Чужой, такой роднущий дед
Я утром вышел с пёсьей вязью –
И рыжь, и чернь отборных сук, -
Смазнул червя рыбацкой мазью,
И в ярь, - не смыв навоза с рук, -
Слетел с горы, как с сковородки!
Червь нутряной грызёт – тоска!
Мы рухнули к реке. Вразноску
Летят собаки вслед. Река
Как скатерть. Рань. Чуть розовато.
Тишь, мерный стрекот кузнецов.
Собаки воду рвать азартно
Пошли, подняв всех праотцов.
И … хрен с ней, трепетная свора,
Все молодые на грызню,
Как тварь не ведает позора,
Я б засчитался им в родню.
- Беситесь! – Взял под их азартом
Песню о топленой княжне,
И в этом сумасшедше-жарком
Хотелось сгинуть как в вине.
Буза! Но посмотрел налево –
Стоит, как перст судьбы, как знак, -
Снесла ли Пресвятая Дева
С небес? – ведь не было! – рыбак.
Старик стоит и смотрит бучу
Собачью, выперт, будто перст,
Лицо несёт грозу и тучу,
На сердце – деревянный крест, -
Так рядом! Вправду что ль спустился,
Седой, нездешний, с облаков?
Я хмыкнул – вроде извинился,
И посадил своих коров.
Притихли, смотрят на похлёбку
Реки, на действия чудес.
Я навинтил на крюк поклёвку,
Как маг, пришепточки не без…
Пырнул крюк в воду, сел как смирник,
И затянул глаза на дно,
Но грыз червяк внутри – могильник,
Что мне рыбалка – всё равно…
И поплыли кругами думы,
Клевала память на живца,
Перетасовывал кануны,
И перещупал козырца –
Мои-то праздники!.. Извёлся,
Полынным пеплищем пылюсь,
Чего я не удался в солнце?
Весь выгорел в тупую грусть…
Смотрю на деда – стройный посох.
В темечке плешь, не красовит,
Но крепок, скроен как из досок,
И жизнесмертью не разбит.
А лет под сто лицо изрыто,
А тело – на тебе! – не дрябь,
Быть бабкина текла молитва,
Чтоб деда на небо не брать.
Дед сметкий, видит, что я зарю,
И что по рыбу – растуды,
Что дымом часто горло парю,
Наверно понял: нелады.
И мне нелюбопытно рыбье,
Что он наваливал в садки,
Он как портрет: «Белоулыбье»
На синем полотне реки.
И я подался на улыбку,
Что он мне кинул, - сам не вняв,
Зачем я лезу, как в побывку,
В чужую душу, мягким став.
Он хлопнул по плечу, и взвизгло,
Как ругань, крикнул: - Отошла! –
На рыбью стаю, - кинул криво
Мою уду, - чтоб не нашла. –
И прямо в сердце мне вцепился,
Без баек, и без пошлеца:
- Я тоже жить с тоски бесился,
Всерьёз, - как гром, - без подлеца, -
Сказал и сник. И полувялой
Начал речьбу, что и почём
Искал, и как хватило малой
Судьбы, не сахарной причём,
Чтоб успокоить несмирьяна,
Не в ширь смотреть – по существу,
Как выпрямила жизнь барана
Башки по сердцу – естеству.
За крест вцепился: - Правой силы
Обрёл я как сама нашла,
А много было мне потравы
От затаённого грешка.-
Руку отнявши с откровенья,
Он стал спокойней, - как река
Текли его души реченья,
И не была она мелка.
Я думал, смучит канителью,
Моральным мне казался дед,
Дрожал, боясь, что ахинею
Поповью выдаст за секрет.
Но дед не погрешил на правду,
Непогрешим был в правде дед,
Он рвал с себя слова как август
Срывает с яблонь зрелый цвет.
Он говорил мне не о Боге –
О людях, в коих был Господь,
- А Тот… - затих он – так высок,
Что не видать достойно многим.
Не всех возьмёт в свою качалку –
Райскую тишь… - побагровел
И песню влажную запел, -
Нашёл себе в ней кнут и палку.
- А я вот, вон куда подамся,
Меня не пустят, - в острога!
А что, не вишь, на мне рога,
Мы с чёртом матами бодамся!
И пьём с им вместе, и валимся,
И шалопутим, стерветня!
И до утра в аду дымимся,
Пока работа не взошла, -
Вот-те и рай нам! Валим руки
На всё, что без призору – сгнить.
За то и держит меня жисть
Ещё на лодочке-ветрухе.
А глянь-ка! Парус! Барин бесит!
Яхта, сказал ты? Хороша!
Вчерась, в саду он девок месит,
Слыхал, не мягче петуха.
И, хороша! Узка – поделка!
Глаза крошит на кружева.
Гляди, к тебе идёт копейка! –
Дурак ты што ль, - клевать пошла! –
И затянулся, как гадюка,
С грудинным шипом, п-с-с-ш-и… – махрой,
П-с-с-ш-…, - удочку вздрочни, - без звука
Почти сшипел мне, - хрен-герой! –
И вот затих. Завистлив дядька
Охотой, или дурит лоб?
- На полноги тебе стерлядка! –
Хихикнул, - тут же: - Сердце жжёт, -
Сказал, и вздёрнулся, - от боли –
Подумал я, а он, лиса,
Рванул уду, и громче воли
Знобит мне: - Щука в два ведра! –
И впрямь, вытягивает рыбу
С ехидной рожей, - она, тварь! –
Сопливую, острую глыбу,
Изрубишь – в два ведра, – как царь
Сидит уже на кочке старый.
Во, показал мне ловизну,
И дух свой, с старорусским паром,
И сметку верную свою.
- И чё прокис? – как мятой, позже
Обдал, - ну молод, не хитёр, -
Я же сказал: меня негоже
В раи-то, жизнью я остёр! –
Былинный дед, как диву дался -
Вздохнул я, плача по себе.
Умрёт лишь так, как сам старался,
Не помешает смерть душе.
К таким и гроб плывёт ладьёю,
Вались-пожалуй, - доплывём.
Я тут, с заветною стариною
Сижу на кочке нипочём.
Ну, дед, уславил мою душу,
И разговором, и учбой,
Дай поцелую – обнаружу,
Как чую, будто сын я твой.
Эх, старый, ломовой, лобатый,
Святых народов плешный дед
Мой милый… - я сглотнул, объятый
Корявым веником из бед
И радостей, - объят руками,
Которые как свет родны.
Дед улыбался – табунами
Самнастоящей старины.
Я вздёрнул удочку на плечи,
Сорвал из сыр-реки садок,
И клал поклон внутри на вечный
Земли, людимый всё ж, раёк.
Собаки ветром полетели
До дома, где я гнул ковыль
Тоски, и радости-метели,
Всей жизни несусветной быль.
Дышалось Волгой, маяками,
Свет-изумрудною травой,
И ныло сердце стариками:
Что я вот их, но не такой.
А к полдню душу ублажило
И петь ей волей дай да дай,
И стало рисовать чернило
Всесуществующий тут рай.
2002
