Предыдущая часть https://poembook.ru/poem/2138093#5281337

_________________________________________________________________________________

День после такой ночи и так был потерян, да ещё и вечером предстояло на смену тащиться, так что, едва добравшись до дома, я имела полное право и собиралась завалиться в люлю, что и осуществила вполне успешно. Как ни странно, уснула я мгновенно и крепко, что случалось со мной в последнее время нечасто, и даже дурным мыслям не удалось перебить мой сон.

 

К трём же часам дня я вполне выспалась, потянулась, ощутив себя достаточно отдохнувшей, но с час ещё валялась, славливаясь с реальностью.

 

Сна уже не осталось ни в одном глазу, что радовало, но намешанное с коньяком пиво всё ещё о себе напоминало: долгий у меня отходняк, ничего с этим не поделаешь. Конечно, голова уже не болела, но продолжала слегка кружиться, — меня, как это говорится, штормило. К тому же, следовало уже что-нибудь поесть, но аппетит практически отсутствовал: максимум попить чаю или чего-нибудь прохладительного у меня выйдет, ничего калорийнее не стоит даже пытаться в себя запихнуть. Ну и в любом случае, надо подниматься и собираться на работу: сегодня уже нет причины там не появиться.

 

Я пошла в душ и долго там стояла, ловя ртом струи прохладной воды. Как же хорошо! Вот бы после душа завалиться обратно, телек посмотреть, побездельничать… Но это снова мечты: мне нынче снова предстоит работать, вернее, если быть совсем честной, считаться.

 

Ненавижу учёт! Мало того, что производится он только ночью, так ещё и в день, на который он назначен, прийти на работу полагается пораньше, чтобы успеть подготовиться. Ну и уйти оттуда получается на следующий день неизвестно во сколько, дай Бог, если часов в двенадцать, выжатой как лимон, и хорошо, если итог учёта при этом радует знаком «плюс».

 

Но это всё ещё ничего, у меня как обычно ко всему этому имеется ещё и персональный гемор: сменщица моя Ленка, лентяйка, приспособленка и идиотка, которая без калькулятора и два плюс два не сложит, а в работе постоянно ищет лёгкие пути. Внешностью мадемуазель природа тоже наградила весьма специфичной: вроде и не страшная она, обычная, но прыщи — по всему лицу, как у подростка, не смотря на то, что лет ей — ближе к тридцатнику, ещё и на голове не пойми чего — то ли волосы, то ли перхоть сплошняком, а на руках живого места нет — одни псориазные корки. По итогам, жаль, конечно, девку, но вид у неё однозначно отталкивающий, как только покупатели от неё не шарахаются. Вопрос о том, кто берёт таких в торговлю, сразу опускаю — это есть не что иное, как случай так называемого кумовства: сестра сей красавицы — лучшая подруга дочери хозяйки магазина, тут всё ясно, а вот почему она свалилась именно на мою несчастную голову, как обычно, никому не известно, но уже год, как приходится худо-бедно взаимодействовать. Толку от неё в работе ровным счётом никакого: руки настолько из жопы, что даже записывать посчитанное она не годится — почерк такой, словно курица лапой корябала. К тому же, вечно она то больна, то устала, то голодна, то ей надо куда-то позвонить, при этом потрендеть с каждой из наших коллег всегда успевает. Пару раз Лена вообще отпрашивалась и сваливала с учёта, чего никому другому ни в жисть нашей дотошной Ольгой Владимировной не дозволялось. По итогам, свой отдел я считаю не просто одна, а одна, да ещё и с хомутом на шее, что хорошего настроения никак не добавляет.

 

С такой помощницей, скажу я вам, считаться, да и вообще работать не пожелаешь и врагу, но выбора у меня нет. Хозяйке на неё я как-то раз пожаловалась, но от моих доводов попросту отмахнулись: ты, Надька, давно в торговле, а Леночка только учится, вот и помоги ей. Вот и помогаю, но что-то толку от этого — чистый ноль. Радует только одно: эта дура работает в другой смене, и потому лицезреть её фейс приходится лишь раз в неделю, но вообще давно мечтаю, чтоб однажды она попрощалась на неделю и больше никогда не вернулась. Пусть живёт, здравствует и будет счастлива, только б не видеть её в этой жизни больше никогда.

 

Ладно уж… Хватит убиваться. Пора заканчивать омовение, вытираться, одеваться и валить на работу: раньше приеду — больше сделаю, и меньше, соответственно, останется.

 

Я вышла из душа, потянулась, потом завернулась в полотенце, отмечая, что мне значительно лучше, чем утром и что я правильно сделала, позволив себе проваляться весь день и продинамить работу вчера: в конце концов, я ж не каторжанка, отдых нужен иногда и мне. Надо пойти ещё узнать, как там поживает Стас? Пришёл ли в себя после вчерашнего и согласится ли сейчас меня отвезти? Хорошо бы согласился: до ужаса неохота пёхать четыре километра!

 

Стас… И почему при мысли о нём я так странно себя чувствую? Как девчонка. Почему ему, по сути, сопляку передо мной, так легко удаётся меня смутить — меня, прожжёную тётку, которая давно разучилась краснеть? Нет, совсем не из-за тех разговоров, которые мы вели поутру, — скорее, из-за того, что он читает в душе и видит всех насквозь. И об этом я узнала не вчера — я почуяла сразу, что он какой-то особенный, необычный, но значения я тогда не придала: просто сработала моя знаменитая жалость, да и денег, как ни верти, хотелось. Но оказалось очень нелегко находиться рядом с тем, кому про тебя известно даже то, в чём ты и самой себе признаться не готова…

 

От мыслей о Стасе неожиданно пришлось отвлечься: на кухне кто-то чем-то гремел, и я, заинтересовавшись, разумеется, заглянула туда… С удивлением, я обнаружила там Ваську! Сердце на миг замерло: я, честно, и думать про него забыла.

 

— Ты откуда взялся? — опустив приветствие, с неудовольствием спросила я.

 

— Заинька, прости! — бросился он ко мне и тут же заключил в медвежьи объятия.

 

— Когда нужен был, значит, трубку не брал, а теперь явился — не запылился? — я не вырывалась, но и не пыталась обнять в ответ.

 

— Ну, прости! — картинно-страдальчески повторил он.

 

— Чего надо? — я вежливо отстранилась, пока не торопясь уходить.

 

— Ничего! Я соскучился! — изрёк Василий. — Прости, ну пожалуйста!

 

Я вздохнула. Да не злилась я на него… Я давно уже разучилась на него злиться. Иногда он бесил меня, это да, но я по природе своей необидчива, вернее, отходчива. Всё сказанное им давно забылось, так сказать, потерялось на фоне произошедших событий. Да и наговорил он, вернее, мы друг другу за пятнадцать лет столько… Гадостью больше, гадостью меньше — какая, собственно, разница? Вопрос в другом: простить-то простила, а толку с того? Любовь давно прошла, и никакие слова воскресить её не помогут… И он ведь не тупой, а по сему, должен понимать это не хуже меня. Зачем тогда это всё? Да потому, что так удобно, так привычно.

 

— Ладно уж, — вздохнула я, поворачиваясь на выход из кухни. Ну явился, и что? Мне один хрен на работу надо.

 

— Мне Сашка звонил, сказал, что в больнице, — почувствовав, что никто его позорить или воспитывать не собирается, сменил тему Вася.

 

— Да, — односложно подтвердила я. — Что ж трубку-то ещё вчера не взял?

 

— Да я не увидел пропущенного, — запросто отмахнулся муж. — Кошмар! Что на дорогах творится! — делано возмутился он, явно чтоб забить эфир и не дать мне вставить хоть слово на это. — Вот так собьют… Это хорошо ещё, что тот водило «скорую» вызвал, не бросил пацана на дороге, — он вздохнул. — Сильно пострадал? — спросил он участливо, обойдя меня и заглянув прямо в глаза.

 

— Нет, — покачала я головой, — только поцарапался. Скоро всё пройдёт. — о, боже, ну как он не вовремя припёрся!

 

— Я ему запрещу ездить на эту дискотеку! — подняв вверх палец, Вася включил папу, — будет дома сиднем сидеть!

 

Я махнула рукой — пусть трендит, если охота, — отошла от него, заглянула в холодильник. Да уж, негусто, да и откуда что возьмётся-то? Что ж, раз так, я есть тогда не буду: на работе потом перехвачу чего-нибудь. Кваса только немного сейчас выпью — и всё.

 

— Не говори ерунды, Вась, — проговорила я буднично в ответ на его реплику, — На всю жизнь пацана к ноге не привяжешь…

 

Но спорить со мной никто уже и не собирался: приступ отцовской любви и заботы у моего мужа благополучно миновал. И так было всегда…

 

И всё будет так же до скончания века: таким, как мой муж, дети неинтересны. Вася может жить только для себя. Если он и пытается иногда быть папой, то только напоказ, чтобы всем было видно: воспитывает сына, чтоб все слышали и демонстративно суёт ему деньги (читай: жалкие гроши). Но стоит ему остаться с сыном наедине, как он забывает о нём или использует как прислугу: принеси подай — иди нахрен, не мешай.

 

Когда Сашка родился, я не увидела восторгов со стороны супруга. К тому же, он мгновенно изыскал способ поменьше общаться с ребёнком: нашёл неотложные дела и срулил жить к своей маме, типа, от неё ближе на работу, и всё такое, а вот денег та работа так и не принесла. Когда мальчик подрос, мало что изменилось: как только Васька нужен мне или ему — он сразу занят, а денег как ни спроси — нет и не будет. И если я сама не особо хорошая мать, так я хотя бы отмазывалась от своих обязанностей настоящей работой, той, которая приносила доход, да ещё старалась хоть как-нибудь, хоть с помощью подарков показать ребёнку, что помню про него и люблю, то Вася же не заморачивался на эту тему совсем: он просто самоустранился, и всё. Без всякой причины. Если я порой просила его принять участие в воспитании мальчика, он начинал разводить демогогию, а потом снова исчезал. За четырнадцать лет Сашкиной жизни он не подарил сыну ничего: ни одной игрушки или хоть шоколадки. Стоит ли говорить, что все вопросы с учёбой сына, одеждой, здоровьем я всегда решала сама? Ну и бабушки, конечно мне помогали: дай Бог здоровья одной и Царствие небесное другой, вырос мой мальчик кое-как!..

 

А вообще, оправдания нет и мне, и в итоге, мы оба уроды: и я, и муж мой. Родили и подарили бабкам… Скоты мы безответственные, больше никто.

 

— Ты сейчас на работу идёшь? — миролюбиво спросил тем временем Вася, заглянув в холодильник следом за мной. Надо сказать, стесняться он не стал: взял кусок сала, кастрюлю с остатками супа, которую незамедлительно поставил на плиту.

 

— На работу, — кивнула я и направилась в комнату.

 

— А чего так рано? — «заинтересовался» он.

 

— Учёт, — буркнула я в ответ.

 

— Сигарет мне завтра купи, — буднично бросил муж мне вслед.

 

— Хорошо, — машинально ответила я. Постояла, секунду подумала и добавила: — Денег дай.

 

— Чего? — очень искренне удивился он, заглядывая в комнату.

 

— Денег дай, — медленнее и чётче повторила я, уставившись на него.

 

— Каких денег? — спросил муж, несколько поменявшись в лице.

 

— Обыкновенных: рублей! — пояснила я. Оказавшись в своей комнате, я, так как в доме, похоже, никого, кроме нас двоих не было, сбросила полотенце, в которое завернулась после душа, и взяла фен.

 

— Надь, ты что, какие деньги? — Вася аж в комнату вслед за мной пришёл, — сейчас же конец месяца, до зарплаты ещё четыре дня. Купи, а я получу зарплату, дам тебе денег, — пообещал он.

 

Я повернулась к нему и с тоской, долгим-предолгим взглядом посмотрела в глаза. Нет в них совести и не было никогда. Но не это самое страшное… Что денег у него ни для кого, кроме себя, любимого, нет, я привыкла. Я смирилась. Гораздо хуже то, что вот стою я перед ним совершенно голая, секса у нас не было уже чёрт знает сколько, месяца четыре, не меньше, а он смотрит сквозь меня как сквозь стекло. Я не интересую его как женщина, и это самое грустное. И дело не в том, что у него могла появиться баба — не-ет! Дело в том, что он такой по натуре: лень на первом месте. Он и в молодости-то не отличался большими возможностями, а сейчас ему уже сорок два… нет, через неделю сорок три. Заставить его постараться в постели стало практически невозможно, и давно уже не помогают никакие уловки. Эх… смех и грех!

 

Однако, в голову пришла неожиданная идея.

 

— Хорошо, — согласилась я, стараясь сохранить серьёзный вид. — нет денег, плати иначе.

 

— Как? — не понял он.

 

— Давай займёмся сексом, — сказала я несколько издевательски, точно зная, что услышу в ответ.

 

— Зай, но я же просил не говорить это слово! Я терпеть не могу эти западные варианты! — проныл Вася.

 

— Хорошо, скажу так, как ты понимаешь: тр***и меня! — я таки ухмыльнулась, и пришлось отвернуться. Хоть как тут скажи, не будет этого… Не будет, и всё.

 

— Надюш, но я же… Я устал! И есть хочу. И ещё… — и он за пару минут привёл мне добрую сотню отговорок, объясняя, почему он НЕ может в данный момент удовлетворить жену.

 

Я молча сушилась, одевалась. Да не старайся, дорогой, не оправдывайся. Я ничего такого и не имела ввиду… Это так, шуточка. Горькая, с долей правды.

 

— Ну что ж, — тем не менее, подвела я итог сказанному, когда Вася умолк, — нет секса — нет сигарет. Тем более, что они плохо влияют на потенцию.

 

— Ну Надь!

 

— Всё, разговор окончен, — заключила я, и, взяв сумочку, обошла мужа и направилась к выходу.

 

— Но сама-то ты куришь! — напомнил Вася.

 

— Но на свои деньги, — возразила я.

 

Когда я уже натянула балетки, Вася бросил мне вслед:

 

— Ладно, иди ложись! Сейчас только в душ схожу…

 

— Уже не надо, — вздохнула я, — желание что-то пропало. До скорого, — и толкнула, закрывая, дверь.

 

Васька выскочил на порог почти сразу.

 

— Ну возьми сигарет, пожалуйста! — взмолился он, — у… этого своего… займи! Я правда отдам!

 

Я усмехнулась. Разница между «отдам» и «правда отдам» очевидна, вы не находите?

 

— Хорошо, — сдалась я, лишь бы отвязаться, — будут тебе сигареты, всё тебе будет…

 

— Кстати, а долго он ещё у нас жить будет? — спросил муж.

 

— А что? — я встретилась с Васей глазами.

 

— Да ничего. Пора бы и честь знать. Когда он съедет?

 

— Как только, так сразу, — ответила я, и, не слушая его боле, направилась прямиком ко второму крыльцу нашего дома.

 

Странное дело, а я ведь не задавалась этим вопросом. Отчего-то я изначально даже не задумывалась, сколько Стас проживёт в моём доме. И всё, казалось, было логично: за озвученную сумму не жалко было потерпеть в своём доме постороннего человека. Но… с некоторых пор мне стало казаться, что он мне больше не посторонний, а от мысли о том, что он навсегда уедет, становилось не по себе…

 

Но на Васькино мнение мне в любом случае было плевать: не он со Стасом договаривался — не ему и задавать такие вопросы.

 

Размышляя, я поднялась на крыльцо той половины дома, где поселила Стаса, постучалась. Я, конечно, хозяйка и всё такое, но мало ли? Не люблю наглеть, считаю это недопустимым: человек имеет право на личное пространство и частную жизнь, кем бы и где он ни был.

 

Мне не ответили, и я постучалась снова.

 

Спит, что ли? Жаль, но придётся разбудить. Я, конечно, не привереда, могу и пешком пройтись, если нужно, но только не сегодня: сегодня мне для таких приключений не слишком хорошо.

 

Когда мне не ответили и в третий раз, я тихонько толкнула входную дверь, сделала шаг в полумрак зашторенного помещения.

 

— Стас! — негромко позвала я, едва переступив порог.

 

Он так и не отвечал мне, и тогда я вошла.

 

Стас действительно спал… Старый чёрно-белый телевизор, что я выделила ему при заселении в качестве лекарства от скуки, негромко работал на столе, занавески на окнах были задёрнуты для защиты от яркого, перешедшего на эту сторону послеполуденного солнца, а Стас спал, похоже, снова голый, но на этот раз — прикрытый покрывалом, правой рукой слегка прижимая к себе моего котика Рыжика, что уютно свернулся клубочком возле него.

 

Знаете, что мне захотелось сделать? Раздеться и прилечь к Стасу под бочок, тоже погладить кота, а потом обнять этого офигенного мужчину и уснуть…

 

Желание именно так и поступить было настолько сильным, что я с ним едва справилась, и тоже не до конца: присела на край старого дивана, протянула руку, хотела дотронуться до него, но в последний момент передумала. Вместо этого действительно погладила кота, а затем уставилась на спящего парня и… залюбовалась.

 

Молоденький совсем… Во сне ещё моложе кажется, чем есть, лет на двадцать, наверное, выглядит. Красивый такой… Черты лица правильные, и даже обыкновенная для этого человека жёсткость и некоторая надменность из них исчезли, — видимо, это просто привычка у Стаса такая: слегка хмуриться и смотреть на всё свысока, но во сне привычки над нами не властны, во сне мы максимально искренни, а потому и кажемся моложе и красивее… И потому, видать, смотрела бы и смотрела на это юное лицо, на едва прикрытое лёгким покрывалом тело, на чуть тронутую загаром гладкую кожу на груди, плечах и руках, на волосы, такие светлые, чистые, прямые… Когда же я успела так привязаться к тебе? Кем ты стал для меня? Смогу ли я жить дальше, когда ты меня покинешь?..

 

Еле слышно вздохнув, я ещё немного посидела, глядя на него… Примерно так же мне приходилось смотреть на драгоценности в ювелирных магазинах: за погляд денег не берут, но приобрести — даже не мечтай, но это с одной стороны. С другой — в сердце моём прочно обосновалось некое пока неоформившееся, но однозначно доброе и бескорыстное чувство к этому человеку, и не считаться с ним было уже нельзя.

 

— Стас, — устало окликнула я его снова, — проснись, пожалуйста!

 

Он и не пошевелился, если не считать лёгкого движения пальцев на правой руке. Только дыхание стало тише. Да ещё кот проснулся и принялся потягиваться и зевать…

 

— Ну Стас! — опять позвала я, изобразив некоторое нетерпение.

 

— М-м? — глаз он так и не открыл и даже губ не разлепил, но в лице что-то сразу же изменилось. И одновременно слетел мой романтический настрой.

 

— Отвезёшь меня на работу? — спросила я.

 

— Угу, — он продолжал лежать с закрытыми глазами

 

— Тогда вставай и собирайся. Я тебя во дворе подожду.

 

Я, донеся, наконец, информацию, поднялась с дивана, с намерением двинуться прочь, но не успела и шага сделать, как была схвачена за руку. А в следующий миг Стас потянул меня на себя, завалил в свою постель, каким-то непостижимым образом оказался сверху и впился губами в мои губы. Помню, что мир померк для меня тогда… Помню, что испытала такой бешеный приступ желания, что наличие законного мужа за стеной воспринялось мной как нечто малозначимое, несерьёзное, мелкое… Помню, как судорожно обняла его и с жадностью ответила на поцелуй.

 

…Даже не знаю, как смогла всё это остановить: мне ведь было так хорошо, так хотелось продолжения, так трудно было разжать объятия… Но я сумела… Словно кто-то сделал это вместо меня.

 

— Хватит… — задыхаясь, прошептала я, и Стас мгновенно повиновался, так, что я беспрепятственно смогла подняться. Порывисто вскочив, я бросилась прочь, поправила волосы, одёрнула футболку, воспользовавшись зашторенным окном как зеркалом…

 

— Я… тебя… на улице жду… — пытаясь успокоить дыхание, но так больше и не посмотрев на Стаса, проговорила я не своим голосом.

 

А выйдя во двор, я ещё долго умывалась возле уличного крана, пила холодную, показавшуюся такой живительной, воду и старалась успокоиться, что было непросто. У меня после произошедшего так дрожали руки, так колотилось сердце, что впервые в жизни перед учётом я об этом самом учёте совершенно забыла. Плевать мне было на возможную, — а она всегда возможна! — недостачу, плевать на долгую, многотрудную ночь, и даже на дуру-сменщицу — плевать! Меня теперь обуяли совсем другие мысли, и светловолосый мужчина занимал в них центральное место.

__________________________________________________________________________________

Следующая глава: https://poembook.ru/poem/2140921