РУСЬ УТРЕННЯЯ. Глава десятая
РУСЬ УТРЕННЯЯ
Эпическая поэма
Глава десятая
Крещение. Сомнения. Чудо свершилось.
Крещение сыновей. Свобода выйти замуж.
Сокрушение идолов. "Крещение огнём и мечом".
"Диктат" Владимира. Проповеди царьградского
митрополита и его свиты. Новгород и язычество.
Епископ Иоаким. Перегибы в устранении идолов.
Бунты северян.
Его надежды на выздоровленье
Подобны были ниточке витой.
Такие были в жизни согрешенья,
Что и кумир не спас бы золотой.
Поставь его холма Андрея выше
И всё на это золото расплавь,
И здесь бы шаг спасительный не вышел,
Перетянула б грешной жизни явь.
Он благодарен был за соучастье,
За светлые царицыны слова,
Но так нежизненным казалось счастье,
Так вера в лучшее была мертва.
И в час, когда на таинство крещенья
Его под руки родичи вели,
Он чувствовал одно лишь ощущенье —
Навеки провалиться в глубь земли.
Но вот епископ Корсуни с подмогой,
Которая с царицей прибыла,
От имени всеведущего Бога
Стал совершать крещенские дела.
И что-то в душу смутную входило,
О чём в людских словах не рассказать,
Пока еще неведомая сила,
Которая зовётся благодать.
И вот, когда крещенье приближалось
Уже почти что к самому концу,
В глазах владыки что-то воссиялось,
И слёзы побежали по лицу.
Он снова храм, епископа увидел,
А с ними Анну, дивную красу,
И плакал князь — и слёз своих не вытер,
Которые бежали по лицу.
Князь едет в Киев, крестит сыновей,
Даёт всем жёнам полную свободу
По добро воле выйти за князей,
Наивысоких, царственного роду.
«Ну а теперь, — сказал он при дворе, —
С какою только быстротою сможем,
Всех идолов на утренней заре
По всей столице нашей уничтожим.
И только щепки по ветру летят,
И только яростно дымят кострищи,
И только изумлённые глядят
На зарева жильцов столичных тыщи.
Перуну же особенную честь
Прислужники царёвы оказали —
К хвостам коней, такая вышла месть,
Они былого бога привязали.
От царского подворища к Днепру
Они его с вершины протащили,
И вот по чистым струям поутру
Поганые развалины поплыли.
Но долго вслед за ними чернецы
По берегу бежали со слезами:
«За что же так, великие отцы,
Вы поступили с горестными нами...»
Не знаю, что за чем и что почём,
Но мненье есть упорное в России,
Что Киевскую Русь чуть не мечом
И не огнём насильственно крестили.
Помилуйте, творцы российских бед,
Оттуда вы их только и берёте!
Прочтите летописи давних лет
И столько христианского найдёте
В года Аскольда, Дира и потом
В эпоху Ольги, путь к Христу открывшей.
Да и при Игоре, еще крутом
Язычнике, по сути разрешившем
Ходить открыто в христианский храм,
Не где-нибудь — в языческой столице!
Но стоит ли доказывать мне вам,
Перечитайте старые страницы.
И вы увидите — Владимир-князь
В своей покуда варварской отчизне
Не сплёл невиданного быта вязь,
А стал продуктом христианской жизни.
Она по воле Господа Христа
Уже сумела искру веры высечь
Не из пятидесяти, не из ста,
А может быть, из ста российских тысяч.
Но, «разжигая силовой накал»,
Владимир, подчиняясь фазе сжатья,
Таким «диктатором железным» стал,
Что ужаснулись киевляне-братья.
Он проповеди сам произносил
И в Киеве и всюду по округе,
А вскоре из Царьграда пригласил
Митрополита с воинством прислуги.
Не день, не два, не три учёба шла.
Сейчас бы агитацию такую! —
Как в церкви бы продвинулись дела
На высоту предельно неземную.
И в свете всепобедной чистоты
Себя бы хмурый атеизм сосватал
С молчанием и голову в кусты,
А может, и в песок, как страус, спрятал.
Но гениальный миг неповторим.
Русь белопенным запылала садом.
И князь великий, и торговец с ним,
И плотник с кузнецом и стряпчим рядом.
Я, может быть, слегка назойлив стал,
Но ваше я вниманье заострял,
Что сжатие при вере — единенье.
И вот пример вам новый. Стар и мал
Пришли на всенародное крещенье.
Как нынче все свободны и равны!
Как этим узам сроду не порваться!
Как будто юной родины сыны
На празднике невиданного братства.
Но было бы наивно и смешно
Предполагать, что братство край за краем
Всё повторяет дружно заодно,
Как мы в былое время: «Одобряем!»
Уж если даже через тыщу лет
Приходится признать, прости, о Боже!
Что в нас язычества не то, что нет,
А в нас его сейчас намного больше.
То что же в те далёкие века,
Когда безбожье правило родами,
Когда любого идола, божка
Считали всемогущими богами!
Конечно, христианские цветы
В просторах русских дружно расцветали,
И придавали большей чистоты,
И жизнь заметно к лучшему меняли.
Но это ближе к югу и морям,
Где чувствовалась вера Византии,
А по дремучим северным лесам
Места лежали древние, глухие.
Там было царство вековечной мглы,
Приют людей, оторванных от Бога,
Забывших, что во все концы земли
Одна лишь к Богу верная дорога.
И Новгород столицей сатаны
Стал постепенно. Прибылью, деньгами
Уже не первый век развращены
Торговцы были. Странными стопами
По жизни русской шёл их вольный путь,
Всегда за счастьем призрачным в погоне,
Всегда готовый в сторону вильнуть,
Чтобы поближе повернуть к мамоне.
И вот сюда Владимир в первый год
Послал епископа Иоакима.
Авось отец порядок наведёт
Не без церковной строгости, вестимо.
Но, кажется, отец Иоаким
Не по заветам Божьим постарался,
Подвергнул издевательствам таким
Старинных идолов, что бунт поднялся.
Он вспыхнул и в соседних городах,
И там послы излишне порадели,
Что говорилось звонко на словах,
Не подтвердилось благостно на деле.
Пришлось Владимиру вводить войска
И царской волей действовать и силой,
До северян церковники пока
Учение Христово доносили.
Оно уже не так толково шло,
Как в центре или где-нибудь на юге,
Но к этому одно лишь привело —
Не думать благолепно и светло
О грешнике как о ближайшем друге.
Вот повод для суждений об огне
И о мече. Он жалит, словно овод.
Он существует, други. Но по мне
Едва ли это настоящий повод.
6.09.16 г.,
Перенесение мощей свт. Петра,
митрополита Московского
