Одиссея Юровского долгожителя
Часть третья
Двое друзей по несчастью, которых отпустили вместе с отцом, раньше постоянно жили в Москве. Отец Райского работал на крупном авиационном заводе «Знамя труда», что около метро Динамо. (По численности работающих этот завод всегда был на втором месте после ЗИЛа). У сестры Райского оказалась свободная площадь, на которой и поселился временно отец. Эти двое друзей устроились на тихую работу, чтобы затеряться в артели типа "Напрасный труд", а отец пошел работать на завод АМО (будущий завод им. Лихачева).
Приняли его на работу в механический цех в качестве механика-наладчика станков, в анкете в графе "образование" он отметил, что образование "неполное высшее". Двигатели в авиашколе за несколько месяцев он достаточно хорошо изучил, даже пару раз успешно совершил тренировочные полеты на У-2, пока не забрали в изолятор
После того как оформился на заводе, поехал к своей невесте в деревню Юрово, где его естественно потеряли, так как о нём не было ни слуху, ни духу. Отец поведал свою Одиссею. В семье его поняли. Лёнькин дед по матери сам скрывался от царских властей за дезертирство и за то, что отпустил с фронта, Бог знает сколько, солдат, пользуясь печатью Председателя фронтового Совета солдатских депутатов, а Лёнькина мать укрывалась в «подполье» в Павшино от советских властей за провал работы и либеральное раскулачивание зажиточных крестьян в Химкинском районе, будучи вторым секретарем райкома и ответственной за проведение коллективизации.
Расписались в Химкинском ЗАГСЕ. Отец получил постоянную прописку в деревне Юрово. Сыграли скромную свадьбу, и отец на долгие годы стал полноправным жителем деревни. На заводе АМО отец проработал три года. В 1936 году его вызвал директор завода Лихачев и сообщил, что на завод пришла из Госплана СССР строгая разнарядка. Необходимо отправить на учебу от завода двух человек в созданную Плановую академию при Госплане СССР. В то время, кроме отца, который отметил в анкете, что у него неполное высшее образование, был еще один молодой инженер, окончивший Станкин. Для претендентов существовал один барьер это ограничение по возрасту. Отец подходил под возрастной ценз, и не раздумывая дал согласие на учебу в Плановую Академию при Госплане СССР.
В отделе кадров завода, когда стали оформлять документы в Плановую Академию, кадровик обратил внимание на непонятную ему запись в военном билете. «Отчислен из авиашколы за морально-политическое несоответствие». Кадровик задумчиво между оформлением бумаг спросил отца:
- Ты, что из кулаков будешь?
Отец сначала опешил от странного вопроса, потом взял себя в руки и начал рассказывать кадровику, что у них в хозяйстве было две лошади, несколько коров, плел кадровику семь верст до небес и всё лесом про свою семью. Кадровик не слушал его болтовни, оформил и отдал в руки необходимые в Академию документы. Стипендию отец стал получать от завода АМО по средней сдельной, а как наладчик он зарабатывал в среднем выше чем высококвалифицированный рабочий завода.
Проучился в Плановой Академии отец три года. Успешно с красным дипломом закончил Академию в 1939 году. Летним вечером на выпускном балу к нему подошел начальник Первого отдела Академии и говорит задумчиво: « На тебя пришел личный запрос из НКВД, на предмет проверки политической благонадежности.»
Это была обычная плановая проверка в порядке вещей, все выпускники Академии направлялись на работу, кроме Госплана СССР, в Госпланы и в министерства союзных республик на руководящие экономические должности.
( У отца за спиной 58 политическая статья, находился под следствием в Сталинградском изоляторе. Эти нежелательные сведения могли легко получить в НКВД, отправив запрос в авиашколу. Он, вздрогнул, но вида не подал).
- Пришел запрос, отправляйте, коли такой порядок, - спокойно ответил отец слегка подвыпившему на халяву Начальнику. На выпускном вечере работал бесплатный буфет со спиртными напитками.
Начальник Первого отдела немного подумал, посмотрел, как веселиться молодежь и говорит:
- Ладно, я с завтрашнего дня в отпуске. Дипломное удостоверение и Приказ о распределении в Госплан Союза у тебя лежат в кармане, я тебя не видел, не слышал, продолжай веселиться. Запрос на тебя отправлять в НКВД не буду с тобой и так всё ясно, а мне целый отпускной день терять нет желания.
На выпускном вечере отец был с моей матерью, но ей, конечно, ничего не сказал о том Дамокловом мече, который навис над его судьбой. Пронесло, только холодком одиночной камеры повеяло!
Продолжение следует.
