Новый Афон, пещера

Там солнце рыщет спаниелем рыжим,

но непрямоугольные миры

и первобытный хаос неподвижны

внутри курчавой Иверской горы,

лишь факельных огней протуберанцы.

Не обернусь, но знаю наизусть –

такой организацией пространства

теперь я никогда не надышусь.

 

Под трещинами каменного неба

неровный серый грубый известняк,

зелёные отметки наводнений,

подземные овраги – и сквозняк

там, где неверной левой я ступала

на твой ребристый серебристый спуск,

в колонию кальцитовых кристаллов,

не раскрывая створок, как моллюск,

 

от рукокрылых прячась в нишах скользких,

в меандрах холодея на ходу.

Мне скажет Персефона – ты не бойся,

иди, не так уж страшно здесь, в аду.

В энергию застывших водопадов,

в холодный бунт мерцающих озёр,

клыков известняковых эскапады

ты обратишь свой страх и свой позор.

 

Прошу – «Приятель, убери свой Nikon» -

уже одной из местных Персефон, -

как в храме – ну нельзя на фоне ликов! –

так здесь – нельзя, здесь сам ты - только фон!

Нет воли разозлиться, крикнуть – «тише!»,

их болтовня пуста – да неспроста.

Они галдят – чтобы себя не слышать –

и всё же их спасает красота,

 

по капле, не спеша, как сталактиты

растут в веках – так в нас растёт душа

Вселенной, так тысячелетья слиты

в спартанский твой космический ландшафт.

А поклониться каменной Медузе

лишь избранным дано – так за алтарь

не каждого пускают. Разве – музы

по кружевным полам, да пара стай

 

нетопырей. А в карстовых глазницах

звучит орган. Не поросли бы мхом!

И как бы мне в сердцах не разразиться

наивно-назидательным стихом…