В малоизвестном, русском селе горела деревянная церковь.

 

Строили эту церковь всем миром еще во времена «царя Гороха» и потому горела она быстро и ярко. Верующие сельчане рыдали и молились, стоя на коленях. Даже убежденные атеисты глубоко переживали случившееся и всячески сочувствовали прихожанам. Церковь была единственной достопримечательностью села. Кому могло прийти в голову совершить такое злодеяние? После пожара ходило по селу много домыслов и слухов.

 

Иван Кузьмич вступил в контакт.

Нет, нет! Не с внеземной цивилизацией…

В обычный половой контакт вступил Иван Кузьмич.

На следующий день вся округа уже знала об этом и смаковала сплетни.

Деревенские мужики при встрече хитро подмигивали ему, давая этим понять, мол, знай наших!

Бабы посматривали на него с интересом, втайне завидуя счастливице, сумевшей наконец-то охмурить Кузьмича.

Другой, ходил бы с гордо поднятой головой и балагурил по этому поводу, посылая в адрес слабого пола непристойные шуточки...

Кузьмич таковым не был и очень переживал случившееся.

- Откуда узнали сельчане!?

Жизнь прожил бобылем и надо же на склоне лет такое...

 

Все произошло совершенно неожиданно, стихийно.

Кузьмич, по мнению сельчан, был верующим человеком. Истинно верил Отцу, Сыну и Святому Духу! Регулярно посещал церковь, соблюдал посты.

Перед Пасхой зашел к Агафье - одинокой солидной женщине в расцвете лет, чтобы заказать пасхальный кулич. Не то, чтобы он обожал куличи, скорее следуя традиции…

Агафья на коленях мыла деревянный пол.

В такт движениям взлетала вверх юбка оголяя полный зад.

Гость завороженно смотрел на этот соблазн и его одолевала давно сдерживаемая похоть.

Как оказалось после, сама хозяйка тоже была не против мужской ласки.

После свершившегося, на Кузьмича нашло прозрение: - Грех то, какой!

О, Господи... Спаси и помилуй мя! - усердно молился Господу. То ли Господь его не услышал, то ли молился не так, но облегчение не наступало.

На душе было скверно и неспокойно.

Несколько дней подряд он не выходил из дому, усердно замаливая свой грех перед иконой Спасителя.

Другой бы просто напился, или что лучше – сходил бы снова и повторил…

Кузьмич усердно отбивал поклоны, шептал молитвы и неустанно крестился.

По-видимому, Господь всё-таки внял его страданиям и не предал «геенне огненной», но в скором времени послал ему знамение. Он увидел, как скопище мелкой твари пожирало его соблазнительницу. Что бы это значило? Лучше бы он увидел вшей... Вши - всегда к деньгам!

Твари были с рожками и хвостами.

Свят, свят, свят! – шептал он.

Ах, Агафья, Агафьюшка! Совратила ведь окаянная, воистину ввела в блуд! – захлебываясь слезами корил он её, а более себя.

 

Домашние дела не клеились, сильно угнетало одиночество.

Когда стало совсем плохо, Кузьмич набрался мужества и отправился в церковь.

-Проходи, проходи! Давненько не заходил! – пророкотал батюшка.

Да на тебе лица то нет!? Аль, что стряслось?

- Во грехе погряз батюшка, во грехе… И поведал случившуюся с ним каверзу.

Поп внимательно выслушал его и твердо сказал: - Жениться тебе надо, Кузьмич! Хватит бобылем то! Искупи свой грех пред Господом нашим! Заодно и утешишься!

Кузьмич оторопело смотрел на батюшку и не мог вымолвить ни слова.

Наконец пролепетал: - А угодно ль подобное деяние Богу?

- Деяние ты уже совершил! Так, что покрой больший грех меньшим!

Венчание, Кузьмича и Агафьи, прошло тихо и незаметно – начиналась пора сенокоса.

 

Сидя в тени под липой, Кузьмич клепал на «бабке» лезвие двуручной косы.

Уверенным движением рук правил её посредством оселка.

Едва зашло солнце, мужики поспешили в лес захватывать полянки с разнотравьем, чтобы потом уже выкашивать их основательно. Луга и угодья принадлежали колхозу - потому самовольная косьба на них строго наказывалась, вплоть до уголовной ответственности.

Схватив косу и узелок со снедью, Кузьмич быстрым шагом рванул в лес на известные ему покосы.

Луна заливала светом поляну, были отчетливо видны пни и коряги.

Капельки росы отливали серебром, поляна казалась сказочной.

Сделав несколько прокосов, решил поправить лезвие косы.

Вытер её пучком влажной травы и потянулся к поясу за оселком.

Эх! Раз-зя-а-а-ва! Видно впопыхах забыл на лавке…

Оставалось возвращаться домой за инструментом, без него делать нечего на косьбе.

Дверь была не заперта. Кузьмич свободно проник в прихожую, и потянулся было за оселком.

Полоска лунного света освещала лавку и лежащий на ней блестящий предмет...

Это был поповский крест. Рядом лежала ряса.

За окном вскрикивали ночные птицы.