Я ЛИШЬ В ОДНОМ ВИНОВАТ

Оранжевым крокусом солнце цветёт над горой,

в зеркальности бухты мерцает рассветная алость.

Я думал: я сильный; я думал: я смелый; герой,

а надо не думать, а быть, – как потом оказалось.

 

Мне жизнь поддавалась, как стих, что строптив и упрям,

зигзаги мои не исправить годам и рейсшинам,

мне кланялись волны, коль кланялся я их морям,

мне кланялись горы, коль кланялся я их вершинам.

 

И я говорю: человек никакой не герой,

и слаб он бывает, и трусит, но всё же не скрою,

что твёрдость и я проявлял, если надо, порой,

поэтому всё же чего-нибудь в жизни да стою.

 

Клубок анаконд – вот что значит сплетенье ветвей

средь скал земляничника в возрасте, право, библейском;

друзья становились врагами, и жёг суховей

обид и предательств, и прочих исчадий плебейских.

 

А гул водопада в апрельском ликует лесу

и слушать его мне ознобно, тревожно и сладко:

я крымскую тему по жизни моей пронесу,

поскольку я сам в ней живу, растворён без остатка.

 

Я понял не вдруг: справедливость не выдумка, нет,

в скрижалях нездешних всё врезано чёткой резьбою,

и если судьбою задуман я был как поэт,

то им я и стал, как ни спорил с упрямой судьбою.

 

Я боксом владел, я стрелял, словно снайпер, как бог,

нырял я в морские глубины, исследовал реки,

но этот гипноз, эта магия пушкинских строк,

они незаметно в полон забирают, навеки.

 

Я крымскую тему от них, словно дар, получил

и ясно я понял, что с ней – неразлучен я буду…

…Оранжевым крокусом солнце роняет лучи

на травы яйлы и на скалы с названьем – Верблюды.

 

Трезубец Ай-Петри, как в рыбу, вонзился в закат,

он яростно бьётся, трепещет, но всё же слабеет,

и, если по-честному, я лишь в одном виноват,

что крымскую тему закрыть никогда не сумею…