У сражённых и победителей
У сражённых и победителей одинаково ноют раны,
Одинаково плачут матери, одинаково льётся кровь.
Это только потом историки скажут, мол, воевали страны,
А пока сквозь «хэбэ» истлевшее прорастают моря цветов.
У костлявой приём без записи, пуля-дура, а кровь-водица,
Боль и страх не имеют нации, а снарядам плевать на чин.
В этой жизни собачьей, прОклятой лишь в могиле спокойно спится,
Под густым и пахучим ельником, где не слышно разрывов мин.
Грады, САУ, «зелёнка», пленные – к чёрту в пекло такую лексику,
И не видеть бы декорации к этой худшей из режиссур.
На полях неостывших, пепельных собирает долги по векселю,
Та, что пулю прислала острую, что поставила метку «жмур».
Кровь ручьями, враньё потоками – лучше б горстью речной прохлады,
Вместо пепла и гари-копоти – майской свежести хоть глоток.
Почему мы в сердца открытые допустили ползучих гадов?
Что мы сделали? Что наделали? Ты прости нас, прости нас, Бог!
Одинаково плачут матери, одинаково льётся кровь.
Это только потом историки скажут, мол, воевали страны,
А пока сквозь «хэбэ» истлевшее прорастают моря цветов.
У костлявой приём без записи, пуля-дура, а кровь-водица,
Боль и страх не имеют нации, а снарядам плевать на чин.
В этой жизни собачьей, прОклятой лишь в могиле спокойно спится,
Под густым и пахучим ельником, где не слышно разрывов мин.
Грады, САУ, «зелёнка», пленные – к чёрту в пекло такую лексику,
И не видеть бы декорации к этой худшей из режиссур.
На полях неостывших, пепельных собирает долги по векселю,
Та, что пулю прислала острую, что поставила метку «жмур».
Кровь ручьями, враньё потоками – лучше б горстью речной прохлады,
Вместо пепла и гари-копоти – майской свежести хоть глоток.
Почему мы в сердца открытые допустили ползучих гадов?
Что мы сделали? Что наделали? Ты прости нас, прости нас, Бог!
