ОДИССЕЯ. Песнь вторая
ОДИССЕЯ
Песнь вторая
Встала из тьмы молодая с перстами пурпурными Эос.
Двух в колесницу коней запрягла, Фаэтона и Лампе,
И над землёй их пустила, росою её орошая.
Время вставать Телемаху. Покинув постель, он оделся.
Меч на плечо по привычке повесил. Подошвы ремнями
Крепко к ногам привязал. И, светлея лицом, как бессмертный,
Вышел из спальни. Глашатаям царским велит он собраться.
Им предстоит всех ахейцев собрать в это утро на площадь.
Бросили клич скороходы. Заполнили площадь ахейцы.
С медным копьём, при мече, перед ними наследник явился.
Образ его несказанной красой озарила Афина,
Так что дивился народ, предводителя юного видя.
Старцев толпа раздалась, и прошёл он на место отцово.
Два устрашающих пса улеглись возле ног Телемаха.
Первое слово в то утро сказал благородный Египтий,
Крепко согбенный годами, за жизнь повидавший немало.
Сын его старший, которого старец назвал Антифоном,
В Трою уплыл c Одиссеем, но смерть повстречал не в сраженье.
Злобный циклоп Полифем закусил им на ужин – последним,
Кто был чудовищем съеден из пленных ахейцев в пещере.
Вскоре сумел Одиссей обхитрить ненасытного зверя,
Факелом глаз ему выжег и вывел друзей на свободу.
Было у старца Египтия, кроме погибшего сына,
Трое других сыновей. Еврином с женихами беспечно
Буйствовал в царском дворце. Ну а двое других помогали
В поле работы вести. Но о сыне погибшем Египтий
Дух сокрушал постоянно. И вот что сказал он народу:
«Выслушать слово моё приглашаю вас, люди Итаки!
Мы на совет не сходились ни разу с тех пор, как отсюда
Царь Одиссей в быстроходных своих кораблях удалился.
Кто же собрал нас теперь? И кому в том нужда объявилась?
Юноша ли расцветающий? Муж ли, годами созрелый?
Слышал ли весть он о вражеской силе, идущей к Итаке?
Хочет ли нас остеречь от чего-то, про что он разведал?
Или о пользе какой для народа поведать он хочет?
Богоподобным он должен быть. Слава ему. Да поможет
Зевс Олимпиец его помышленьям свершиться успешно».
Речью такой был обрадован сын Одиссея. Немедля
Встал Телемах и к народу шагнул. Певсенеор, советник,
Скипетр, символ божественной власти, вложил ему в руку.
И, обратясь поначалу к Египтию, мудрому старцу,
Так он сказал: «Благородный старейшина славной Итаки!
Собраны мной вы, поскольку печаль мне великая нынче.
Я не слыхал о идущей на нас неприятельской силе.
И от беды остеречь не могу – о такой я не знаю.
Да и о пользе народной сказать вам пока не умею.
Нынче о собственном горе, давно уже в дом наш вошедшем,
Я говорю. У него два обличья, два жала смертельных.
Первое – без вести канул владыка Итаки, отец мой.
Был он отцом и для вас – как детей, он любил вас, ахейцы.
Жало другое намного больней и опасней – весь дом наш
Скоро погибнет и всё, что в нём есть, до конца истребится.
Я говорю о толпе сыновей наших знатных сограждан.
Нагло себя женихами назвав овдовевшей царицы,
Только одно на уме они держат – чтоб пир бесконечно
В доме моём продолжался. Когда бы они захотели
Честно руки Пенелопы просить, обратились бы прямо
К старцу Икарию, чтобы об участи дочери с ними
Важный решил он вопрос. Так ведь нет! Их желание проще –
Как пожирнее поесть да как больше вина из подвалов
Вычерпать царских. Хозяина нет. А наследник пока что
Сил не набрался, чтоб в смелом бою заменить Одиссея.
К вам обращаюсь, сограждане! Разве глаза ваши слепы?
Разве не видят они, как бесчинствуют в доме царёвом
Отпрыски знати итакской? Ужели вас совесть не мучит?
Пусть же по крайности явный укор наших добрых соседей
Спящий разбудит ваш дух. Наконец, олимпийцев бессмертных
Гнев и суровое мщенье за вашу неправду пусть ввергнет
Вас в благороднейший страх, что ахейцев всегда отличало.
К Зевсу взываю, взываю к Фемиде, бесстрастно советы
Смертных людей учреждающей. Право за нами признайте
В наших владениях быть господами. А может быть, чем-то
Мой благородный родитель умышленно вам оскорбленье
В годы правленья нанёс, и за то оскорбленье вы мстите
Мне, Одиссеву сыну? И, может быть, тем, что сегодня
Грабить наш дом возбуждаете наглых людей? Так тогда уж
Мы бы желали, чтоб скот наш и наши богатства вы сами
Силою взяли. Тогда бы для нас сохранилась надежда –
Мы бы дотоле по улицам стали скитаться, моля вас
Наше отдать нам, покуда бы вы нам его не отдали.
Нынче ж вы сердце моё безнадёжным терзаете горем».
Так он во гневе сказал и швырнул в зазвеневшую землю
Скипетром царским. И слёзы из глаз устремились. Проникся
К сыну царя Одиссея народ состраданьем. Сидели
Все неподвижно-безмолвно. Один Антиной неуёмный
Дерзостным словом ответствовать царскому сыну решился:
«Что ты сказал, Телемах, необузданный, гордоречивый?
Нет, обвинять ты не нас, женихов, перед нашим народом
Должен теперь, а свою хитроумную мать Пенелопу!
Три уже года прошло и начался четвёртый с тех пор как,
Нами играя, она подаёт нам надежду – всем вместе
И поотдельности каждому щедро себя обещает.
Добрые вести нам шлёт, но недоброе в сердце коварном
Явно готовит для нас. Вот послушайте, хитрость какую
Наша невеста придумала. Стан преогромный в покоях
Вдруг приказала поставить. И, всех нас собрав, объявила:
«Юноши вольной Итаки! Мои женихи дорогие!
Долго ждала я супруга, надеясь, что он возвратится.
Но, видно, Небу угодно, чтоб снова я стала невестой.
Стану я чьей-то женой. Только, воле богов покоряясь,
Прежде должна я соткать покрывало, которым по смерти
Будет накрыт мой отец, чтоб ахейские жёны не смели
Мне слов упрёка сказать: дескать, старец Лоэрт благородный
Предан земле без почтенья».
Такие слова нам сказала
Наша невеста, и мы согласились с условием этим.
Но, как положено, день проведя за упорной работой,
Всё, что успела наткать, Пенелопа к утру распускала.
Только к началу четвёртого года мы правду узнали
От непокорной рабыни, что выведав тайну, призналась
Нам в хитроумных делах госпожи. А потом уж мы сами
Ловкий обман Пенелопы нежданным приходом раскрыли
И приневолили тут же ее рукоделье окончить.
Мы же тебе говорим, чтоб ты знал и чтоб знали ахейцы.
Мать отошли, повелев ей немедля, на брак согласившись,
Выбрать меж нами того, кто отцу и самой ей по сердцу.
Если же будет и дальше играть сыновьями ахеян,
То пусть пеняет сама на себя.
Щедро разумом быстрым
Зевсова дочь одарила ее. В рукодельях различных
Равно искусна она. Но искусна и в хитростях разных,
Жёнам ахейским прекраснокудрявым неведомых прежде.
Что ни Алкмене, ни Тиро, ни славной царице Мекене
В ум не входило, то нынче увёртливый ум Пенелопы
Нам ко вреду изобрёл. Только все её хитрости тщетны.
Будем ваш дом разорять до последней минуты, покуда
Все помышленья свои против нас Пенелопа не бросит.
Знаем, премудрости ей всеблагими богами даются,
И обратятся они для царицы в великую славу.
Но, Телемах, это всё ты утратой богатства оплачешь.
Мы, повторюсь, не пойдём от тебя ни домой, ни в иное
Место, пока Пенелопа меж нами не выберет мужа».
«О, Антиной! – отвечал рассудителный сын Одиссея. –
Я не дерзну и помыслить о том, чтоб велеть удалиться
Той, кто меня родила и вскормила. Отец мой далёко.
Жив ли, погиб ли – не знаю. Но трудно с Икарием будет
Мне расплатиться , когда Пенелопу отсюда насильно
Вышлю – тогда я подвергнусь и гневу отца, и гоненью
Демона. Страшных Эриний, властительниц мести и мщенья,
Мать на меня призовёт. И среди поколений Итаки
Имя моё навсегда облечётся великим позором.
Нет! никогда не решусь я сказать ей подобного слова.
Вы же, коль малую малость тревожит вас совесть, покиньте
Дом мой. Иные пиры учреждайте. Своё, а не наше
Тратя на них и черёд соблюдая в своих угощеньях.
Если ж находите вы, что для вас и приятней и легче
Всем одного разорять, я вам снова скажу – разоряйте!
Но я на вас призову всех богов, и тогда не замедлит
Зевс поразить вас за наглость. Тогда неминуемо все вы,
Так же – бесплатно, погибнете в доме, разграбленном вами».
Так говорил Телемах. И рассерженный Зевс громовержец
Тут же к нему ниспослал двух орлов с каменистых утёсов.
Оба сначала, как будто несомые ветром, летели
Рядом они, широко распустив величавые крылья.
Но, подлетев к середине собрания, криком великим
Ставшего худшим подобием рынка, – громадные птицы
Начали быстро кружить над ахейцами, крыльями воздух
Вихрем вздымая и гневно очами сверкая над ними.
Вдруг, разрывая друг другу до крови и груди и шеи,
Дальше умчались они, пролетев над собраньем ахейцев.
Все в изумленье смотрели им вслед, понимая, что схватка
Горных орлов предвещала Итаке зловещее что-то.
Вскоре молчанье прервал Алиферс, многоопытный старец.
Был он искусен по птичьим полётам гадать и пророчить,
Что предвещают они и стране, и царю, и народу.
Так он сказал: «Справедливые люди свободной Итаки!
Первое слово моё к женихам Пенелопы. Над ними
Горе сгущается чёрною тучей. Недолго в разлуке
Будет с семейством своим Одиссей. Появившись внезапно,
Он принесёт неминучую смерть не одной молодёжи,
Жадно терзающей царского трона и честь, и богатства.
С нею погибнут и те, кто её подстрекали, и даже,
Думаю, те, кто злорадно смотрели на буйство безумцев.
Вот и размыслим, сограждане, как обуздать нам бесчестных.
Было бы лучше, конечно, чтоб сами они усмирились.
Я говорю не в острастку гулякам, но подлинно зная,
Что непременно случится. До слова сбылись предсказанья
Бед Одиссеевых. Их я поведал ему до того, как
В Трою отплыли ахейцы. И вот что тогда предсказал я.
После бесчисленных бедствий, в которых товарищей верных
Всех растеряет, забытый почти уже всеми, в отчизну
Царь возвратится. Моё предсказанье свершается нынче».
Тут же ответил ему Евримах, сын Полибиев: «Лучше
Шёл бы ты, старый гадатель, домой и своим малолетним
Внукам предсказывал, чтобы беды им какой не случилось.
В нашем же деле я более сильный пророк. Мы в достатке
Видим летающих птиц, но не все же они нам приносят
Горе в грядущие дни. Ну, а царь Одиссей без сомненья
Где-то давно уж погиб. И тебе бы погибнуть с ним вместе!
Здесь бы тогда ты не стал измышлять предсказаний неумных,
Гнев в Телемахе надеждой пустой разжигая, надеясь
Что-нибудь в дар получить от него за приятные мысли.
Слушай, однако. И то, что услышишь, исполнится быстро.
Если ты бедного юношу глупым своим многознаньем
Будешь к безумному гневу подталкивать, это, конечно,
В самое скорое горе ему самому обратится.
Разве способен он что-нибудь сделать один против многих?
Ты же, безумный старик, навлечёшь на себя наказанье,
Тяжкое сердцу – мы горько затавим тебя сокрушаться.
Я же разумней совет предложу Телемаху сегодня:
Матери пусть повелит он к Икарию в дом возвратиться,
Где, приготовив всё нужное к браку, богатым приданым
Милую дочь, как положено сану её, он наделит.
Иначе, мы, сыновья благородных ахеян, продолжим
Мучить царицу своим сватовством, потому что нимало
Мы не боимся ни полного звучных речей Телемаха,
Ни предсказаний, которыми ты, говорун поседелый,
Всем докучаешь. Ты этим лишь более нам ненавистен.
Ну, а дворец Одиссея, бесспорно, своими пирами
Мы разорим, если только избранница наша не примет
Наших условий и мужем не выберет из претендентов,
Кто ей милее. Её нерешительность дорого стоит.
Годы проходят, а мы всё не можем среди ахеянок
Выбрать достойнейших жен по вине овдовевшей царицы».
Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссея:
«О, Евримах! Женихи знаменитые! Больше ни слова
Вам не скажу и вперёд убеждать вас ни в чём я не стану.
Пусть нас рассудят бессмертные боги. Согражданам нынче
Всё я сказал без утайки. За ними последнее слово.
Вы же снабдите меня кораблём, многовесельным, прочным.
Спарту и Пилос хочу я теперь посетить, чтоб проведать,
Есть ли там слухи какие о милом отце и какая
В людях молва про него. Иль услышать о нем прорицанье
Оссы, всегда повторяющей Зевсово слово землянам.
Если узнаю, что жив он, что он возвратится, то буду
Ждать его год, терпеливо снося притесненья. А если
Скажет молва, что погиб он, что нет его между живыми,
То, не помедлив, в отчизну вернусь и насыплю высокий
Холм гробовой, и печальную тризну свершу в честь героя,
И Пенелопу, любимую мать, сговорю на женитьбу».
Речь свою кончив, он сел. Но сменил его Ментор, известный
Спутник и друг Одиссея до грянувшей битвы Троянской.
Это ему в день отплытия вверил и дом, и богатства
Царь ахеян. Завещал быть послушным Аэрту. И полный
Мыслей благих, обратился к согражданам друг Одиссеев:
«Выслушать слово моё приглашаю вас, люди Итаки!
Кротким, благим и приветливым, думаю, всякий ахеец
Может сегодня не быть, притесняя людей и из сердца
Правду изгнав своего. Что же нынче той правде там делать,
Если могли вы забыть Одиссея, который был нашим
Добрым царём и народ свой любил, как отец ненаглядных
Любит детей? Нет сегодня нужды необузданно-дерзких
Мне обвинять женихов, что вовсю головами рискуют
В глупой игре, разоряя богатства царя Одиссея
И полагая, что больше его никогда не увидят.
Вас же, сограждан моих, я хочу пристыдить, что, собравшись,
Вы равнодуно сидите и слова не скажете против
Малой толпы женихов, по сравнению с вами, ахейцы!»
Сын Евеноров тогда, Леокрит, негодуя, воскликнул:
«Ах ты, безумный, зломышленный Ментор! Ты нас предлагаешь
Гражданам нашим смирить! Но ведь справиться с нами едва ли
Смогут они. Нас ведь тоже немало. И если бы даже
Сам Одиссей твой, Итаки властитель, явился и силой
Нас женихов благородных, в его веселящихся доме,
Выгнать оттуда замыслил, – его возвращенье в отчизну
Было б жене, тосковавшей так долго о муже, не в радость.
Злая погибель его бы постигла, когда бы он вздумал
Нас одолеть. Так что глупое слово сказал ты нам, Ментор.
Вам же, сограждане, время пришло по домам расходиться.
Делом займитесь своим. Ну а Ментору и Алиферсу,
Верность царю сохранившим, придётся помочь Телемаху
В путь снарядиться. Но, думаю, долго случится бедняге
Здесь просидеть, собирая неверные слухи. Скорее,
Мыслям незрелым его суждено сгинуть в Тартар, не сбывшись».
Так он сказал, распустив самовольно собранье ахеян.
Все разошлись. Женихи лишь остались и в дом Одиссея
Дружной вернулись толпой, чтобы пиршеством души потешить.
А Телемах одиноко пошёл на песчаное взморье.
Руки водою умыл и к Палладе с мольбой обратился:
«Ты, посетившая дом мой вчера и в туманное море
Плыть повелевшая мне, чтоб рвазведал я, странствуя, нет ли
Слухов о милом отце и его возвращенье. Богиня!
Будь благосклонна ко мне. Затрудняют мой путь ахияне.
Паче же всех женихи, на меня воспылавшие злобой».
Так говорил он, молясь. И богиня Афина предстала
Взору его. Но была она нынче и видом и речью
С Ментором схожа. Крылатое бросила слово богиня:
«Смел, Телемах, и разумен ты будешь, ежели владеешь
Силой великой, какой обладал Одиссей богоравный.
Цели достигнешь желанной и путь свой удачно закончишь.
Но если только не сын ты царя и царицы, надежды
Нет никакой, чтобы смог ты удачи добиться. Бывают
Редко подобны отцам сыновья. Своей большею частью
Хуже отцов, лишь немногие лучше. Тебе же богами
Быть суждено и разумным и смелым, поскольку не вовсе
Ты Одиссеевой силы великой лишён. И надежда
Есть для тебя, что удачно всё то, что задумал, свершится.
Пусть женихи изощряются в зле и обмане – оставь их.
Горе безумным! Они в слепоте, незнакомые с правдой,
Смерти своей не предвидят, не чувствуют, как подступает
К ним роковая судьба, чтобы вдруг погубить их однажды.
Ты же своё путешествие можешь начать хоть сегодня.
Будучи другом отца твоего, кораблём быстрокрылым
Прямо сейчас я могу обеспечить тебя. И к тому же
Сам поплыву я с тобой. А пока ты домой возвращайся.
Слугам своим прикажи, чтоб тебя снарядили в дорогу.
Пусть приготовят съестное, сосуды едою наполнят.
Амфоры – добрым вином. И муки пусть побольше насыпят
В крепкие козьи меха. Ну а я той порой постараюсь
Добрых гребцов подобрать. Кораблей же в Итаке не мало.
Выберу лучший. И тут же немедленно будет он нами
В путь приготовлен и к пристани до отправленья причален».
Так Телемаху сказала у моря Афина Паллада.
Берег покинув, домой поспешил он. Но дома всё то же
Взгляд его встретил. Опять женихи занимались бесчинством.
Коз обдирали одни, превратив в живодёрню палаты.
Крупных зарезав свиней, во дворе их палили другие.
С едкой усмешкой к нему подошел Антиной и, насильно
За руку взяв, произнёс, чтобы слышали это другие:
«Юноша вспыльчивый, злой говорун, Телемах, не заботься
Больше о том, чтобы вред наносить нам и словом и делом.
Лучше по-дружески с нами без всяких забот, как бывало,
Дни проводи, веселясь. А послушные Небу ахейцы
Волю исполнят твою – быстроходное судно получишь,
Пилоса чтобы скорее достигнуть, любезного Зевсу,
И о любимом отце разузнать, затерявшемся где-то».
Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссея:
«Нет, Антиной, неприлично мне с вами, надменными, вместе
Против желанья сидеть за столом, веселясь беззаботно.
Будьте довольны и тем, что богатства несметные наши
Вы разорили изрядно, покуда я был малолетним.
Время прошло. Я теперь возмужал. И советников умных
Боги мне дали. О ваших бесчестных делах мне известно
Всё до подробностей. Смелость во мне пробудилась бороться
С наглостью вашей. Пусть Мойра, богиня судьбы, покарает
Вас наказанием неотвратимым. Пусть будет известно
Вам, что, вернувшись из Пилоса, я отыщу непременно
Средство, чтоб выполнить волю богини судьбы. А пока что
Я уплываю. И путь мой напрасным не будет. Хотя я
Вынужден плыть не хозяином (так уж устроено вами).
Здесь мне от вас корабля и вовеки веков не дождаться».
Так он сказал. И свою из руки Антиноевой руку
Вырвал решительно. Видя всё это, незваные гости
Едкие реплики острыми стрелами в сердце вонзили
Храброго юноши. Так говорили одни из незваных:
«Нас Телемах погубить не на шутку замыслил. Быть может,
Многих он в помощь себе приведёт из песчаного Пилоса. Может,
Многих их Спарты. Об этом, как видно, заботится малый.
Может случиться и так, что богатую землю Эфиру
Он посетит, чтоб добыть там смертельного яда и этим
Ядом, вернувшись, нас всех отравить до единого разом».
«Но, – отвечали другие насмешники первым, – кто знает!
Может случиться легко, что и сам, как отец, он погибнет.
Тем он, конечно, и нас озаботит. Тогда нам придётся
Всё разделить меж собою царёво богатство. Уступим
Разве что дом Пенелопе и мужу её, если только
Сделает выбор она между нами, сдержав обещанье».
Так женихи говорили, приправив остроты сарказмом.
А Телемах поспешил в кладовую отца – помещенье
Старой и крепкой постройки. И злата и меди там было
В добром избытке. Там платье в ларях и душистое масло
В ёмких сосудах хранились. И в глиняных амфорах вина
Строем стояли у стен на давно ожидаемый случай,
Если домой Одиссей из неведомых далей вернётся.
Двери двустворные, дважды замкнутые, в ту кладовую
Входом служили. Всё зорким усердьем в порядке держала
Лучшая в доме раба Евриклея. Царевич тихонько
Няню позвал в кладовую и, двери прикрыв, наказал ей:
«Нянюшка милая! Знаю, как ты бережёшь неусыпно
Лучшие вина в надежде, что милый отец мой вернётся.
Им ты двенадцать вместимых сосудов наполни и крепко
Их запечатай. И столько же крупных мехов оржаною
Щедро мукою насыпь, чтобы в каждом вмещалось по двадцать
Мер. Но об этом никто пусть не знает. Припасы все вместе
К выходу ближе поставь. Я за ними приду, как стемнеет.
Лишь Пенелопа в покои уйдёт, помышляя про отдых.
Спарту и Пилос хочу посетить, чтоб узнать досконально,
Нет ли там слухов каких про отца и его возвращенье».
Так ей сказал Телемах. И печальная няня, заплакав,
Горькие мысли свои со слезами смешала: «Зачем ты,
Милое наше детя, отворяешь бесплодной надежде
Сердце своё? Для чего ты, последняя наша опора,
Плыть собираешься в дальнюю, чуждую землю? Давно уж
Бедный отец твой кончину там встретил вдали от отчизны.
Здесь же, покуда ты странствовать будешь, нахальные гости
Ваши богатства разделят, покончив с тобой на чужбине.
Лучше останься, мой друг. Никакой нет нужды неминучей
В страшное море пускаться навстречу погибели верной».
Ей отвечая, сказал рассудительный сын Одиссея:
«Няня, мой друг, не тревожься. В свой путь необычный пускаюсь
Я не без воли богов. Но клянись мне, что мать не узнает
О разговоре с тобою. Боюсь, чтоб у ней не поблекла
Кожа лица».
Евриклея богами великими стала
Клясться усердно. Когда же молитву свою совершила,
Тотчас за дело взялась, наполняя вином ароматным
Амфоры и первосортной мукою меха попросторней.
Он же домой возвратился, где вновь женихи пировали.
В эти минуты богиня Афина, принявшая образ
Сына царя Одиссея, легко обежала весь город.
Всем предлагала на пристань под вечер придти, чтобы в Спарту,
Как полагалось традицией, судно с царевичем дружно,
Небу молитвы воздав, проводить. Двадцати же пришедшим
Выпадет случай гребцами в команду попасть, что немало
Пользы сулило – питанье за счёт Телемаха и деньги,
Те, что получат они от него за морскую дорогу.
После Афина Паллада пришла к Ноемону, владельцу
Крупных судов, без труда покорявших бурливое море.
Царскому сыну с охотою дал он надёжный корабль
И обещался на пристань придти, чтоб богам помолиться.
Солнце в пучине исчезло, поморье окуталось тенью.
Судно, готовое к плаванью, стало по воле богини
Около пристани. Люди сошлись у причала. А в доме
Царском всё пир продолжался, покуда Афина Паллада
Там не явилась в обличии Ментора и не затмила
Пьяным туманом гуляк-женихов. Обнимая друг друга,
Стали они расходиться, спеша до постелей добраться.
Сон не замедлил надолго сомкнуть им тяжёлые вежды.
Так светлоокая Зевсова дочь Телемаху сказала:
«Время настало идти нам с тобою на пристань, где в сборе
Спутники наши. Гребцы уж у вёсел заждались, наверно».
Кончив короткую речь, поспешила Паллада на пристань.
И, ускоряя шаги, Телемах устремился за нею.
К пристани и кораблю и собравшимся здесь горожанам
Вскоре они подошли, и с короткою речью царевич
Сразу ко всем обратился: «Собратья! Прошу вас помочь мне.
Надо тихонько из царского дома продукты на пристань
Нам принести. Их в дорогу собрала рабыня. Она лишь
Знает одна о моей путешествии в Пилос и Спарту.
Так что прошу вас, чтоб тайна моя не раскрылась как можно
Дольше. Но чтобы она и реальною стала – продукты
Надобно нам побыстрей принести». И пошёл по дороге
К дому. За ним торопливой толпой зашагали другие.
Вскоре запасы на судно внесли и сложили их в трюме.
Скоро и сам Телемах за богиней Афиной поднялся.
Подле кормы разместилась она. Рядом с нею царевич
Сел. И гребцы, отвязяв от причала канаты, на лавках
Дружно устроились около вёсел. Афина Паллада
Вызвала ветер попутный, который по тёмному морю
Шумные волны погнал. Телемах, возбуждая команду,
Дал приказание снасти скорей укрепить. И ахейцы
Мачту сосновую разом подняли, в гнездо водрузили,
И по бокам натянули верёвки. Потом привязали
Парус ремнями плетёными. Ветром упругим наполнясь,
Он белой птицей взметнулся. И звучно под килем забились
Волны окутанной мглистым вечерним туманом стихии.
Славно неслось кораблю по широкому вольному морю.
И корабельщикам славно на судне ожившем летелось.
Чаши наполня вином, сотворили они возлиянье,
Должное вечнорождённым, бессмертным небесным владыкам.
Паче других – светлоокой богине Афине Палладе.
Судно же ночь всю и утро, как чайка, над морем летело.
Конец второй песни
