"Чужая душа. Славянская сага". Орывок второй.

Перед вами книга, отнесенная авторами к жанру исторического фэнтези.

Собственно говоря, именно этой книгой мы, авторы, закрываем собственный гештальт. Так давно, и в целом беспочвенно, нас обвиняли в том, что мы, авторы исторических книг, те еще сочинители. И речи-то героев нам в целом неизвестны, и поступки, и одеяния, все сами себе насочиняли…

 

Уж лучше грешным быть…И мы засели писать сказку, основанную на фактах. Вся фактология представлена нами в сносках. Вот набросили на плечи героини легкое крзно — разбирайся, читатель, могло ли оно оказаться там в те времена. Рассказали, что была такая королева датская, бывшая княжна полоцкая да минская — привели факты, а уж могла ли она стать такой, как нами описано, суди по балладе народной, пришедшей из тех времен… Чем не интерактивная игра? В которой читатель сам определит правоту автора. Умение его вложить в уста героя то, что с огромной вероятностью могло быть героем сказано. Умение одеть героя соответствующим образом, поместить в соответствующую обстановку…

Главная героиня, Марина Кузьмина. Человек, которому пришлось столкнуться лоб в лоб с собственной личностью, не очень-то вначале себя узнать.И перестать понимать совсем, а потом, вслед за отчаянием, протестом, депрессией, обрести новое понимание и веру в себя. Это ведь то, что проходят многие из нас, разве что Марине для всего такого-этакого пришлось перенестись в двенадцатый век нашей эры, на далекий Остров, точней, архипелаг… Это ведь фэнтези!

 

Книга в целом задумана как сага о славянстве, насколько это удастся авторам, вопрос другой. Первая часть — о славянах западных, полабских. Это народ, которого, по сути, не стало, и это — страница из кровавой книги под названием «Геноцид».

Последняя славянка на острове Рюген, что нынче в Германии, некая Гулицина, еще в пятнадцатом веке могла сказать нам нечто на языке рутенов-вендов. Но стоит на Острове идол Световита в память о прошедших веках и людях. Он заговорит с тобой, читатель, на страницах нашей книги.

О чем еще книга? Об эзотеризме.И, наряду с сакральной Еленой Блаватской, будет на ее страницах некая Джулия Вонг. Что, не смотрите «Битву экстрасенсов»? Да мы в целом тоже.

 

Только такой кадр интересный попался, и не успели мы точку поставить в первой части книги, преподнес такой сюрприз… Непременно об этом еще напишем!

Есть ли в книге иностранная разведка? Конечно. Есть, к примеру, родноверы современные, попросту говоря, неоязычники. Есть, в конце концов, американские мормоны, и Митт Ромни собственной персоной, есть масоны!А есть ли ФСБ? Обижаете…

 

Предисловие. Великие Веды славян

01. Как всё началось

02. Саша выжил!

03. Сны

04. Возвращение

05. Всё не так

06. Викинги

07. Световит

08. Мне к священнику или психотерапевту?

09. Княжна Руяна

10. Детство

11. Беда с Сашей

12. БЕЛОГОР — ЖРЕЦ СВЕТОВИТА.

13. Новая жизнь

14. «Отпусти меня»

15. Ближние и враги

16. Вече

17. Что мне делать, как мне быть?

18. Брат Яромир

19. Предвестники

20. Миссия невыполнима

21. Война на пороге

22. Отец

23. Про магазин Прокловой (с любовью)

24. Русы-чужаки

25. Системный сбой

26. Утренняя Звезда

27. Король и епископ

28. Епископ и королева

29. В плену у диббука

30. Мы ещё живы. Мы ещё вместе

31. Один день из жизни врага

32. Наконец-то свободна!

33. Вальдемар

34. Гибель Города Яр-коня. Начало

35. Мои спасители

36. Гибель Арконы. Час первый

37. Гибель Арконы. Час второй

38. Девятеро

39. Гибель Арконы. Час третий

40. Гибель Арконы. Час четвертый

41. Мои Осенины

42. Гибель Арконы: час пятый

43. Гибель Арконы. Час шестой

44. Мистерии Радогощи

45. Гибель Арконы. Час седьмой

46. Баллада о Вальдемаре и Туве

47. Жива + Мара = Макошь…

48. Я тебя потеряла, прости…

49. Я спасена… но что впереди?

 

 

12. Белогор — жрец Световита.

 

Он жил для того, чтоб Солнце над нами не потухло. Жизнь вверенных ему людей была смыслом собственного существования Белогора. Он нес чистый свет мира Прави[1] в души людей из наших Родов…

Я узнала его ещё ребёнком, и потянулась к нему сразу. От него исходило такое тепло, в котором можно было купаться, как в чистой, согретой на солнце воде. Когда я увидела его впервые, то спросила: «Что у него над головой?». Мне не ответили, потому что в присутствии Белогора первым не всегда заговаривал даже мой отец. Я стояла в отдалении от жреца, но он услышал…

— Подойди ко мне, чадо, — сказал он. — Брата твоего я уже видел, теперь твой черёд.

Разве я не говорила, что была дерзкой девочкой? Когда он наклонился ко мне, я, прежде всего, прощупала его русую голову. Она была обычной головой, как ни странно, правда волос длинен, не обрита голова, как у корабельщиков и воинов.

— Что ты ищешь? — спросил он. — Или что видишь?

— Свет, — отвечала я удивленно. — У тебя свет над головой. Розовый, как на заре. И ещё серебряный, и лиловый…

Мне было лет пять или шесть. Мы приехали в Аркону, привезли Яромира с Веcлавом. Для них наступало время учёбы при Храме, я же должна была вернуться с теткой в Кореницу. Чтобы учиться прясть и ткать, да себя украшать, довольно и тетки с няньками…

И вот, при первом представлении жрецам и народу Руяна детей княжеских я на виду у всех, в пределах Храма, ощупываю голову Белогору!

Это смутило всех, кроме него самого. Напротив, он казался очень довольным.

— Посмотрим, — сказал он как-то странно, — кто в помёте больше. Мне, конечно, кобелька бы, но тут уж как сложится. Воля твоя, Стремительный…

Был Таусень, осенний солнцеворот. Я впервые увидела море. У врат Храма стояла в немом изумлении: высоченное деревянное здание, много фигур, мне непонятных, и всё выкрашено красным. Бог, конечно, был скрыт за пурпурной завесой, но зато я видела Станицу, знамя [2]его, с которым идут наши воины в бой, и знают, что Световит с ними. Я видела движдов на конях, в красных одеждах и с золотыми поясами. И Яр-коня Световита, белого его коня. Перед входом в Храм движды воткнули в землю три ряда священных копий. Сам Белогор вывел коня, и повёл его через копья. Крики радости неслись со всех сторон: конь пошел с правой ноги, значит, следующий год будет удачным!

А еще был огромный пирог, испеченный из муки, которую мололи всем миром, в каждом доме Арконы и многих домах Руяна, да и той, что привезли на праздник с большой земли: были в городе гости. Прежде чем порезать его на четыре части по четырем сторонам света, Белогор спрятался за пирог, и вопрошал весь народ:

— А видно ли меня, дети?

И когда выяснилось, что все-таки видно темечко, да и рука где-то выглянула, смеясь, желал всем жрец такого урожая на год будущий, чтоб не было его видно никому.

И был праздник, и все ходили в праздничных красных одеждах, и жгли костры, и пили медовуху. Даже Световиту преподнес нового медового вина Белогор, залил его в рог, и вернул на место, в правую руку Бога. Мы этого не увидели, но мы знали…

И когда отец объявил мне, что назавтра нужно ехать мне с теткой обратно,

начались слёзы. Я рыдала, и остановить меня было невозможно.

Поначалу это вызвало непонимание и раздражение. Затем испуг: дитя избалованное и дерзкое, но отнюдь не плаксивое. Кажется, плакала раз, когда родилась, другой раз, когда перевернулось варево, плеснуло ей на голень, ожгло не на шутку все-таки; а третий — когда любимая нянька с лестницы на бегу упала, да сломала шею, вот горя было и слёз! Так что коли плачет княжна, значит, дело нешуточное…

Решено было остаться в Арконе еще неделю, погулять по меловым утесам, требы во Храм снести, братьям, что в пределах Храма живут и начали свою службу, показаться. И им в радость, и я, может быть, успею Арконой надышаться, надоест. А там домой захочется, в зеленую чащу.

Отец продолжал злиться: у него было много дел. К нам без конца приходили люди: те же «корабельщики», с лицами загорелыми, все больше обритые, иногда с клоком не выстриженных волос на тщательно обритой голове, усатые, со взглядом цепким. Я мешала отцу в каких-то переговорах. Не то чтобы места не было уединиться, но, зная мою привычку появляться в самое разное время в самых неожиданных местах…

Меня с теткой гнали гулять, и мы гуляли. Мне невозможно полюбилась Аркона, с её берегами, в которые билось море. Нельзя было и представить, что я вновь вернусь в глубину чащоб, в Кореницу, да ещё без своих любимых братьев.

И вот, на исходе недели, нас посетил Белогор. И этот гость решительно изменил мою предполагаемую будущую жизнь.

Весь дом был разбужен с раннего утра вестью: сам Белогор стоит у наших ворот, и он принес нам очищенную воду, и уже залил её в нашу бочку для питья, и готов переговорить с обитателями дома и насладиться нашим гостеприимством. И видеть желает всех, кто в нем есть. Хочет благословить наше утро…

Меня разбудили и наскоро одели. Отец, не выспавшийся и злой, уже стоял на пороге, и пытался изменить выражение лица на радушное. Удавалось плохо; я подбежала под его руку, стала ласкаться. Кажется, мне удалось вернуть на отцовское лицо улыбку. Тетка волновалась, раздавала приказы о принесении разнообразной снеди, наливок. Где-то что-то хлопало, падало и билось, стучали двери. Словом, волхв принес с собой беспокойство всем, кому только можно, в этот ранний час в княжеском доме.

— Я пришёл с миром, — объявил он с порога. — Радуйтесь, дети, Он любит вас, и несет вам свой свет. Встречайте, откройте ставни, в который раз побеждена Им тьма. Сегодня Яр Конь вернулся из дальних мест: стерты его копыта, и грязь прилипла к ногам, и волос потемнел от пыли дорог…

Возможно, на лице моего отца Белогор прочёл нечто его огорчившее. Иначе зачем вдруг изменился он лицом, и спросил:

— Помнишь ли, князь Тетыслав, слова эти?

И стал говорить, отчетливо, подчеркивая каждое слово:

— Я бог твой, я тот, который одевает поля муравою и леса листьями: в моей власти плоды нив и деревьев, приплод стад и все, что служит на пользу человека. Все это дарую я чтущим меня и отнимаю у тех, которые отвращаются от меня...

— Помню, волхв, помню, — ответил отец, и в голосе его было нечто просящее или примирительное, я не поняла.

— То-то. Попомни слова эти. Все мы дети Его, и ты — тоже. Много к тебе, князь, людишек ездит. Много тех, кто известен своим нравом буйным. Погуляли они у соседей, наслышан. По княжескому, верно, решению? И тебя в Коренице раз и другой по месяцу не было, знаю. Уж так погуляли, много даны теперь поплачут. И без того война и у них, Свенд и Кнуд[3] пошли против брата, и нет конца — краю крови пролитой…

Отец молчал, я, в меру своих небольших возможностей, сводила концы с концами. Вот оно как, отец, значит, нарушил слово своё — пока не поднимет Яромира, не поставит на княжение, в бой не пойдет. А ведь прав Белогор, не было князя нашего и отца месяца два, я ж скучала как, а он потом говорил — я в Арконе был по делам, в Венете тоже…везде князя ждут!

Белогор молчал, отец голову повесил и не ответствовал, ахнула и прикрыла рот рукой тетка. Долго смотрел на князя Белогор, потом головой покачал, продолжил:

— Я тебе, князь, так скажу: Световит против доброй битвы не против никогда. Воин с воином, меч с мечом. А когда ты с лица земли города да поселки сметаешь, когда пожары вокруг, дети и женщины гибнут, старики…Кто ж простит тебе, князь, кто отпустит? Рано ли, поздно ли, поднимутся даны, а ну как придут за кровь спрашивать? У тебя тоже дети, ты боль знаешь, Тетыслав…

— Да мы, кажется, волхв, ещё живы все, и мечи наши не ржавые, почто пугаешь? Ты и сам воин! — взорвался отец.

Белогор махнул на него рукой, ногой топнул.

— Оно так, и мы тебя не выдадим, коли ты нас не выдашь! Только раньше с Большой земли была у нас поддержка, и свои все кругом, а нынче с крестами все, погиб не один уж Род, родство поправ и веру! Оттого и гибнут, что отступники покорившиеся, да только нам легче не становится. Мало нас, а врагов много. Отзови дружины свои, Тетыслав…

Отец кивнул головой, соглашаясь. Буркнул только:

— Всех не отзовёшь. У многих своя голова на плечах. Сами решают, где её сложить можно…

Повздыхали. Я теряла терпение, переминалась с ноги на ногу, боясь, что переругаются, а тетка не знала, когда ж ей вставить слово, посадить волхва к угощению. Вот, вроде и молчат мужчины, а только висит в воздухе гроза.

— Аж у самих свеев[4] построили крепости для отхода. Ааргуза[5] почитай нет, разорён, в самом Роскилле[6] у данов стоим. Лаланд нам дань платит. Не поднять им головы, волхв. Не зря старались. Сколько наших полегло за славу эту, эх…

В голосе отца было столько горечи! Все знали, что не участвуя в военных событиях сам, князь Тетыслав жизнь свою положил на воинскую славу Руяна. Он каждого воина знал в лицо. Он заботился о семьях своих корабельщиков. Впрочем, давно уж на острове беда каждого становилась заботой всех. Не было у нас нищих и голодных, не было одиноких. И впрямь так!

— Когда нынешний король данов победит братьев своих, а к тому дело идет, трудно придется нам, князь. Он ведь и сам вполовину наших кровей, и жену взял от дальней родни нашей.[7] Я так сужу: не падали бы деревья в лесу, когда бы ни топорище — у топора. У него своя держава, он о ней заботиться станет. А ты у него на дороге, и так судил Светоносный: либо ты, либо он. Укроти сердце своё, князь Тетыслав. Не будет помощи нам и от своих: крестом они помеченные. Вот мы Шецин[8] проклятию предали, ни один корабль не пристает к нашим берегам, отвержены нами поморяне. И душит их злоба на тех, кто не сдался, и зависть к силе нашей. Я не удивлюсь, коли они данам помогать станут. Укротись, уймись, усмирись, Тетыслав. Так надо…

Отец вновь кивнул головой, соглашаясь.

— И вот ещё что, князь Тетыслав. Я ведь поэтому и шёл к тебе, а видишь, как разговор у нас лёг… Дщерь свою оставь в Арконе. Не надо ей в Кореницу.

Отец вскинулся, но и слова не смог сказать, за сердце схватился, глаза выпучены…

— Не подумай, что в заложницы беру, — мягко сказал Белогор. — Мне не того надобно, у меня уж и сын твой, то большая твоя забота. Только незачем ей пока домой возвращаться. Ей больше дано, чем всякому другому, она Божий свет видит, различает. Она особенная. Полюбилась мне. Позволь, научу её чему-то, что больше пряжи и варенья всякого.

Отец молчал, не было у него слов. Вглядывался в лицо Белогора, пытаясь понять истинную причину просьбы. Я же окаменела, боясь, что он очнется от растерянности, и тогда скажет «нет».

— Пойди ко мне, чадо, — ласково сказал мне жрец.

Я бросилась к нему, раскрыв руки для объятий. И он меня принял в свои…

 

********************************************************************************************************************

[1] Мир богов и вечных сущностей в славянской будто бы мифологии и здесь, на страницах романа.

Д. А. Гаврилов признал, что существительное «правь» не встречается в достоверных источниках и является лексическим нововведением, однако высказал уверенность в том, что «третья составляющая триады» была, но называлась как-то иначе… Несмотря на отсутствие существительного «правь» в древних текстах, некоторые родноверы— неоязычники считают, что название «православие» (от якобы существовавшего выражения «славить Правь») является «дохристианским названием религии славян». И поэтому называют свою религию «Родная православная вера» или «Славянская православная вера». Неоязычник Лев Прозоров (Озар Ворон) отмечает: «Само же слово «православный» было калькой греческого «ортодокс», в свою очередь бывшего калькой с иудейского «иехудим», как ни грустно это будет слышать иным «славящим Правь» неоязычникам». Учёные считают, что слово «православие» является калькой с греч. ὀρθοδοξία — буквально «правильное суждение», «правильное учение» или «правильное сла́вление».В Старославянском словаре отмечается, что слово «правь» встречалось как наречие и как частица, означая «правильно» как перевод др. — греч. ὀρθῶς, или «истинно, воистину» как перевод др. — греч. ἀμήν.

 

 

[2] Саксон Грамматик, датский историк, описывая культ высшего славянского бога Свентовита, говорит о том, что бог этот имел многие боевые знаки (Signa) или знамена. Главнейшим из которых была Станица (Stanitia) — полотнище материи, почитавшееся как высшая святыня. Вот что он буквально пишет (перевод А.Ф.Гильфердинга): «Оно было отлично по величине и цвету и почитаемо народом руянским почти столько, сколько величие всех богов. Нося его перед собою, они считали себя вправе грабить всё человеческое и божеское, и всё считали себе позволенным. С ним они могли опустошать города, разрушать алтари, неправое делать правым, всех пенатов руянских разрушать и сжигать, и власть этого небольшого куска полотна была сильнее власти княжеской».

Что касается современного русского слова станица (казачье поселение, или территориальная единица), оно восходит к древнему индоевропейскому корню, обозначавшему понятие "стоять". Этот корень имеет массу развитий и "воплощений" во многих, если не всех, современных индоевропейских языках: стан (славянское существительное, означающее военный лагерь, или стоянку), стоять, — stan (суффикс, присутствующий в названии ряда стран и территорий, распространившийся из иранских языков), stand (стоять),

stone (камень), stehen (стоять), Stadt (город), Staat (государство), status и т.д. Семантически Станица, как название высшего знамени и корень, обозначающий "стоять", видимо могут быть связаны следующим образом: главное знамя, как высший символ всегда находилось в самом центре, означало своим присутствием "ставку командования", главный стан (в славянском значении этого слова). Отсюда и могло возникнуть такое название — Станица. То есть там, где Станица — там и есть главный центр, главный стан. Что, в общем-то соответствует описанию статуса этого знамени. При этом, традиционные казачьи станицы — также имели свои собственные знамёна, или вымпелы, которые их обозначали. Так что и в этом случае, также, возможно, прослеживается связь между станом, становищем и знаменем, его отмечавшим.

 

 

[3] Вальдемар Первый действительно вступил на датский престол после продолжительной междоусобной войны со Свеном III и Кнудом V.

 

 

 

[4] Свеи — шведы.

 

 

 

[5] Вступлению в 1157 году Вальдемара I на престол предшествовала продолжительная междоусобная война его со своими братьями Свендом и Кнудом. Этими междоусобицами воспользовались славяна-руяне (жители острова, тогда называвшегося Руян, а ныне о. Рюген у берегов Германии).Они предприняли ряд опустошительных вторжений в Ютландию и датские острова: был разрушен Орхус (Ааргуз) и руяне дошли до Роскилле.

 

 

 

 

[6] Ро́скилле, Роскильд (дат. Roskilde) — город в Дании, на востоке острова Зеландия (Шелланн). Назван в честь легендарного основателя — короля Ро и священных источников (дат. kilde), часть из которых сохранилась в окрестностях города. Роскилле — бывшая резиденция датских королей (ок. 1020-1416) и правительства, столица Дании (до 1443 года), до примерно 1060 года — епархия и важнейший религиозный центр до времен Реформации. Здесь в XII веке написана Роскилльская хроника — древнейшее произведение датской историографии

 

 

 

[7]Вальдемар I Великий, король Дании (с 1157 по 1182 гг.) — предпринял более двадцати сухопутных и морских походов против балтийских славян (вендов) и, в конце концов, в 1168 г. завоевал о. Руян. По иронии судьбы Вальдемар I сам был полуславянином, т. е. сыном правителя Шлезвига, Кнуда Лаварда и Ингеборги, дочери Киевского великого князя Мстислава. Также будучи, по матери, внуком великого князя Мстислава, он был еще и правнуком Владимира Мономаха, в честь которого и получил свое имя. С 1154 г. имел русскую жену, Софью Владимировну (русская княжна, дочь то ли Владимира Всеволодовича, князя Новгородского, то ли Володаря Глебовича, князя Минского).

 

 

 

[8] Щецин (он же Штеттин) — столица поморян, еще одного народа из балтийских славян. В связи с принятием последними христианства и участии в попытках покорения Руяна датчанами и шведами, руяне предали братьев проклятию.

 

***