Тут не забудешь и вовеки...

ТУТ НЕ ЗАБУДЕШЬ И ВОВЕКИ...

 

Тут не забудешь и вовеки,

Как, в кучу ссыпав медяки,

В сибирском городе калеки

Считали деньги у реки.

 

Их было трое у излуки –

Один с крюками на руках,

Другой в тележке, толсторукий,

А третий был на костылях.

 

Закончив счёт медяшкам строгий,

Чтоб не запрятались в траву:

«Тут на пять штук, – сказал безногий, –

А остальные на жратву».

 

«Жратва с похмелья, между нами,

Зловредней, чем угарный дым.

Возьмём на все, – сказал с крюками, –

Подольше вместе посидим».

 

А с костылями не ответил,

Он костыли к ноге сложил.

Давно уже на белом свете

Он по-немому говорил.

 

И толсторукий, не помешкав,

Сказал, нагнувшись к колесу:

«Я хоть без ног, да на тележке.

В одну минуту привезу...»

 

И вот у горькой той излуки

(И рассказать-то нету сил)

Из рук безногого безрукий

Вино глотками жадно пил...

 

Потом они сидели вместе,

Пока негромко, как сумел,

Безрукий о печурке тесной

И о землянке не запел.

 

И тот, который был в коляске,

Как будто что придало сил,

Неторопливо, без опаски,

Мотив знакомый подхватил.

 

И с костылями, туча тучей,

Сомкнул мычаньем голоса.

И по щеке его колючей

Скатилась пьяная слеза.

 

Потом вина они налили,

И о протез стакан стучал,

И двое снова говорили,

А третий слушал и молчал.

 

«...Вот обзывают: инвалиды,

Что от вина, мол, пропадём.

А я скажу им без обиды –

Пусть хоть такие, да живём.

 

Пускай безногие, немые,

Да вот глядим на белый свет.

А сколько нас по всей России,

Которых вовсе больше нет...»

 

Немой смотрел сквозь поволоку,

Как над рекой сгущалась ночь.

И я стоял неподалёку,

Но чем я, чем я мог помочь?