Воспоминания о доме.
Маленькие домики, деревянные, какие в деревне стоят, занимали всю территорию. У каждого из них был свой огород, заваленный старой рухлядью, которую по каким-либо причинам хозяевам жаль было выбросить, и уродливые покосившиеся пристройки. Стояли эти домики так близко друг к другу, что невозможно было пробраться через них, обязательно залезал в чей-то участок. Да и не жаль, если честно, топтать эту землю. Давно на ней не росло ничего привлекающее взгляд, только та хилая травинка, что местные прозвали пищей и ежедневно употребляли.
Дорог не было. Была хорошо придавленная земля, что в быту обозвали тропинкой - черной, мягкой, пачкающей. Тропинка эта тянулась сквозь множество, множество участков, никто так и не прошел ее всю. Конечно, были те, кто зачем-то пытался связать начало и конец. Не может же что-то просто быть. Всему положено начало. К сожалению, тем немногим, что пошли на поводу бестолкового интереса не суждено было достигнуть своих целей, как никому в этом поселке, на этой дороге. Однако, будь выбор у тропинки, не стала бы она искать свой конец, как и связывать эти хромающие постройки и хромающих людей. Но разве ей предоставили выбор? Домики зажимали ее, растягивали, ломали и кривили. К тому моменту как мы перебрались в поселок, тропинка не была уже связующим, она стала запутывающим элементом. О, она отлично вписалась в колорит этого места.
Дом, что купила моя семья, находился в отдалении от остальных построек. Возле холмов. Но это не тот чудесный, восхитительный зеленый сад, что представляется любому, кто слышит слово “холмы”. Нет, они все черные, грязные, состоящие из насыпей, нависающие, грозящие нескорой, но все же катастрофой. Сам воздух казался черным. Мой новый дом не теснили домики, а соседи не пытались подступиться к нам. Нас пока не принимали в стаю.
Из дома вело две дороги. Первая - тропинка, уходящая вдаль лабиринтом, вторая - прямая дорога вверх через холмы. По тропинке мы редко когда гуляли, никто не знал куда она тебя заведет в очередной раз. Поэтому, если мы хотели выбраться из этой ямы, нам приходилось карабкаться наверх. Поднявшись на небольшую, но крутую высоту обязательно выйдешь на ровную темную площадку, по левую сторону от которой находилась полуразрушенная небольшая карпичная пристройка, выполняющая толи функцию почты, толи автовокзала, а может, и того и другого, а может, и ничего из этого. Немного выше, на другом холме примастилась автобусная остановка. Автобус на весь поселок работал один, поэтому позвлолял себе работать, как сейчас скажут, в свободном графике. Представлял он из себя несуразно огромную машину, заваленную внутри креслами как поселок домиками и больше чем на две трети всегда пустовал.
Добираться до города на автобусе приходилось часа три. Душный микроклимат огромной машины в мгновение обдавал пассажиров холодной струей, почему, до сих пор не ясно. Паника. Нет, панический страх охватывал меня всякий раз как я оказывалась внутри этого железо-двигающегося мира. Маленький мир, который я ненавидела все эти три часа дороги, находился внутри большого мира, который предстоит мне ненавидеть, боюсь, что всю мою жизнь.
Автобус въезжал в город, но не доезжал до него. Остановка. На улице всегда темно и серо, холодно и пусто. Автобус уехал обратно. Перед глазами вырастал огромный желтый магазин. Среди поселочной атмосферы нагнетающего одиночества и тоски, среди городских тускло-серых красок этот ярко-желтый магазин самым уродливым пятном ложится на мои воспоминания. Огромный, в четыре этажа высотой, он не мог принять в себя больше десяти человек. Пустой внутри, по количеству товара он мог соперничать разве только с придорожным магазином. Жалкое зрелище: два холодильника на зал,
одна полка, и товар, расставленный скурпулезно точно на расстоянии не ближе 36 сантиметров друг к другу. Наверное, чья-то умная голова выдумала этот трюк для поддержания видимости благополучия магазина. К сожалению, та же умная голова совсем не додумалась хоть как-то прикрыть проплешины остальной пустующей залы. Яркий, немигающий свет выделял каждую баночку, каждый хоть мало-мальски яркий цвет на рекламных упаковках, придавая товару вызывающе агрессивный настрой на фоне безукоризненно операционно-белой залы. В таких магазинах всегда отсутствует очередь, а потому нет и времени для раздумий “а надо ли мне это?”. У кассы возникало чувство спешности, будто надо поторопиться, что ты задерживаешь кого-то очень важного, потому хватал что попадется из предкассовых товаров, соглашался на все условия и в попыхах ретировался. А у выхода меня всегда охватывало чувство стыда и ненужности.
Далее по дороге приходило чувство смирения и все забывалось, чтобы вновь повториться.
