Большеносый и большеухий, как все старики, Михаил Андреевич сидел на приступочке лицом к окну и, залитый солнечным светом, подшивал старые чуни... Игла с суровой нитью ловко ходила в его узловатых пальцах, притягивая к подошве новый кусок войлока, над коленями реденькой стаей кружились пылинки, и в тишине поскрипывал напёрсток, подталкивая в зад свою острую подружку...

Старик этот оказался в числе моих новых родственников, приобретённых по случаю брака вместе с молодой женой. Не успев наговорится о войне со своими дедами и питая нежные чувства к этому ветерану, я сказал ему, придвинув табурет: «Дед Миш, айда по пивку!» Дед, улыбаясь, качал головой: «Спасибо! Пиво не пью...» "Так давай по водочке, а!?" - не унимался я... Обернувшись поглядеть, не идёт ли бабка, дед кивнул головой и, поднимаясь, тихонько заговорщицки указал мне на дверь...

Яблоня роняла на завалинку розовые лепестки... Один неугомонный закружился над дедовской рюмкой, затрепетал и, словно похмельный мотылёк, присел на водочную гладь... Андреич полез было пальцами вылавливать нахлебника, но я опередил его, откинув лепесток вилкой... Выпили мы по одной... Потом, как полагается, сразу ещё по одной и закурили...

«Рассказал бы о войне-то, Михал Андреич..! Про геройский поступок какой-нибудь, а? - лез я с расспросами - интересно же..!» Ветеран поднял на меня глаза... " Чего же рассказать-то, про какие подвиги, когда я связистом при штабе фронта воевал..? На передовой раза три всего был, да и то недолго... А герои настоящие - они все давно в могилах лежат, так что нечего мне рассказывать, нечего..!"

«А какой фронт-то был, кто командир, Жуков?» - наливая по третьей, гнул я свою линию... «Белорусский - мой фронт... Командовал им Рокоссовский Константин Константиныч, серьёзный мужик был...» - задумавшись, отвечал дед, прилаживая кусочек сала на горбушку...

 

«А вот скажи мне, дед Миш, как вы на фронте языков пытали? Ведь было же такое..!? Вот если не говорит проклятый ганс, и всё, чего с ним делать-то - расстрел..?» - осмелев у пустой бутылки, перешёл я на острые вопросы... Старик прищурился едва, расстегнул ворот рубахи и с улыбкой спросил: «А зачем это тебе?» «Просто хочу знать и всё..! Интересно же! Ну, расскажи, а..! Я же не маленький, тридцать лет скоро будет..!» - настаивал я. Старик вытащил из кармана портсигар, стукнул папиросой по его алюминиевой крышке и прикурил, глубоко затягиваясь сизым дымом...

 

«Пыток я не видел - врать не буду..! Чтобы там глаза выкалывали, резали живьём кого-то - такого не было! Но один случай про языков я тебе, так и быть, расскажу..!

Освобождали мы тогда Белоруссию... Вот идёт наступление, фронт движется лихо, громит врага, мы со штабом не отстаём - следом идём... Остаются позади городки и сёла - одно пепелище, развалины - смотреть больно... Наступаем, значит, и вдруг на одном из участков случается заминка... Напоролись наши танки на минные поля, и захлебнулось кровью наступление... Артиллерия ещё бьёт откуда-то дальнобойная - аж штабная изба ходуном ходит... Чувствуется, что у немцев тут серьёзный укрепрайон! Сунулись наши ещё раз, два и встали...

Константин Константинович ходит чернее тучи по штабу - потери большие! Говорит мне: «Миша, давай сюда начальника местной разведки!» Ну, я, как положено, вызвал и сижу тихо, как мышь... Тут прибегает полковник какой-то и докладывает, что взяли четырёх языков офицеров, те пока молчат, но к вечеру разведданные обязательно будут! А время было - обед... Командующий как рыкнет: «Какие вечера, полковник, так твою растак..!? Немедленно привести языков ко мне! И переводчика! Бегом!»

На поляне, за чудом уцелевшей избушкой, где расположился наш штаб, в ожидании команды вытянулись рядком новенькие «катюши»... Около крайней машины прохаживался взад-вперёд Рокоссовский... За его движениями не отрываясь следил молоденький лейтенант-переводчик, стоящий рядом.... Он не находил себе места и поминутно вытягивался в струну, хотя генерал давно скомандовал ему «вольно».

Через несколько минут разведчики привели-таки захваченных фрицев и построили в шеренгу перед грозным командиром... «Кто из вас будет сотрудничать с Красной Армией - останется жив! Желающие - шаг вперёд! Переводи!» - коротко и ясно отчеканил генерал. Немцы, готовые видимо к расстрелу, выслушав переводчика, задрали подбородки, выражая этим своё презрение к смерти, и не шелохнулись... «Привязать вон того со знаками СС к дереву за крайней катюшей!» - прозвучал стальной голос, и солдаты бросились выполнять приказ...

Когда всё стихло и немного развеялся дым, артиллеристы засуетились рядом с реактивной установкой, заряжая в неё новые ракеты... По поляне расползался страшный запах горелого мяса и тряпок, запах смерти... Трое оставшихся языков, не отрываясь, смотрели на скрюченный, как фитилёк свечи, дымящийся труп под опалённым деревом...

Во второй раз переводчик не успел перевести до конца сказанное Рокоссовским, как немцы с бледными лицами дружно шагнули вперёд!

«Где начальник разведки, забирайте! И чтобы через час у артиллеристов были координаты целей!» - бросил, уходя, полководец и зашагал в сторону штаба...

Вскоре опять всё загудело, пришло в движение... Запели свою страшную песню катюши, затряслась матушка земля... Наступление продолжилось, и мы поспешили вслед за войсками, оставив позади себя этот сгоревший хутор, и чудом уцелевшую избу на краю леса, и ту поляну с чёрным деревом...»

 

Досказав, дед как-то тяжело вздохнул... Приподнял пустую бутылку и поставил на место... Поражённый его рассказом, я хотел было бежать за второй, чтобы выспросить ещё чего-нибудь, да на крыльце появилась бабка...

«Ах ты, чёрт лысый..! Я его, значит, ищу по дому, а он в палисадничке водку пьёт! А ты, Санька, значит, ему наливаешь... А вот я вас обоих шваброй!» - закричала в негодовании бабка, и посиделке нашей пришёл конец...

Прощаясь, в тот день Михаил Андреич обнимал меня во хмелю на деревянном крылечке и говорил тихонько: «Было, было... Чего уж тут поделаешь..? Это война, сынок...»