ГЛАГОЛ ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ ДЛЯ АЮШКИ)
Луна сияла в пол неба. В её свете редкие звёзды поблёскивали
обойными гвоздиками.
- Надя . Отдай сумку юнге. Не гоже даме таскать тяжести. За мной, пираты.
Двухметровый Рома, в накинутом на плечи одеяле, и впрямь был похож
на разбойника. Шляпу бы ему с пером, да ботфорты со шпорами.
Вышли за околицу на скошенное поле. Подсохшая стерня тонко похрустывала
под ногами. Надя шла рядом, изредка поглядывая на меня. Как такие глаза
я не заметил в автобусе? Огромные, омутные, в густой тени ресниц.
- Старею, - изобразил я вздох провинциального актёра.
- Вижу стог сена, - радостно закричал Валентин, и они с блондинкой понеслись
наперегонки.
"Стог сена" оказался ячменной соломой, небрежно наваленной в огромную кучу.
Расстелили одеяла, девчонки зазвенели посудой.
- Вилки забыли. Салат руками есть будем?
Я достал из кармана знцефалитки кожаный футляр, извлёк походный нож.
- Здесь и вилка и ложка, записывайтесь в очередь.
Рома уже откупоривал бутылки.
- Кавалерам водка, дамам благородный напиток "портвейн 72".
Свою порцию спиртного я незаметно вылил за спину.
После короткого оживления, все чуть притихли и уставились в небо.
- Рома, где обещанное затмение?
-Успеется, вся ночь впереди.
Надя тоже смотрела на луну. Она даже прилегла для удобства.Я наклонился к ней
и взял её руку в свою, погладил большим пальцем ладошку, словно читая линии
судьбы. Она засмеялась.
- Щекотно, - но руку не отняла.
В лунном свете её лицо казалось бледным, но искорки в глазах оживляли его.
- В твоих глазах звёзды отражаются, - удивился я.
- Да? А ещё что в них отражается?
- Сейчас посмотрю.
Она обняла меня за шею, прижала к себе и крепко-крепко поцеловала. От
неожиданности перехватило дыхание, и я забился, как рыба на берегу, вырвался
и стал озираться по сторонам. Куда все делись, и, главное, когда? Мы остались
одни на этой горе.
- Испугался, маленький?
- Вот ещё.
Я наклонился и поцеловал её сам. Мягкие губы сохранили терпкий привкус
вина и спелого яблока. Высокая упругая грудь покорно сминалась под моей рукой.
Мне захотелось поцеловать её, но на кофточке не было пуговиц, и я осторожно потянул
край из-под ремня джинс. Надя чуть отстранилась.
- Не надо.
Она накручивала на тонкие пальцы мои волосы и улыбалась.
- Откуда ты взялся на мою голову, цыганёнок кудрявый?
- Комитет комсомола прислал.
- От этого комсомола одни неприятности.
- Я тебе не нравлюсь?
- В том-то и беда, что нравишься.
Я коснулся губами её губ.
- Ты мне тоже нравишься.
- Весь день не замечал и утром не узнаешь.
- Узнаю. Я тебя в любой толпе узнаю.
Надя села, отряхнула с себя мелкую солому.
- Пошли домой.
- Пошли - глагол прошедшего времени.
- Вот-вот. Время прошло, затмения не будет. Соврали астрологи.
Утром я плескался у рукомойника прибитого к углу дома и вспоминал ночной разговор
с Надей. Какая беда в том, что я ей нравлюсь? С зубной щёткой в руке и полотенцем через плечо
подошёл Сергей. Не дав мне одуматься, выпалил.
- Конь ф шесть берёт на е четыри..
- Какой конь, кого он берёт?
- Мой конь берёт твою пешку на е челыри.
- Отвяжись, а?
- Струсил.
- Маленьким таких страшных не боялся.
- Тогда ходи.
Не отстанет. Дёрнул меня чёрт зацепить дурачка.
- Ладья ф на е один,- буркнул я и убежал в избу.
Потянулись трудовые будни. Осень стояла тёплая, сухая. Утром нас везли на центральную
усадьбу завтракать, затем в поле. Обед, ужин - в Булькуновку. Убивала не работа, убивало
однообразие. Все поскучнели, стали раздражительными. Только с Ромы - как с гуся вода.
Его гитара звенела не умолкая.Девки висли на него гроздьями. Вскоре он перестал
появляться у нас.
Надя меня избегала. В поле окружала себя подружками, в автобусе забивалась в угол.
Если я заходил в их комнату, пряталась за шторку. А меня всё сильнее тянуло к ней.
Я вспоминал вкус её губ, отражение звёзд в её глазах. Такая близкая и такая недоступная.
Мне казалось - стоит только взять её за руку, заглянуть в её глаза и всё изменится. Но
день шёл за днём, а ничего не менялось. Сергей тоже отстал. Мы залезли с ним в дебри
миттельшпиля, и он, видимо, заблудился. Незаметно я сблизился с Валентином. Всё
свободное время он сидел в сторонке и рисовал в альбомных листах то ли мелками,
то ли специальными карандашами. Мимоходом заглянул через плечо и остолбенел.
Он рисовал портреты.
- А разве тебе не надо натуры?
- Для натуры фотоаппарат есть. А мне нужна вся гамма чувств. Какой он в радости,
какой в печали. Только из многообразия складывается одно целое.
- Можно, - дотронулся я до толстой пачки.
- Смотри, если интересно.
Я стал перебирать листы. Рома с гитарой. На рисунке и без паспорта узнаешь
еврея. Нос с горбинкой, прищур глаз.Но это хороший еврей, свой в доску.
Пожилая женщина с переднего места в автобусе. Взгляд строгий, осуждающий,
но глубоко на донышке - зависть. Где мои семнадцать лет. Блондинка крашенная.
Лицо правильное, даже красивое. Но что-то есть неуловимое, притягивающее
и отталкивающее одновременно. Что именно?
- Стервозность, - подсказал Валентин, словно прочитав мои мысли.
Точно. Вот отчего чувство тревоги, когда она рядом.
- Ты спецам показывал свои работы?
- Все мозги мне запудрили. Буду рисовать, пока рисуется, а там видно будет.
Один день нам устроили выходной. То ли трактора в колхозе сломались,
то ли народа пригнали много, и на всех картошки не хватило. Все разбрелись
кто куда.Мы с Валентином устроились на берегу Кондурчи. Река здесь делала поворот
и образовала глубокую заводь. На тихой воде корабликами кружились сухие листья клёна.
Валентин рисовал очередной портрет и читал мне лекцию о современной поэзии.
- Евтушенко ремесленник высшего класса, мастер.Каждое слово отшлифовано и
притёрто на место, ритм чёткий, рифмы точные. А Вознесенский художник, пишет
размашисто, сочно.
- И непонятно.
- Голову тренировать надо, воображение развивать, слух музыкальный.
- А слух зачем.?
- Поэзия - та же музыка, только словами.
Мимо прошла стайка девушек во главе с крашенной.
- Привет, мальчики. Как водичка?
- Мокрая.
Они спустились к реке, помочили ладошки и уселись на тёплый песок. Одна блондинка
бродила в воде по колено.
- Ой, как здорово. Давайте искупаемся.
Все засмеялись.
- Мы купальники дома забыли.
- А мы нагишом. И бельё сухим останется.
Девушки засмущались, зашушукались, посматривая то на нас, то на крашенную.
- Неужели разденется?
- Даже не сомневайся, - заверил Валентин.
Блондинка помахала нам ручкой.
- Валя, ты меня обнажённую нарисуешь?
- Обязательно.
Она стащила платье через голову, освободилась от лифчика и, сдёрнув трусики,
вошла в затон. Ещё одна девушка разделась и присоединилась к ней. Валентин
убрал карандаши и стал расстёгивать рубашку.
- Ты одурел?
- Сам дурак, - огрызнулся Валентин.и бомбой плюхнулся в заводь. Через две минуты
купались все. Один я сидел на берегу. Как дурак.
