Торф
- Ань! Ты слышала, наши девчата на какой-то торф собираются?
- Да знаю, на какой. Мне Симка рассказывала. Она уже ездила.
Нужно пойти в Сельсовет, написать заявление, а когда
в районе наберётся, сколько надо человек, вызовут и отправят всех.
- Торф это всё, что росло в болоте, - продолжает ликбез Аня, - за долгие годы полусгнило, спрессовалось вот тебе и торф получился. Торф этот достают там как-то... очень тяжело, но, главное, платят деньгами и сразу. Можно хорошо
заработать: обуешься, оденешься, родителям поможешь. И всё за
один сезон.
- Ой, как интересно! - всплеснула руками Нина. А далеко это?
Хочется на мир посмотреть. Я ведь дальше нашего села нигде и не была.
- Этого я не знаю,- задумчиво протянула Аня, - а вот заработать
мне очень хочется. А ты знаешь, - обратилась она к Нине, - Дуся
тоже хочет поехать.
- Бежим к ней! Что она скажет, - просияла Нина - она очень любит Дусю,
такую серьёзную, обстоятельную.
Долго ли коротко, всё образовалось. И дома не очень сопротивлялись -
не одну же провожают, а в селе как-то даже и модно стало - на торф ездить.
И вот они на месте. Девчат привели в барак, где размещалось до ста человек. А отапливались такие бараки одной большой и широкой печью, поверхность которой была примерно 16 – 20 квадратных метров.
У Ани замерло сердечко: как же тут жить-то у всех на виду, такая "куча-мала" -
не сразу найдёшь, где твоя постель, а под ней твой узелок со скудной одёжкой.
И начался ад... Рабочий день продолжался 14 часов, начиная с 6-;ти утра, (были девушки, что работали и 16 часов в сутки) с перерывом на получасовой обед в рабочей столовой, которая тоже размещалась в бараке. За превышение нормы давали дополнительно кусок мыла или отрез ткани. Были девушки, которые выполняли полторы и две нормы, работая по 16 часов. Аня была старательная, но очень хрупкая, не привыкшая к такой работе. Даже и молиться научилась про себя:"Господи, помоги норму выполнить!"
А бояться было чего: за малейшие трудовые нарушения, таких, кто «проспал», «не вышел на работу», «ушел раньше», отдавали под суд...
Работали, стоя по пояс, а то и по грудь в воде торфяного озера, доставали руками брусочки торфа, нарезанные машиной, и выкладывали их на конвейер для просушки. Стояли в спецодежде, которая состояла из резиновой куртки, таких же штанов на лямках и резиновых сапог с раструбом, доходящим до паха, да рукавиц резиновых почти до локтя. Верхний край сапог пристёгивался на ремешке к штанам (а куртка заправлялась внутрь) и сверху надевался такой же резиновый передник на лямках. На голове летом носили косынки, а осенью и весной — шерстяные платки, под куртки — шерстяные поддёвки.
В таком одеянии и просто стоять было неудобно, а работать, в воде - это
кара небесная!
Но и это не всё! Вода проникала через неплотную одежу, а уже шёл сентябрь...
тело сводило от холода. Никакое движение от него не могло спасти.
После смены шли в барак, где и ели - невкусно и мало.
Сушили одежду навалом на этой громадной печи. Она без доступа воздуха
не могла просушиться, "парилась", издавала ужасный тяжёлый дух резины и
тел...
Утром приходилось надевать на себя эту "парку" полусырую, тёплую.
И всегда, каждую минуту хотелось есть... Молодые, ещё растущие, измученные тяжким трудом, голодали, только о еде и думали.
Странно, но Аня ни разу не заболела. Бывали недомогания, конечно, но
без высокой температуры. Только тем, у кого сильный жар, разрешалось
отлежаться денёк. Таких осматривал фельдшер. Лютовал! Выгонял на работу,
кричал: симулянты! Судом грозил.
Однажды утром собираются на работу, торопятся. Ни звука от этой молчаливой молодости, ни смеха, ни слова. Одна лежит, не поднимается...
- Кать, а Каааать... ты чёй-то лежишь? Захворала?
- Катька отвернулась ото всех, молчит.
- Да что с тобой? Фельдшера что ли тебе позвать?
- Не надо... разоспалась я. Сейчас встану, догоню вас.
А говорит как-то сдавленно, на слезе. Ну, да разбирать тут некогда.
Высыпались, как горох на улицу, идут, торопятся. Бригадир кричит:
- Все идёте? Никто в бараке не остался?
Молчат девчата про Катьку. Аня говорит: вернусь, потороплю её!
Я быстро!
Вернулась... приостановилась за дверью - крик в бараке нечеловеческий!
Потопталась, а заходить-то надо.
Раскрыла дверь, а Катька в кровавой рубахе над тазом стоит, ноги развела.
И вдруг - что-то из неё плюхнулось в таз и... закричало, запищало, ручками ножками засучило...
Катька схватила кочергу, приняла кружки с отверстия плиты и... раз туда,
в жаркую топку, этот кричащий комочек...
Померк у Ани свет в глазах, как подрезанная травинка, рухнула она у
раскрытой двери...
