Баронесса

Под прессом стресса баронесса, струной орудуя над мессой

Натянет здесь, в другом порвётся, и боль, и страсть, всё об одном.

Ей беспородной на роду написано тянуть узду,

да дед ей царских завещал пород, на то и полон рот.

 

За оргстеклом, за мзду, занудно, все точат взглядами её,

Зарок банален: грызла врозь и зачесать слюну в испарину:

Как в старину, мурыжат жито, брагу льёт за град из бед Гильом,

мерещится чеканным фарам в той глубине портала – мул

 

Разнузданный фальшивым строем на штемпели лежит дворец,

все стены постулирует с газет, что вдовий труд раздет,

и дед позорным бы назвал, и муж бы плюнул в блюдце средств,

оставшейся казны…

 

Баронша ж хронику поёт хвалу, в припарках соболиных, тянет ряшку,

В замше теплится жарок…фук!…клювик вытянет любяжий:

не смейте лопотать дурные вещи про миражик мой портяжный,

он плодоносней почвы вашей, полезнее сохи, и сохнет по нему любой в моей марьяже!

 

Уж клеветать завистники пригожи, мол резолюций за меня писали шлейф

и к нужнику носили царские вельможи до совершенных лет,

откуда золотые ложки брали, используя в обед…

и поварихи, и служанки, и шутихи,

да славянку я самому Агапкину позволила хрипеть.

 

Возможно даже так, но погодите:

Ведь я всегда улыбчива, приветлива, красива,

Всем руки позволяю целовать, не оттирая после спиртом,

Всегда приятно выгляжу, приятно говорю, и жестов выучила книжку,

И музыку под речь свою минорную у продавцов прошу…

но сравнивают с дедом, мол тружеником был….

 

Откуда ж знать вам, вы что за ним с-следуюте? Из каждой комариной те-тивы?

Вы, простодухи, лентяитесь изрядно и не всегда трезвы…

А надо вам работать, жарко, криво, вы что, не видите с-слона?

Ведь не в цидульцах счастья, вам плачет всем ремня!

 

Труд-иться? Труд-ящиеся воши…ах тот удар когтистый до крови!

Он т-труд т-трудил, и трутнем был? Всё днём! А ночью?

В той темноте как в шахтах мозга, тот труженик неуловим…

Ах д-дед, большие глазки, рептильные глаза…чертёж барочный

Ох тот дидактик с тяжестью песка…

 

И словно скатерть самобранку, вор расстилает паруса,

Осипшим воздухом равнины отцам своим грозя…

томится смерч песчаный в форме под тяжестью росы,

Он расстаётся с миром горний, и мачту ставит вдоль оси.

 

Пугает старца вид небесный, он выпучив торец дохи,

стучит, и звон той корки хлеба похож на птичник из кости.

Бежит от верных вёсел судна, судим он будет и в суде

его верняк сожрёт поручик,

Иль мичман…вытянет с сети…

 

Фальцетом с мачты дальше рубит:

Кто моев любовик? От Бога я в гальюн ношу тератогенный поцелуй?

Ох…нет, друзьяшеньки мои, не говорите в зубы…

Молчать! Кричать! Ох дед…Стоять! Ваять террактовый фэн-шуй!

 

Натянет лик свой поднебесный, что полыхает, гранд-базар,

да сами Боги ужаснутся - расшитый в латы невод-царь,

выпустят из окон жупел, вычурно сплясав додолу…

Как колу, стяг раскроет звучно, над каждым из людей блюдя:

Ублюдки, блуди, лизоблюды! Как гром с небес средь бело дня.

 

Он метит в Райдзю, в пуп природы, раскрепощая естество,

Как тесто в лапах горностая, трюмо баронши явь немая,

Трещит пошвам, паяльник силой, из племя девственной равнины,

терзая делает зевок…

 

Во рту частица Стикса свищит, и колыхает, точно дышит,

за бортики вязжащей губки, что безысходно жжёт покрышки,

схватила точно краб, не отпускает, стережёт,

и глаз единственный зажмурив, спускает вниз, в водоворот!

 

До мозга вяленая рыба, шлёт равномерные приветы

всем пассажирам Брантовской хандры,

Наветов сотни на корабль было, лишь мачта одолела ледники.

 

Так словно солнечно затмение, ячмень у глаз, наказы жриц.

К прибрежной лужице на темя, припала шубка - рысий приз,

на ней в лазурной синеве, бизань блестела коркой льда,

что у основания гнила....

Разбилась каравелла «Баронесса»

и мачтой прямо в лик поражена…

 

Расплылся в унисон он с водной гладью, узоры повторяя спящих волн,

и глядь, как тонкой строчкой масла, обводит силуэт с лихвой…

он стал дымить, шипеть, и пенится богемой -

шипучим леденцом цветущей вишни, бомбой хризантемы.

 

Чуть приподнялся пенной массой, пузырным оком вдоль сверкнул,

как в тот же миг, заносом, в рощу свистнул, сорвав кору бескровную с берёз,

укутался…укуталась шепталка, свищет….стучит зубами, лопает десну,

и зыркает, и фыркает найти желает дом всерьёз в лесу.

 

От деревца к сучку, так всю обшарив рощу, наматывая нить кудрявых крон,

за ними маршем, по пряже как по плацу солдаты чёрные с пятно.

прокручивая сальто шаг за шагом, вприсядку, платье намотав,

она прочувствовав, прощения просила,

и потекло, и потекло, и потекло стремглав.

 

так всё смешалось в трудности стыдливой в губчатый серо-голубой букет,

Люд освещает сердцем слёзы, вступая с размазнёю в кэтч,

так повалили баронессу, и закатав её от сердца в поле,

закончили денёк свой маршем развесёлым

 

Ночь вышла в круг сменяемости за солнцем, опору с луга соскребла,

Светилась ярко баронесса ликом, без крика принимая лавр,

ушла лучом в среду небесных галеас, в галантерею божества,

Стремительнее Бершанских ведьм, она всю тьму с собою унесла.

 

И в тот же миг, в тех вечно пышных трюмах,

Старик в безмирии глухом без нас, крутнул штурвал со скипетром Уас,

надел свой Галактический рукав угрюма,

взмахнул бесценной горстью антивещества

и в мире, где жила та Баронесса, на том лугу, что бирюзово-мутноват,

родилось не мечта, но море,

откуда и по сей день льётся лунный яд…