Тогда, в Париже...
ТОГДА, В ПАРИЖЕ...
Тогда, в Париже, ручку золотую
Купил он в духе шутовства и фарса.
Потом, привыкнув, он уж ни в какую
До самой смерти с ней не расставался.
Изящным жестом колпачок снимая,
Во власти слов ритмически-певучих,
Он чувствовал, как нежный цветень мая
Рассеивал забот житейских тучи.
По клеточкам карманного блокнота
Слова бежали острою цепочкой.
Шепча чуть слышно, шёл до поворота,
Заворожённый наплывавшей строчкой.
Остановившись на углу Петровки,
Он вновь делился с записною книжкой,
Что ум находчивый легко и ловко
В стихи слагал, задиристые слишком.
И эти-то задиристость, правдивость
Вожди тех лет считали оплеухой.
Им никогда еще не приходилось
Подняться до святых дерзаний духа.
Они считали — правда для народа,
Да и для них самих, — отравы горше.
А в хамство превращённую свободу
Игрой считали детской, и не больше.
Давно уже раскованность поэта
Казалась им достойной смертной пули.
Один лишь выстрел — вот и песня спета,
И оплеухи в Лете потонули.
А он ходил по улицам московским,
Выхаживал стихов своих удары.
И надо было зваться Маяковским,
Чтобы партийной не бояться кары.
Он приходил домой. За стол садился
И, с золотым пером не расставаясь,
Над черновыми строчками трудился,
Любому сочинителю на зависть.
Не мог прожить он без парижской ручки
Ни дня, ни часа, даже ни минуты.
Автографы и просто закорючки,
Всё этой ручкой, молодо и круто.
И вдруг — письмо предсмертное — каким-то
Карандашом отточенным. Откуда
Соперник сверхлюбимице?! Уж с ним-то
Не мог он знаться! Это было б чудо.
И всё, что сочинял он перед смертью,
Наполнено такой живою жизнью!
Уж вы ученику его поверьте.
Не верьте наговоров дешевизне.
Так что же карандашная записка?
Срыв нервов или подлая подделка
Тех крикунов, чей голос тоньше писка,
Кто в русской жизни плавал шибко мелко?
На эти наболевшие вопросы
Ответила бы ручка золотая,
Ответила весомо, зримо, броско.
Но где она запрятана? — не знаю.
9.07.16 г.
Тихвинской иконы Божией Матери
