Теневая зона

Я ненавижу тень шаблона,

уже почти полсотни лет

повсюду Теневая зона.

Тиран беспомощно воспет,

воздвигнут чёрный монолит;

держу уверенно свой щит…

 

Подлог, корысть, увещеванья,

раздел, тирада и обман,

и всё в итоге — дар страданья,

я понимаю сей изъян.

Блестит потерянная нить,

что здесь миг может изменить? —

 

Сломать, разбить, обрушить стены,

уничижить уклад и строй,

и получить одни размены:

промеж людей, с самим собой.

Чтоб дать отдарок, хоть взаймы,

мне нужно изменить умы.

 

Хочу зажечь свечу в потёмках

и приложить к устам ассоль,

изящество теней на кромках

и мир, что породила боль, —

достойны вечной пустоты.

Я не ношу в себе мечты.

 

Я сам сгубил её задаром,

когда решился стать жнецом,

ночным нетлеющим пожаром,

началом, всплеском и концом,

причиной обернуть всё вспять,

иных иллюзий избежать.

 

Мотив не будет слишком гибок,

чтоб перейти за Рубикон —

придётся сделать трудный выбор,

так, неприметный эталон,

сплошь состоящий из прорех,

покажет многим что есть грех.

 

Смету излишек бледной раклей,

всему виной — надломный хруст,

но стала ведь последней каплей —

утрата суверенных чувств,

в горящем сердце — блик стекла,

оно сгорит, сгорит дотла.

 

Но перед тем смогу разжечь я

в душе других большой костёр,

достать родное силой речи

с глубин замёрзнувших озёр

и огласить в рябой закат:

«Сиянье — это мой мандат».

 

Доверю выси только клятву,

сожму наполненный сосуд,

и негорящие воспрянут,

и неостывшие поймут:

намного лучше умереть,

чем полюбить любую плеть.

 

Я Тень, чей взор слегка недобрый

касается других теней

и залезает вглубь, под рёбра,

с апломбом действенных идей,

я не возьму других имён,

мой путь с рожденья предрешён.

 

Лишь воле воспеваю славу.

Пылать, как факел в темноте,

гоня мятежную ораву

служить всемирной красоте, —

вот идеал, покрытый мглой,

я напою его звездой.

 

Не отступлю я пред знаменьем

и преставлением светил,

продлюсь построчно вдохновеньем.

А если я его убил

на искру праведной свечи, —

то сжёг предвечные лучи…

 

От мёртвых душ сочится гордость,

они надменны и горды,

высокомерье, или подлость,

что образуют их ряды

и позолачивают гниль,

ещё сотрутся в сотню миль.

 

И тамариндовые ветви

наполнятся моей тоской,

осмысленная почесть жертве

со временем продолжит бой,

и отголосок прежних бед

заменит прелый экзегет.

 

Я никогда не знал восторга,

как всяк грохочет вешний гром,

смотрел на мир с оценкой морга

и строил планы на потом,

всё стало ясно мне теперь:

в иной душе сокрылся зверь.

 

Он говорил со мною раньше:

«Твоё искусство — горизонт».

Я был в толпе, в парадном марше,

когда заметил красный фронт,

мне показалось то впервой,

был гнев привычный и родной.

 

Мой век зарылся в недра схватки,

противник был вдали от нас,

намечен сдвигом малой вкладки,

но невозможен злой отказ,

разбой питает всю казну

и разжигает вслед войну.

 

А я устал искать предтечу,

коня плаксивого без шпор,

уверенный мой шаг навстречу

сулит идти наперекор,

в пространства стужи без конца,

к пределам злобы мертвеца.

 

Навязчиво играет триггер,

сижу во тьме, как на игле,

а за окном крикливый спикер,

измаранный, суть, — бес в угле, —

провозглашает самосуд,

и нищих к площади ведут.

 

Дымится Теневая зона,

мой шанс на что-то повлиять,

ослабив горстку с легиона,

разрушить бренную печать,

которая, из года в год,

уничижает мой народ.

 

Но если я сойду бесследно

в объятья профанаций так,

то те, другие, незаметно, —

сорвут, сожгут зловещий флаг

и, проклиная тем судьбу,

продолжат грозную борьбу.

 

И отступать, должно быть, поздно,

раз дело с толком решено,

пожалуй, всё амбициозно,

но нет, ведь это суждено

призывом истины в сердцах,

и их не тронет прежний страх.

 

Порыв любви, как зов природы,

безжалостный и грубый смех,

самопознанье, дар свободы,

объединяющий нас всех,

отныне свергнет вечный сплин,

став вновь причиною причин…

 

Хорошим поводом к восстанью!

Ну всё, готов, беру жакет,

наган, готовый к сочетанью

резни, освобожденья в цвет

пустынных улиц, городов,

давно потерянных основ.

 

Раскрыта дверь, глотая воздух,

спускаюсь, будто наугад,

но ведь вопрос поставлен остро:

не быть служителем отрад,

не рушить башни и столпы,

не вымогать людской мольбы.

 

Толпа пойдёт за мной в пучину?

А вдруг последний я герой,

который мёртв наполовину?

Хочу пожертвовать собой

и благородно лишь истлеть,

так и во влаге тлеет медь.

 

Ума неясное круженье,

губительный прекрасный яд,

я с радостью приму забвенье,

коль окажусь в конце распят,

и дух полюбит лязг кадил,

когда не хватит биться сил.

 

А дрожь чрез боль совсем исчезла,

мой выстрел подлетел к виску,

от основания до жезла,

подобно мора роднику,

весь грозный чёрный монолит

был кровью алою облит.

 

Так началась война народов,

одна великая война,

обилье тел для эшафотов

не принесёт с собой она,

поскольку все полягут здесь,

земля и тлен — едина смесь.

 

Свобода точно стоит смерти,

зола и пепел ввысь летят,

возьмите в руки и проверьте,

с чего пьянящий аромат

достиг таких метаморфоз,

исход души — в букете роз.

 

Я выжил и обрёл надежду,

как и все те, кто был спасён

в пределах площади и между

трущоб, терзаемых огнём,

ярчайшим пламенем судьбы,

оплотом веры и мольбы.

 

Возможно, эти люди станут

заложниками истин, но,

что, если звёзды в бездну канут?

Что, если небу всё равно?

Свет солнца на осколке льда —

неотвратимая беда.

 

Предчувствие моё, виденье

лежит в безбрежной глубине,

и ум лелеет отчужденье

внутри всех обществ и во мне;

читаю скорбные псалмы,

мой хриплый траур — сгусток мглы.

 

Я не могу терпеть убийства,

но кровь-то на моих руках,

и тщетно отрицать бесчинства,

молитвой не восстанет прах;

багряный ангел весть донёс:

«Мир захлебнётся в море слёз».

 

Возможно, я боюсь исхода,

и чуткий ветер перемен,

что посылает нам свобода,

могущество кипящих вен,

сольются в недрах подо мной,

став новой утренней зарёй.

 

Я обожаю эту лёгкость,

когда кончается вражда,

и начинается беззлобность,

напоминая иногда

блаженство духа в том краю,

где я оставил боль мою.

 

Одна неведомая сила,

похожая на острый меч,

мою отраду напоила

и помогла печаль пресечь.

Но что я пью? Вино ли? Яд?

Порфир потерянных плеяд.

 

Легко брести с улыбкой к бури?

Царица скорби роковой,

распятая в дневной лазури,

была и будет мне тюрьмой,

чредою омрачённых лиц,

но я лелею стаю птиц…

 

«Попробуй не расправить крылья

и раствориться, словно пыль,

в конце концов, твои усилья

умолкнут, как тоскливый штиль».

«Всего несчастный уголёк,

и он дотлеет между строк».

 

Гончаров А.С.

2019