Вертинскому (расширенная версия)

1.

Что, Брат Пьеро, достало закулисье?

Занюхай кокс или забей косяк.

Увяли розы, и опали листья

в лесу Булонском. Осень на сносях

 

плюёт дождём и цыкает брусчаткой,

докушав к ночи неба киноварь.

Не за горами родовые схватки.

Младенец - недоношенный январь.

 

А помнишь, как бежав сюда зачем-то,

толпе назло, природе вопреки

ты прославлял любительниц абсента

и шлюх со сцены, воя от тоски?

 

Всё: белый грим в софите жёлто-синем,

кабацкие гроши к исходу дня

мир поглощал в оскале арлекиньем

на блюдечке распластанного я.

 

То возвращенье стало невозвратом.

А родина, приняв тебя в кювет,

ни сыном не назвав, ни даже братом,

смущённо волчий выдала билет.

 

И понесли печального паяца

в нутро страны ночные поезда,

где на задворках всех цивилизаций

он пел «кухаркам» разным про «мадам

 

и листья». Те, не слушая, курили.

Дешёвым ядом папиросный дым

бежал по венам. Стоило усилий

таких стать ближе и понятней им?

 

«Астория». Чужие давят стены.

Успел подумать: где-то тридцать лет,

как по соседству через Стикс Есенин

переплывал в намыленной петле.

 

2.

Ну что же? Нам не привыкать.

Когда мурло немытой рожей

щепоткой "истин непреложных"

свою возделывает пядь.

 

И лепит сходу ярлыки,

раскинув узеньким умишком:

мол автор груб, хватил он лишку,

не видит берегов реки,

 

вот так тут надо и вот так...

А автор - благостный простак,

не понимает, чем виновен,

пытаясь вставить свой пятак.

 

Ан нет. Его не станут слушать,

не попытавшись и прочесть...

Однако... не смешно, но скушно...

Имею честь...