, я любил их приторных цветов

Орнамент трепетный, – любил одно их имя;

Как часто был тогда я их сорвать готов,

И унести к себе и надышаться ими…

 

И вот я до сих пор не знаю отчего:

Боязнь ли сторожа, отъезд ли наш случайный, —

Но я не тронул их, из детства моего

Их образ унеся, томительный и тайный.

 

Я вспоминаю вас, глицинии весны!

Я для вопросов всех нашел печаль ответов,

И для меня теперь вы властно сплетены

С туманной чередой неясных силуэтов.

 

И ваших гроздий тон и странный ваш изгиб

Теперь слились во мне, – и виноваты вы же! —

С руками, что вчера меня обнять могли б,

С глазами, что в мои смотреть хотели ближе,

 

Со всем, что я любил и между тем не смел

Назвать моим, со всем, что быть моим могло бы!

Кто знает?., может быть, я сам того хотел…

Я вспомню это все уже почти без злобы…

 

Почти… И только сны вечерние мои

Печалить будет тень сплетенных ваших линий:

Глицинии, – моей прообразы любви,

И женщины, – моих прообразы глициний!

 

3. Un pastel

 

Ей скучно повторять заученные гаммы.

Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.

А тут ей только вечно говорят:

«Жинетта, вы ленивы, вы упрямы!

 

Вы не умеете держаться даже прямо!»

И легкая печаль туманит детский взгляд…

– Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.

Ей скучно повторять заученные гаммы.

 

Меж ставен полосой ворвался яркий свет:

Он зажигает стол, забытых роз букет

И кудри светлые склонившейся головки.

 

На сумраке стены темнеет ряд картин,

И под рукой небрежною и легкой

Рассказывает сказки клавесин.

 

4

 

Вам странно, отчего последний разговор,

Который Вы со мной теперь иметь хотите,

Назначил я Вам так невежливо, – простите, —

На улице… Какой необъяснимый вздор!

 

Но слушайте: теперь зима; пушистый иней

Обрисовал давно перила у мостов;

На набережной и в аллеях островов

Снег – утром золотой, а вечерами – синий.

 

Теперь уже зима. А знаете, зимой,

На улице, где жизнь поспешна и случайна,

Все кажется одной необъяснимой тайной; —

Пусть ею будет Вам последний образ мой.

 

Там, в яркой тишине гостиной освещенной.

Я не сумел бы скрыть от Вас мою печаль, —

Я, написавший Вам, что мне почти не жаль

Любви исчезнувшей и дружбы расплетенной.

 

Я там казался бы и странен и смешон.

А здесь… Вы ничего здесь не поймете точно!

Кто знает, почему, случайно иль нарочно,

Воротником пальто мой голос заглушён?

 

Кто знает, просто ли сейчас я оступился,

Когда я с Вами шел по скользкому мосту, —

Иль понял, что пора убить мою мечту

И этой же мечте в последний раз молился?

 

Кто знает, для того ль в карманы я сейчас,

Чтоб только их согреть – свои засунул руки,

Иль я сжимаю их от злобы или муки,

Что ими удержать я не сумею Вас?

 

Кто знает, отчего я на прощанье мало

Скажу Вам, – нету сил иль фразы не слышны?

Поэтому иль нет глаза мои грустны?

И что это: слеза иль просто иней талый?..

 

5

 

В тот день, когда судьба разъединяет властно

Двоих, которые хотели бы напрасно,

Хотя б на несколько часов еще, продлить

Давно любимых грез невидимую нить;

Когда судьба двоих уводит без возврата

От незабытых снов недавнего «когда-то»

Путями разными в неведомую даль, —

Она на них двоих дает одну печаль.

И разделить ее, одну, между собою

Они должны тогда, как знают, – и порою

С собою равную уносит каждый часть;

Но если новым сном уже другая власть

Кого-нибудь из двух коснется по дороге, —

Другой, в безумном сне, в мучительной тревоге,

Надолго, может быть, в загадочную даль

В одних своих глазах уносит всю печаль.

 

Мой друг, я помню сам, что расставаясь с Вами

Я встретил грустный взгляд печальными глазами.

Я знаю, поровну тогда между собой

Мы разделили грусть. Но длинной чередой

С тех пор прошли года в душе моей усталой.

И вот с недавних пор и мне казаться стало,

Что прежняя печаль в глазах моих сильней.

Не потому ли, друг, что промелькнувших дней

Для Вас теперь уже туманней очертанья?

Не потому ли, друг, что Ваша часть страданья

Из Ваших перешла во взгляд моих очей?

О, скоро, может быть через немного дней —

Вы все забудете! А я… – а я невольно,

Но зная, почему мне так безумно больно,

С собою унесу в глазах моих, – о пусть! —

Всю грусть… Всю грусть… Всю эту нашу грусть!..

 

6

 

Душа моя – вечерняя гондола

На зеркале опаловом канала,

И фельц ее, снаружи без узора,

Внутри обит материею алой.

 

Ее ведет какой-то странный кормчий,

Всегда печальный и всегда влюбленный,

И песнь его то тише, и то громче

В ночной тиши лагуны полусонной.

 

Душа моя – вечерняя гондола

На зеркале опаловом канала.

Она увозит мимо Сан-Паоло

Усталых женщин с конченного бала.

 

За силуэт небрежный или строгий.

За чистоту или греховность взора.

Она во всех них влюблена немного —

И все ее забудут слишком скоро.

 

В часы рассвета иль в часы заката.

Когда томит неясная истома.

Она какой-то грезою объята.

К чему-то невозможному влекома.

 

Ее зовут, зовут далеко в море

И крылья чаек и волны опасность.

Но странный кормчий с грустию во взоре

Ее полета сдерживает властность.

 

Ей не видать безбрежность синей дали.

Ей не дышать соленой пылью пены:

Ей суждено на блекнущем канале

Седых дворцов стеречь немые стены.

 

Ей суждено услышать только сказки

Забытых rio, струн гитары пенье;

Ей суждено узнать одни лишь ласки

Улыбки, взгляда и прикосновенья,

 

И близ пьяцетты, у пустого мола,

Грустить о том, что это слишком мало…

 

На зеркале вечернего канала

Моя душа – вечерняя гондола…

 

7

 

В этот снег и вьюгу, в этот страшный холод

Мне еще роднее, мне еще милей

Тот букет фиалок, что сейчас приколот

На меху пушистом у груди твоей.

 

Пусть оно жестоко, может быть, немного,

Пусть цветы завянут раньше чем всегда, —

Осудить я это не сумею строго,

На вопрос об этом не отвечу «да».

 

Твой букет напомнил легкими цветами

Ту любовь, которой жизнь моя полна:

Как и в нем, в ней столько грусти временами,

Как и он, порою, так проста она.

 

Как и он, завянет бесконечно скоро,

Как и он, бесцельна даже, может быть;

Расставаясь тихо с их двойным узором,

Я ее сумею, как его, забыть.

 

Но я знаю, все же, что она недаром

Грустью напоила взгляд моих очей,

Что она мне будет самым лучшим даром,

Самой лучшей сказкой юности моей,

 

Что она дает мне бесконечно много,

Что, благодаря лишь только ей одной,

Я пройти сумею долгою дорогой

С чем-то очень светлым в памяти больной.

 

И что чувство это в этот страшный холод

Мелких увлечений и пустых страстей —

Тот букет фиалок, что сейчас приколот

На меху пушистом у груди твоей.