МАРТ
МАРТ КОНЧАЕТСЯ
Замерцали вдруг стихи, как в парче тугой волокна;
мимолётные штрихи вносит дождь в простор и окна.
Март кончается. Апрель шебаршит в аллеях парка,
оккупировала мель серебристая чуларка.
И роняет лепестки в сквер миндаль и на дорогу,
пьют прибрежные пески море, выпить всё не могут.
Алыча цветёт в саду, манит пчёл, как лад поэта,
я уже не пропаду, не сорвусь бродить по свету.
Как магнитом неким, нас вновь влечёт опять друг к другу,
от Фороса на Меллас мчится чаечная вьюга.
Средь барашков сейнера в порт спешат, волна – горбата;
даль вечерняя – сера, утренняя – розовата.
И обласкан солнцем день, ярок, самобытен, сочен;
листья свежие сирень обрела за ночь из почек.
Бесконечны и тихи ливни звёздных фейерверков,
и мои, средь них, стихи не боятся, что померкнут.
Так им дышится легко, так пекутся о поэте,
что я вижу далеко всё в мерцающем их свете…
МАРТ
Рухнул птичий взволнованный щебет,
изогнулся ручей, как гюрза,
облака растворяются в небе
и бездонна небес бирюза.
Пахнет март первоцветами тонко,
стали чище, душевней слова,
мама в сквере гуляет с ребёнком
и сверкает росою трава.
Я люблю этот месяц за хрупкость
и летучую нежность в Крыму,
он душевную чёрствость и тупость
ни за что не простит никому.
Море тихо бормочет за сквером
и удача уже не предаст;
ни любви, ни надежды, ни веры
этот месяц в обиду не даст.
Это чувствую я обострённо,
всей душой изменениям рад,
почки первые в оживших кронах
нежной зеленью радуют взгляд.
А когда заклубятся туманы
мифам древним и сказкам под стать,
почему-то про дальние страны
начинаю, как в детстве, мечтать.
Выйду в сад – он проснулся, он дышит,
алыча скромно радует взор,
и серебряной ниточкой вышит
виноградной улитки узор…
МАРТОВСКИЙ ЭТЮД
В ущелье Трёх Гор заползает туман,
ползёт, как большая улитка.
Удилищем тянет строительный кран
из облака солнце, как рыбку.
А как же!
Не скрыться уже от весны!
Журчит ручейковое пение!
Бросаются рифмы фиалок лесных
в весеннее стихотворение!
И гул самолёта, уйдя в синеву,
блуждает тропинками звёздными.
Роняет миндаль лепестки на траву
с печалью ещё неосознанной.
И окна блестят от скользящих лучей,
их стёкла готовы расплавиться,
и, чувствую, лад стал игрив, как ручей,
и это не может не нравиться.
А там, как в Элладе, посадки маслин
и в мареве розовом лужицы.
К Ай-Петри асфальта бежит серпантин
и кроны сосновые кружатся.
И, взмыв над заливом, так чайка парит,
что снова я верю в везение.
Я очень хотел бы увидеть Париж,
когда бы ни Ялта весенняя.
Когда бы ни этот, ласкающий взор,
пейзаж, как воскресшая небыль,
где синие контуры мартовских гор
на фоне лазурного неба…
МАРТОВСКИЕ СЛИВЫ
Сник февраль, – и во дворах, и в скверах
сливы расцвели снегов белей.
В лучшее в душе проснулась вера,
сердце встрепенулось вместе с ней.
Я смотрю на мир, мне Богом данный,
в коем стало меньше суеты,
что казалось зыбким и обманным,
обрело реальные черты.
И уже на зорьке птичьи песни
о любви напомнили, о ней,
стало жить честней и интересней,
стало жить и легче, и трудней.
Что с того, что жизнь несправедлива,
власть подла и бьёт порой под дых,
если горьковато пахнут сливы
во дворах и в скверах продувных?
И уже, не думая о прошлых
днях и бедах, где я сир и нищ,
я бегу от анекдотов пошлых,
от нетрезвых встреч и толковищ.
От себя бегу, от всяких «измов»,
от вранья, понятно и коню!
Оптимизм? Зовите оптимизмом,
этот «изм» я вовсе не гоню!
Что с того, что над горами тучи
и крупа лицо сечёт мне, ах! –
если ощущаю я летучий
ритм стихов в душе и в небесах?
Я люблю вас, мартовские сливы,
за воздушность праздничных одежд,
если б знали, сколько принесли вы
и желаний новых, и надежд.
Сердце и душа, на день взирая,
вспомнили о том, что мир забыл
что эскизы ангельского рая
март в дворах и скверах обронил.
