Неисправленное.
Я жажду серости и грязи,
Изнанки чистоты и скучного уюта,
С самой собою непристойной связи,
И на руках изнеженных покрепче жгута.
На части рвущую усталость,
От слёз солёных тошноту,
И истеричных криков малость,
И спален брачных темноту.
Разбитых ваз о стены много,
Твои глаза и искренней любви,
Один алтарь неправильного бога,
И чуток апрельской весны.
Чтобы не было страшно прижаться
К твоей зачем-то желанной груди,
Чтобы было привычно равняться
С богами небесной страны.
И живучую дикую силу,
Что в ладонях, как кипа заточенных бритв,
Разнести по частям всю квартиру,
И с усладой услышать в ней пение нимф.
Не писать на стенах твоей кровью,
А вареньем в руках размазывать страх.
Не стыдиться любви и желаниям,
Не искать утешения только лишь в снах!
Но, а если и так, не захочешь смеяться,
Можно шепотом в слух мечтать,
Будет весело пошло ласкаться,
А потом навсегда остывать.
Я тебя нарисую ломающим руки,
Я в тебя заключу все цвета,
Я тебя не запачкаю кровью -
Слишком чистая кожа твоя!
От того я хочу, понемногу взлетая,
Оказаться с тобою в горах,
Чтобы там, на куски раздирая,
Тебя сбросить к подножию в прах!
И потом любоваться тобой, замирая,
Рисовать на лице алтари,
Заедать твоей плотью тревогу,
И к груди прижимать куски!
Ты же прости мне прощения все,
Особенно те, что дарила в бреду,
Когда разбивалось на части желание
Остаться с тобой или в тёмном углу.
Ты видишь, небо сегодня слепит белизной?
Белёсое счастье нашей свободы!
Его как тебя замоет водой
С тобою мой бред, тянувшийся годы...
Ты будешь смеяться, но я восхищаюсь
Твоим навсегда побелевшим лицом,
Тебе же врала, что я в нем не нуждаюсь,
А руки мои наливались свинцом.
Мой трепет размазанных мыслей,
И страх мой, с тобою меняет свой цвет.
Твой день я меняю на тысячи жизней,
Меняю себя на твой не тускнеющий свет.
Всю серую вечность и глупость стихов,
На робкую нежность и милость лица,
На целое тело вместо кусков,
Меняю всю жизнь на веру в тебя.
