"Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их..."

 

Михаил Булгаков, "Мастер и Маргарита"

 

 

 

Квартирный вопрос

 

В один из тёплых весенних дней 1937 года на торжественном собрании в честь открытия второй линии Московского метро передовиков производства награждали почётными грамотами. Оркестр на площади между бараками, встрепенувшись после прочтения очередной фамилии, коротко выдавливал из себя нестройные бравурные звуки и смолкал так же внезапно. Когда первому из бригадиров вместе с бесполезной цветной бумажкой вручили ордер на комнату в коммуналке, сердце у Гурия забилось чаще... Затрепетала душа и отпустила боль в занывшем некстати натруженном плече. Вот уже второй и третий человек пронесли мимо него в собравшуюся у фанерной трибуны толпу заветный документ... Начальник строительства выкрикивал фамилии как лозунги. Издевались над тушем музыканты, собравшиеся отбивали ладони и тут, прозвучало как гром среди ясного неба: « Матвеев!» Митяй, стоявший рядом, толкнул оцепеневшего Гурия в бок: « Чего ты? Иди, тебя вызывают!»...

Перепрыгивая через мутные лужи вдоль бараков, бежал Гурий, сжимая в руке ордер. Улыбка не сходила с его губ, мысли метались в голове, как стая голубей, застигнутая врасплох коршуном. Значит, есть правда на земле, выходит, не зря он горбатился два года с тачкой и лопатой, утопая в грязи, мёрз и изнывал от жары, перевыполняя план. Перед глазами ещё стояли лица рабочих, улыбающиеся, поздравляющие своего молодого бригадира, а в ушах звенела Митькина частушка, лихо пропетая вслед: 

Я в честь выборов в Советы

Обязательство даю: 

На четыреста процентов 

Норму выполнить свою. 

В женском бараке пахло жареным луком, скипидаром, хозяйственным мылом, ещё чем -то кислым. Развешенные везде пелёнки скрывали его обитателей от глаз входящего и капали изредка на дощатый пол. Шумел примус, поскрипывало радио на облезлой стене и смеялись в конце тёмного прохода играющие в жмурки дети. Гурий позвал с порога: «Оля!» Из-за шторок выглянуло несколько, по- видимому, Оль. Одна из них, белокурая невысокая красавица с уже наметившимся от беременности животом, улыбнувшись, махнула рукой и поспешила на его зов. «Нам дали комнату, родная моя», выдохнул Гурий и обнял жену... Слёзы радости брызнули из глаз и, всхлипывая, она залепетала тоненько: « Я говорила, что тебя отметят, я знала, верила... Ведь ты лучший бригадир на участке! Кого же награждать, как не тебя?»

Новоселье отмечала вся бригада! Большая, восемнадцатиметровая комната наполнилась смехом работяг, их поздравлениями, пожеланиями счастья и любви, нарождения побольше детишек и всегда присутствия свежего каравая на столе... Заливалась гармоника, из-за тесноты вся пляска представляла собой топтание на месте и прихлопывание руками по бокам, пуститься вприсядку было негде, но от этого веселящиеся люди не страдали... Наливались стаканы и произносились тосты. Заходился голосистый весельчак и балагур, лучший друг Гурия - Митька, подмигивал он всем своим пьяным глазом и распевал - « Легко на сердце от песни весёлой...» На сердце у новосёлов было действительно легко! Казалось, что все невзгоды позади и жизнь теперь будет дарить им только приятные моменты, представать в цветных красках, улыбаться и благоволить молодой рабочей семье...

Ночью в дверь постучали. Ольга, только что накормившая грудью младенца и задремавшая было, сидя у самодельной кроватки, встрепенулась ото сна. Толкнув в бок крепко спавшего мужа, накинула на голые плечи платок и присела в сорочке на краешек матраца . Продрав глаза, Гурий подошёл к двери и на вопрос- кто там, услышал : «Открывайте, НКВД!» 

Обыскивать в комнате было особо нечего. У стола с нехитрой кухонной утварью стояла растрёпанная жена с ребёнком на руках. Зажжённая под потолком лампочка тускло освещала пространство. Порывшись в единственном шкафу, выкинув оттуда на пол бельё и забрав все найденные бумаги, через полчаса, двое в кожанках увели оторопевшего хозяина, поскрипывая чёрными сапогами в тишине коридора...

Следователь, раскрасневшийся толстяк, сидел в прокуренном кабинете за массивным столом и постоянно вытирал пот со лба. « Фамилия, Имя, Отчество?» начал он, не глядя на введённого, со скукой в голосе. « Матвеев Гурий Иванович, 1909 года рождения, жена Ольга, сын Михаил, комсомолец, кандидат в члены ВКПб, бригадир метростроевцев, взысканий не имею, награждён двенадцатью почётными грамотами...» Вопросы казались Гурию простыми и мысль о том, что произошла какая-то ошибка, не покидала его сознание. Может, авария в шахте или подрался кто из бригады, но вдруг, следователь спросил: «Матвеев Иван, осуждённый Главным судом ТАССР 19 февраля 1930 г. по обвинению в ст. 58-8, ваш отец? «Товарищ следователь...» начал было Гурий. «Гражданин, гражданин следователь!» - осек его толстый и, наклонившись вперёд, навис над допрашиваемым передовиком. « Гражданин следователь» - продолжил смутившийся арестант, «ведь я тогда в армии был, и сам товарищ Сталин ещё сказал, что сын за отца не отвечает!» Удар в лицо был неожиданным, хлёстким и сильным. Не удержавшись на стуле, Гурий, отключившись на мгновение, грохнулся на пол. « Ты, сука кулацкая, ещё смеешь упоминать здесь имя великого Иосифа Виссарионовича Сталина, которого сам недавно поливал грязью и называл дураком?» - подскочил к нему неожиданно резво старший лейтенант. «У нас есть показания, что ты ругал Советскую власть и Коммунистическую партию страны Советов» - рычал следователь. «Я, я...» - захлёбываясь кровью из разбитых губ, мямлил что-то лежащий на полу стахановец. Удар сапога в живот перевернул его худое тело на другой бок, и перед глазами поплыли круги... Как эхо в голове, раздавалось - «Называл дураком... Дураком...»

Срывая сургучную печать с дверного косяка, в просторную, восемнадцати метровую комнату вошёл хмельной Митька. Обнимая молодую жену, он улыбался и шутил: « Я же говорил, что заберу тебя из деревни в Москву, а ты всё не верила. Ещё глупым меня называла, куда, мол, тебе дураку. Ну вот и всё - стали таки мы с тобой москвичами...» Угол за дверью занимал пустой шкаф, зияющий глубиной ниш в открытых дверцах. У стены с газетным портретом Сталина стоял топчан с матрацем и самодельная детская кроватка лежала на боку посредине. Подойдя к окну, возле которого располагался столик, и взглянув на пустой стакан, стоящий на нём, Митяй на секунду замер... Перед глазами вдруг промелькнула картина, будто сидят они опять с Гурием, обнявшись над бутылкой водки, и тот по-дружески треплет его за затылок. С улыбкой на губах, негромко, говорит ему: «Дурак ты Митька! Смотри как я зажил! Сколько раз тебе говорить, не будешь перевыполнять - не видать тебе своего жилья...» Мотнув головой, Митяй стряхнул видение, трясущейся рукой достал из кармана початую бутылку, налил себе и нервно пробурчав под нос «вот вам и дурак...», выпил...