Одиссея Юровского догожителя
Часть четвертая
Особая гордость отца - радиоприемник СИ-235 (Сетевой Индивидуальный, 2-х контурный, 3-х ламповый, 1935 года выпуска). Приемник работал в диапазоне длинных и средних волн. Отцу радиоприемник подарен лично Лихачёвым Директором завода АМО , стипендию от которого отец получал, обучаясь в Плановой Академии Госплана СССР. Радиоприемник большая редкость. Стоил приемник 250 рублей. Стоимость проезда в метро тридцать копеек.
Ректором Академии был самый знаменитый экономист того времени Вознесенский Николай Алексеевич, одновременно являясь с 1938 года председателем Госплана СССР.
Красный диплом подписан Вознесенским Н.А. , как память о своём великом учителе он хранил книгу – исследование "Военная экономика СССР в период Отечественной войны." За эту работу Вознесенский получил в 1948 году Сталинскую премию. Однако уже через год отношение Сталина к Председателю Госплана СССР резко изменилось. Причиной этого, как считают, послужила дискуссия об экономических проблемах социализма. Дискуссия была вызвана спорами в Политбюро, начатыми по инициативе Н. Вознесенского. Уже в конце 40-х годов он продекларировал переход к более свободной экономике, которая во время войны перестроилась на военный лад: приказ-исполнение, за неисполнение - тюрьма или расстрел.
Суть дискуссии заключалась в том, может ли власть по своему усмотрению командовать всем: материальными ресурсами, ценами, людьми, определять пропорции в хозяйстве, уровень и образ жизни и т.д. Или должны быть какие-то лимиты, исходящие из требований эффективности экономики.
Понятно, что И. Сталин жестко придерживался первой точки зрения. В 1950 году Вознесенский был расстрелян по "Ленинградскому делу".
В январе 1953 года начали вызывать на допросы бывших выпускников Плановой Академии Вознесенского. До закрытия Академии в 1941 году было сделано три выпуска студентов. На Лубянке начали спешно готовить "Московское дело", чтобы уничтожить всех учеников Вознесенского, которые к тому времени занимали крупные посты в Союзных министерствах и других высших хозяйственных органах: Госплане, Госснабе, Госстрое и др. Лёнька помнил, как в те тревожные времена к отцу вечерами заходил сослуживиц, из соседнего подъезда (дом ведомственный, все жильцы работали в одном Управлении материальных резервов при Совете Министров СССР с правами союзного министерства) и они на кухне тихо разговаривали. Если кто-то входил на кухню, замолкали.
Лёнька не пытался понять, о чем могут шептаться взрослые люди, но напряжение в доме чувствовалось. Лёнька был уверен, что все переживают за жизнь вождя всех времен и народов. Иногда проснувшись среди ночи, он слышал, как отец сидит около радиоприемника и слушает сквозь музыкальные звуки шум и писк морзянки из динамика и какие-то голоса на русском языке.
Утром в первых числах марта 1953 года, отец обнаружил в почтовом ящике казённую повестку без указания органа, отправившего документ. В повестке указано, что Получатель обязан прибыть для беседы шестого марта в восьмой подъезд Политехнического музея. Указан адрес Политехнического музея.
Отец работал рядом в Большом Черкасском переулке в Главном Управлении материальных резервов при Совете Министров СССР. Управление пользовалось правами Союзного министерства, и было строго засекречено. При входе в здание не было вывешено никаких табличек. На окнах входных дверей повешены плотные шторы из синего материала. На окнах первого этажа такие же занавески. Охрана военизированная.
В тот же день в обед отец отправился узнать, что находится в восьмом подъезде. Оказалось, что там размещена одна из служб КГБ и все, кто входил в загадочный подъезд, оттуда больше не возвращался. Это поведал словоохотливый вахтер соседнего подъезда, принадлежащего Политехническому музею. Случилась эта история третьего марта 1953 года, а пятого марта умер Сталин и, естественно, отец повестку уничтожил. Больше люди с Лубянки отца не тревожили.
Из Госплане СССР отец добровольцем ушел в Действующую армию в июле 1941 года. Лёнька не решился спросить, почему он пошел на фронт добровольцем, когда у него было двое малолетних детей, работа на ответственной государственной службе, где бронь была обеспечена на сто процентов. Были свои личные соображения на этот счет!
Он был направлен на инженерные военные курсы в город Архангельск. Через три месяца получил звание лейтенант и был определен в Тульскую область на защиту Москвы с южной стороны, куда отчаянно рвались гитлеровцы. Отец получил в свое подчинение батальон солдат и рубеж, где должны были насмерть встретить неприятеля. Со слов отца своих солдат он берег. Во время боев его батальон понес самые минимальные потери в дивизии, хотя вокруг у соседей солдаты погибали тысячами.
Под Тулой шли ожесточенные бои, но со своих рубежей Тульский фронт не отошел ни на один вершок. Зимой 1942 года во время разведки боем отец был тяжело ранен. Несколько километров отца тащил на своей спине солдат-сибиряк. Больше ничего о нем отец узнать не смог. Дотащил сибиряк отца до обоза, который стоял в укрытии и довез на лошади до ближайшего лазарета. Оттуда доставили в госпиталь в Туле, где сделали несколько операций и отправили на лечение в город Рязань. В том бою отец потерял один глаз, получил множество ранений.
Через полгода, с формулировкой годен к строевой службе в тылу, был направлен в штаб Западного фронта. О войне отец практически ничего и никогда Лёньке не рассказывал, только в конце жизни немного о последнем бое, где был тяжело ранен. Рассказал, что если солдат спас офицера на передовой, его награждали орденом, но далеко не все солдаты знали об этом негласном, но официальном положении. Отец сказал бойцу, когда тот вытаскивал из под огня, если спасешь меня, как командира и офицера, получишь боевой орден, но солдат вытащив из под шквального огня и дотащив на себе до обоза, бесследно исчез. Поиски этого героического бойца не увенчались успехом. Единственное, что солдат сказал, что родом он из Новосибирской области. Сибиряк!
В штабе Западного фронта, узнав о том, что отец по официальным бумагам проходил службу в инженерных войсках направили в Московский штаб, который находился рядом с ГУМом. В штабе в отделе кадров случайно попался на глаза полковнику Майбороде, который набирал кадры для новой структуры государственных материальных мобилизационных резервов в составе Совета Министров СССР.
В 1942 году большинство министерств и Совет Министров были эвакуированы в город Куйбышев. Кремль пустовал и был заминирован. Оставшиеся в Москве работники министерств и ведомств размещались в помещениях ГУМа. Майборода поручил отцу подбирать первоначальные кадры для новой совершенно секретной структуры из тех людей, кто в данный момент работал в ГУМе и кого сам сочтет нужным привлечь к работе.
Предварительная работа по созданию совершенно новой структуры предстояла колоссальная. При эвакуации оборонные и прочие промышленные предприятия всю совершенно секретную документацию, по имеющимся на каждом предприятии, мобилизационным планам, просто сваливали в крафт мешках в нескольких небольших комнатах ГУМа.
Совет Министров требовал в кратчайшие сроки разобрать всю конструкторскую, технологическую документацию, а также чертежи на инструментальную оснастку. Необходимо было выявить изготовителей мин, снарядов, стрелкового оружия, запасных частей к двигателям самолетов, танков, короче сотни наименований изделий для оборонной промышленности. Разобраться, на каких складах и в каком количестве оставлены на хранение запасы стратегического сырья. Сотни вопросов, которые следовало решить вчера.
При разборе одного из мешков с секретной документацией отец обнаружил один интересный исторический документ. Это была подробная справка, с каких храмов и церквей были сняты колокола и в каких количествах. Оказывается, в период 1941-42 годов в Москве были сняты около сорока тысяч колоколов. Прочитать-то отец прочитал, а забрать документ решил попозже, потому что этим вопросом непосредственно занималось НКВД и не хотелось лезть пред батьки в пекло. А позже этот документ бесследно исчез, как и множество других при той неразберихе и нехватке кадров.
Колокола хранились на одной из баз металлопроката недалеко от завода «Серп и Молот». В дальнейшем отец видел эти колокола, потому что эта база оказалась в ведении их нового ведомства. Колокольная бронза с добавками серебра была ценнейшим стратегическим сырьем. Разрешения на использование колоколов в определенных количествах давал непосредственно Сталин. На отпускных документах стояла его личная подпись. Удивительно, как Сталин находил время вникать в вопросы, казалось бы далекие от его деятельности, как Верховный Главнокомандующий.
Использовали колокола только на заводах министерства путей сообщения. МПС делало из колокольной бронзы подшипники для колесных пар паровозов и вагонов. Во время войны подшипники требовались в огромных количествах. Интенсивность движения подвижного состава во время войны была огромной и, соответственно рос износ подшипников.
Судьба Майбороды, с которым отец начинал работать в ГУГМР при Совете Министров СССР, оказалась трагической. Родом он с Украины, приехал в Москву со своим шестилетним сыном, жили непосредственно в ГУМе, потом получил комнату на Софийской набережной. Жена актриса в начале 1941 году уехала на гастроли на Дальний Восток, там и застряла до конца войны.
В соседней с отцовским кабинетом, комнате располагались работники министерства рыбного хозяйства во главе с Полиной Семеновной Жемчужиной (Перл Семеновна Карповская) и отец каждый день по нескольку раз встречался с ней в ГУМе, где они решали свои вопросы, встречаясь с работниками разных министерств и ведомств.
Жемчужина, жена всесильного Молотова с 1936 по 1949 годы возглавляла министерство рыбного хозяйства. Она Была единственной женщиной Министром и Сталин сам назначил её на должность, несмотря на возражения Молотова. В 1949 году освобождена от должности за то, что "на протяжении ряда лет находилась в преступной связи с еврейскими националистами" и приговорена к пяти годам ссылки в Кустанайскую область.
После Победы в Великой отечественной войне Сталин принял решение переодеть генералов и маршалов, в подобающую для победителей военную форму одежды. Материальную базу с генеральским сукном, фурнитурой, каракулевыми шкурками для пошива папах передали из Внешторга в Главное управление материальных резервов при Совете Министров СССР. Отношения со своим непосредственным начальником Тибабишевым у Майбороды не складывались, как это бывает сплошь и рядом в государственных учреждениях. Подставы, наветы, доносы из корыстных карьеристских побуждений и получения дополнительных благ. Случай убрать Майбороду из организации у Тибабишева представился. Майборода дал разрешение на отпуск с базы каракулевых шкурок для пошива генеральских папах без полного документального оформления, так как Сталин требовал скорейшего пошива новой формы и держал под личным контролем. Тибабишев написал рапорт в прокуратуру и за расхищение государственного имущества Майборода получил десять лет лагерей, откуда уже не вышел.
В 1957 году Хрущев ликвидировал министерства и создал Совнархозы. Реорганизации учреждения, где работал отец, не последовало. Однако в 1965 году, когда идея совнархозов себя не оправдала и стали вновь создаваться отраслевые министерства, непосредственный начальник отца получил должность Заместителя Министра министерства черной металлургии на Новой площади. Он предложил отцу пойти вместе с ним работать в Министерство черной металлургии СССР, поскольку тому был нужен свой человек, а отец проработал вместе с ним больше пятнадцати лет. Отец согласился, тем более он был уже военный пенсионер и стал работать Консультантом в Госснабе Министерства черной металлургии, где трудился до 1984 года.
В октябре 1981 года, когда в министерстве отмечали 70-летний юбилей отца, приехали поздравить директора Магнитогорского, Кузнецкого, Нижне-Тагильского, Череповецкого и Макеевского металлургических комбинатов, для бесперебойной работы которых отец отдавал весь свой богатейший производственный опыт.
В 1983 году отец с матерью отметили золотую свадьбу, пятидесятилетие их совместной счастливой на редкость жизни. Мама прожила 80 лет , отец ровно 95 лет день в день. За два дня до смерти он еще жил в Юрово, куда переехал после смерти жены на постоянное место жительства. Спросил пережил ли он своего отца, который тоже прожил до 95 лет, «Тогда пора умирать»,- проронил отец и на следующий день скончался на своей московской квартире. Похоронены отец, мать, дед, бабушка, прадед и прабабушка на Куркинском кладбище в двадцати метрах от стен храма Иконы Владимирской Божьей матери.
