ГЛАГОЛ ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ ДЛЯ АЮШКИ)

Луна сияла в пол неба. В её свете редкие звёзды поблёскивали

обойными гвоздиками.

- Надя . Отдай сумку юнге. Не гоже даме таскать тяжести. За мной, пираты.

Двухметровый Рома, в накинутом на плечи одеяле, и впрямь был похож

на разбойника. Шляпу бы ему с пером, да ботфорты со шпорами.

Вышли за околицу на скошенное поле. Подсохшая стерня тонко похрустывала

под ногами. Надя шла рядом, изредка поглядывая на меня. Как такие глаза

я не заметил в автобусе? Огромные, омутные, в густой тени ресниц.

- Старею, - изобразил я вздох провинциального актёра.

- Вижу стог сена, - радостно закричал Валентин, и они с блондинкой понеслись

наперегонки.

"Стог сена" оказался ячменной соломой, небрежно наваленной в огромную кучу.

Расстелили одеяла, девчонки зазвенели посудой.

- Вилки забыли. Салат руками есть будем?

Я достал из кармана знцефалитки кожаный футляр, извлёк походный нож.

- Здесь и вилка и ложка, записывайтесь в очередь.

Рома уже откупоривал бутылки.

- Кавалерам водка, дамам благородный напиток "портвейн 72".

Свою порцию спиртного я незаметно вылил за спину.

После короткого оживления, все чуть притихли и уставились в небо.

- Рома, где обещанное затмение?

-Успеется, вся ночь впереди.

Надя тоже смотрела на луну. Она даже прилегла для удобства.Я наклонился к ней

и взял её руку в свою, погладил большим пальцем ладошку, словно читая линии

судьбы. Она засмеялась.

- Щекотно, - но руку не отняла.

В лунном свете её лицо казалось бледным, но искорки в глазах оживляли его.

- В твоих глазах звёзды отражаются, - удивился я.

- Да? А ещё что в них отражается?

- Сейчас посмотрю.

Она обняла меня за шею, прижала к себе и крепко-крепко поцеловала. От

неожиданности перехватило дыхание, и я забился, как рыба на берегу, вырвался

и стал озираться по сторонам. Куда все делись, и, главное, когда? Мы остались

одни на этой горе.

- Испугался, маленький?

- Вот ещё.

Я наклонился и поцеловал её сам. Мягкие губы сохранили терпкий привкус

вина и спелого яблока. Высокая упругая грудь покорно сминалась под моей рукой.

Мне захотелось поцеловать её, но на кофточке не было пуговиц, и я осторожно потянул

край из-под ремня джинс. Надя чуть отстранилась.

- Не надо.

Она накручивала на тонкие пальцы мои волосы и улыбалась.

- Откуда ты взялся на мою голову, цыганёнок кудрявый?

- Комитет комсомола прислал.

- От этого комсомола одни неприятности.

- Я тебе не нравлюсь?

- В том-то и беда, что нравишься.

Я коснулся губами её губ.

- Ты мне тоже нравишься.

- Весь день не замечал и утром не узнаешь.

- Узнаю. Я тебя в любой толпе узнаю.

Надя села, отряхнула с себя мелкую солому.

- Пошли домой.

- Пошли - глагол прошедшего времени.

- Вот-вот. Время прошло, затмения не будет. Соврали астрологи.

 

Утром я плескался у рукомойника прибитого к углу дома и вспоминал ночной разговор

с Надей. Какая беда в том, что я ей нравлюсь? С зубной щёткой в руке и полотенцем через плечо

подошёл Сергей. Не дав мне одуматься, выпалил.

- Конь ф шесть берёт на е четыри..

- Какой конь, кого он берёт?

- Мой конь берёт твою пешку на е челыри.

- Отвяжись, а?

- Струсил.

- Маленьким таких страшных не боялся.

- Тогда ходи.

Не отстанет. Дёрнул меня чёрт зацепить дурачка.

- Ладья ф на е один,- буркнул я и убежал в избу.

 

Потянулись трудовые будни. Осень стояла тёплая, сухая. Утром нас везли на центральную

усадьбу завтракать, затем в поле. Обед, ужин - в Булькуновку. Убивала не работа, убивало

однообразие. Все поскучнели, стали раздражительными. Только с Ромы - как с гуся вода.

Его гитара звенела не умолкая.Девки висли на него гроздьями. Вскоре он перестал

появляться у нас.

Надя меня избегала. В поле окружала себя подружками, в автобусе забивалась в угол.

Если я заходил в их комнату, пряталась за шторку. А меня всё сильнее тянуло к ней.

Я вспоминал вкус её губ, отражение звёзд в её глазах. Такая близкая и такая недоступная.

Мне казалось - стоит только взять её за руку, заглянуть в её глаза и всё изменится. Но

день шёл за днём, а ничего не менялось. Сергей тоже отстал. Мы залезли с ним в дебри

миттельшпиля, и он, видимо, заблудился. Незаметно я сблизился с Валентином. Всё

свободное время он сидел в сторонке и рисовал в альбомных листах то ли мелками,

то ли специальными карандашами. Мимоходом заглянул через плечо и остолбенел.

Он рисовал портреты.

- А разве тебе не надо натуры?

- Для натуры фотоаппарат есть. А мне нужна вся гамма чувств. Какой он в радости,

какой в печали. Только из многообразия складывается одно целое.

- Можно, - дотронулся я до толстой пачки.

- Смотри, если интересно.

Я стал перебирать листы. Рома с гитарой. На рисунке и без паспорта узнаешь

еврея. Нос с горбинкой, прищур глаз.Но это хороший еврей, свой в доску.

Пожилая женщина с переднего места в автобусе. Взгляд строгий, осуждающий,

но глубоко на донышке - зависть. Где мои семнадцать лет. Блондинка крашенная.

Лицо правильное, даже красивое. Но что-то есть неуловимое, притягивающее

и отталкивающее одновременно. Что именно?

- Стервозность, - подсказал Валентин, словно прочитав мои мысли.

Точно. Вот отчего чувство тревоги, когда она рядом.

- Ты спецам показывал свои работы?

- Все мозги мне запудрили. Буду рисовать, пока рисуется, а там видно будет.

 

Один день нам устроили выходной. То ли трактора в колхозе сломались,

то ли народа пригнали много, и на всех картошки не хватило. Все разбрелись

кто куда.Мы с Валентином устроились на берегу Кондурчи. Река здесь делала поворот

и образовала глубокую заводь. На тихой воде корабликами кружились сухие листья клёна.

Валентин рисовал очередной портрет и читал мне лекцию о современной поэзии.

- Евтушенко ремесленник высшего класса, мастер.Каждое слово отшлифовано и

притёрто на место, ритм чёткий, рифмы точные. А Вознесенский художник, пишет

размашисто, сочно.

- И непонятно.

- Голову тренировать надо, воображение развивать, слух музыкальный.

- А слух зачем.?

- Поэзия - та же музыка, только словами.

Мимо прошла стайка девушек во главе с крашенной.

- Привет, мальчики. Как водичка?

- Мокрая.

Они спустились к реке, помочили ладошки и уселись на тёплый песок. Одна блондинка

бродила в воде по колено.

- Ой, как здорово. Давайте искупаемся.

Все засмеялись.

- Мы купальники дома забыли.

- А мы нагишом. И бельё сухим останется.

Девушки засмущались, зашушукались, посматривая то на нас, то на крашенную.

- Неужели разденется?

- Даже не сомневайся, - заверил Валентин.

Блондинка помахала нам ручкой.

- Валя, ты меня обнажённую нарисуешь?

- Обязательно.

Она стащила платье через голову, освободилась от лифчика и, сдёрнув трусики,

вошла в затон. Ещё одна девушка разделась и присоединилась к ней. Валентин

убрал карандаши и стал расстёгивать рубашку.

- Ты одурел?

- Сам дурак, - огрызнулся Валентин.и бомбой плюхнулся в заводь. Через две минуты

купались все. Один я сидел на берегу. Как дурак.