Баллада о темном «спасителе»
Грешная история одного «зомби-апокалипсиса»
Посвящается нелепостям всех фантастов с нездоровой склонностью к теме некромантии. Не рекомендуется для чтения детям, беременным женщинам и людям с неустойчивой психикой.
Далеко и в очень темном мире, в полнолуние где-то на селе, точно сдавшись грешной нашей лире, был рожден «спаситель» во хлеве. И не знал о будущей он доле, в тот момент не знал он и слова, только был уж кроха тот на воле, и о нем история права!
Пискнул раз, второй разок и третий, а то все забыли про него. Как-никак, а маленькие дети – это счастье дома твоего. В грешный мир пришел он издалека, не пятнал он руки во крови, двадцать лет до названного срока был живым он, черти подери!
* * *
Был прилежным, кротким этот кроха всем своим товарищам назло, но не смог не встретиться он с роком, и в тот день ему не повезло. Он гулял так близко очень к стойлу, к лошадям частенько он бродил, а в тот день, подвыпивши чуть пойлу, поступил как пьяный он дебил. Он, видать, считал себя героем, ну, а может, рыцарем каким – на коне с каким-то диким воем вместе с ним, читатель, мы летим. Но летел он, впрочем, недалеко – в лошадях немного, видно, крыл, конь его подбросил однобоко и копытом в темя засветил.
Мир померк, часы остановились, время шло, но будто лишь едва, и врата пред духом отворились, а потом услышал он слова. Те слова, услышав лишь однажды, позабыть не сможет больше он, те слова, что знает, верно, каждый – их кричат во время похорон.
* * *
Умер он, его похоронили, только дух от тела – ни на шаг. В райский сад, похоже, не пустили, коль вокруг остался только мрак. Он узрел, что движет этим миром, вслух живым того не говоря… Как же мог он быть таким дебилом, чтоб вскочить по пьяни на коня?
Грезил он, как люди умирали от годов, болезней или мук – с той поры, насколько мы узнаем, стала смерть вернейшей из подруг. Он вопрос – шекспировский тот самый, «быть-не-быть» великий тот вопрос – задавал беззвучно и упрямо, и пролил немало духом слез.
* * *
Прошел год… Возможно, даже больше, всем бессмертным время не удел. Мир душой почуять можно тоньше – только ей, поверьте, он владел. День пришел, скелетом встал он с койки, вскрыл отмычкой древний саркофаг, пыль стряхнул и смелый, четкий, стойкий он на свет направил после шаг.
На него залаяли собаки, и петух округу огласил. Ну а крик «там зомби, вурдалаки!» сотню раз уж ветер разносил. Кем он стал – убийцей, вурдалаком? Где же взял физических он сил? Его дух, поверьте же нам, плакал, пока люд предсмертно тот вопил. Он желал воскреснуть, но не мертвым, жизни той совсем он был не рад! Коли жизнь послала его к черту – разве был он в смерти виноват?
Он упал и землю скреб когтями, от души душою он кричал. Ну а вы подумайте-ка сами: кто из вас подобным ему стал? Кто из вас при жизни этой умер, кто из вас, возможно, убивал, кто из вас о том предался думе, кем же здесь до смерти своей стал? Он лежал покойно, без движений, в жилах кровь с отравою текла, был в тот день он полон сожалений, но судьба его не подвела.
* * *
День прошел, и бурным был он очень, коли так возможно нам сказать, ведь свой лик – ужасный, между прочим! – он в реке пытался отмывать. Но отмыть возможно только тело, а дела непросто столь отмыть – черт дери, сложнейшее то дело, коль других успел ты погубить!
Вы на вид бы дали ему сорок – ну, а может, где-то сорок два, коль бы сквозь истлевших прядей ворох его рот вам молвил то сперва. Коль не те прогнившие три зуба, коль не тот ослепший правый глаз, коль не смрад, идущий как от трупа – средь людей красавцем был б сейчас.
День прошел, и солнце перестало для людей от радости светить. Делать что – душа его не знала, и себя решил он погубить. Умереть возможно ли вторично, коли ты когда-то умирал? Коли жизнь вдруг стала безразлична – у других зачем ты отнимал? Может, он сумеет возвратиться, скинуть прочь прогнившую всю плоть, может быть, однажды все простится, и его помилует Господь?
Воскресит – иль просто уничтожит? Уничтожит, чтобы воскресить? Кто ему как Лазарю поможет? Мертвецом придется ему слыть! Воскрешен – и тем же уничтожен, он убит – и этим воскрешен, что за смысл чертов в том заложен, что за черт в том смысле отражен?
Широко раскинув свои руки, он лежал с укором на лице, он стенал и землю скреб от муки, об ином мечтая здесь конце. Но конец не будет ему близок, ведь у всех различные концы… Коли мир настолько этот низок, по нему здесь бродят мертвецы.
* * *
В новый день он вышел из ночлега, он создал из веток себе трость, и коль нет уже в нем человека – от бедра приделал к ней он кость. И он шел неведомо куда-то, он желал неведомо чего – иль узреть божественного сада, иль чтоб смерть взяла уже его.
И он шел – и звери разбегались, пения птиц не слышно по утру… Волки все покорно расступались, а медведь назад залез в нору. Он шагал – и ветер надрывался, он ступал – и ветер завывал… Целый лес как будто испугался, из себя скорее исторгал.
Он под ночь добрался до кургана своего родимого села. Как же жаль, что жителей там рано смерть к себе насильно призвала! Перед ним раскинулись могилы, в глубине лежали мертвецы… И расти как будто стали силы… Ну держись, живые подлецы!
Он не знал, зачем остановился и зачем здесь землю стал копать. Час прошел – и он вдруг убедился, что была в могиле этой мать. Умерла совсем она недавно, плоть отдав холодной той земле… Мертвецов хоть видел он исправно, стало тут ему не по себе. Он отмел сырые комья глины, прошептал он горькие слова, он убрал остатки паутины и слезу пролил едва-едва. Он ревел, и слезы утекали точно кровь когда-то из сердец… Для чего сердца так долго спали, что телам пришел уже конец?
Час прошел – а он не шелохнулся, близкий труп по-прежнему держал. Час прошел – и труп тот шевельнулся, а потом как будто задрожал.
«Ой-ей-ей! Ужель, сыночек, ты ли? Ты судьбе моей, гляжу, не рад. С братом вы любимы мною были, только нет нам всем пути назад. Ты не плачь, сынок мой, успокойся! Тебя ждет великая здесь честь. С силой ты отныне же освойся и сверши за нас, убитых, месть. Ты спаси заблудшие все души, подними убитые тела. Мой сынок, поверь мне и послушай: то судьба здесь вместе нас свела. Оживи невинно убиенных, воскреси их силой своих рук, ведь в земле похожи все на пленных… Ты, мой сын… ты некроманта внук. Дар в тебе с рождения проявился, но молчать решила я тогда… Раз ко мне ты мертвым возвратился, то держать не стану я слова…»
Хладный труп еще раз шевельнулся, а потом навеки уж замолк, смерти он вторично улыбнулся, будто был какой-то в этом толк. И пришла мгновенно к нему сила – дикий шквал кричащих в боли лиц… Как-никак, для тел земля – могила с глубиной почти что без границ. И кричал он, сам не зная, что же, призывал, не ведая, кого – и костей великое то ложе поднялось на зов тогда его.
Разверзлись все древние могилы, поднялась и вспучилась земля. В нем давно дремали эти силы – мертвой силы вечные поля. Из земли вдруг вытянулись руки, показалась после голова, а уста как будто бы от скуки процедили бранные слова. Вот они поднялись над землею и пошли неспешно по тропе… Не видать живым, увы, покою, коль мертвец здесь бродит по земле. Они шли так мертвенно, спокойно, взгляд белков уставив свой вперед – так, пожалуй, чинно и достойно лишь толпа из смертников идет.
Поднялась великая армада – сотен пять как будто бы людей. Ничего тем грешникам не надо, мертвецы не ведают страстей. Перед ним стояли, опираясь на свои истлевшие тела, души их давно уж разбежались, коли смерть при жизни позвала.
«Утоли, спаситель, вечный голод!» – долетел из глоток мертвых клич.
«Надоел могил нам этот холод!» – кто-то вновь продолжил этот спич.
«Дай вкусить нам праведную пищу! За грехи мы можем покарать!»
«Братьев мы поднимем даже тысячу!»
«Помни, что сказала тебе мать!»
Вот они, спасенные им дети! Спасены от смерти и забот – и к живым и мертвым на планете он их всех с собою поведет. И пройдут, с собою забирая они тех, кто умер здесь давно… Мертвецам коль нету в мире края – разве это, право, не смешно?
Коли стал отныне некромантом, коль тела способен оживлять – как же мог с таким-то он талантом и свой долг совсем не выполнять? Войско то – от края и до края – за собой по миру поведет, наперед призвание свое зная: мертвецов избавить от забот. Он махнул в приказе им рукою и повел с собою их вперед. Та земля, что стала неживою, скоро вновь от страха оживет.
* * *
Шли они – и выл нещадно ветер, шли они – над ними плакал дождь… Впереди, коль вдруг ты не заметил, с ними шел бессмертия их вождь. Они шли – и мрачно становилось, все вокруг точь умерло в лесах, и еще к ним кладбище прибилось – так росло их войско на глазах. И дошли они до поселений, где в числе немного подросли. Средь живых услышишь много прений, мертвецы едины – посмотри!
Жрали всех, кто немощен и беден, ели всех, кто был хоть каплю слаб… Впереди ждет много их обеден, впереди у мертвых только прах. Трусы все немедля разбежались – кто-то был из них в одних трусах, горстка лишь до смерти там сражались – души их теперь на небесах.
И прошел «спаситель» поле брани, и свершил над умершими жест, и простыми бранными словами освятил он память этих мест. Выигран бой – но ждут его другие, выигран бой – но ждет его война… Коль душой мы станем неживыми – то судьба таких предрешена.
* * *
Говорят так древние все книги, говорит так знающий народ, что, пройдя бесчисленные лиги, их спасти когда-то он придет. Только то не скоро будет, право, и ему не каждый будет рад, коли взял великое он право возвращать из смерти нас назад. Будет то нелепое «спасение», коль тебя не просят выбирать: тела вечным станет погребение, или труп решит твой кто поднять. Но иное, право, несомненно: коль душа давно уже в грязи, ее смыть ты сможешь постепенно, всяк спаситель грех твой порази!
Но придет к вам истинный Спаситель, принеся для мертвых только смерть, он для злых предстанет как губитель, а живой с ним выйдет на паперть. Он придет, а с ним придут иные голоса минувших ныне лет, и в лицо он молвит вам простые те слова: «В других спасения нет!»
Все, конец! Здесь не было морали, здесь была история любви… Кем бы мы, живущие здесь, стали, коль б рождаться больше не смогли?!
04.05.2008
