Набатом бью в колокола!-161
НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА!
Поэма покаяния
Я один
согрешил
пред Тобою...
(Эпилог)
АПРЕЛЬ
Исповедальная молитва
...чтоб каждой мышцей,
Каждой клеточкой принимать движенье
Ветра, спутанного листвою,
Голубиную теплоту дыханья
Загорелых ребят, перебежку пятен
На песке и солёную нежность моря...
Эдуард Багрицкий.
«Февраль»
Прости меня, Отец Небесный!
За то, что трудно и несмело,
Дорогой длинной и окольной,
В туманных помыслах блуждая,
То здесь довольствуясь приютом,
То там, то где-то в новом месте,
Я шел к Тебе...
Сначала я,
Впитав угрюмое ученье
О сотвореньи постепенном
По вероятностям случайным
Вселенной без конца и края,
А вместе с тем и человека,
Царя премудрого над ней, –
Смотрел едва ли не с презреньем
На стариков и на старушек,
Которые,
крестясь украдкой,
Тянулись к древнему собору
И в нём тонули.
Я тогда
В газете, с храмом по соседству,
Работал и частенько видел,
Как делегаты предприятий
И школ, и прочих учреждений
С напором гневным приходили
И, кулаком о стол стуча,
Ругались: – Да ведь сколько можно
Передовую жизнь позорить,
На грязный пол в поклонах падать,
Свой первобытный лоб крестить!
И вы потребуйте от власти –
Закрыть позорный храм, разрушить;
Парк Атеизма, Веры в Завтра
Разбить на этом грязном месте!
Вот наша воля.
Так в газете
И напишите.
Хватит гидре
Нутро рабочее точить!.. –
И по своей почти что воле
За однотумбовый садился
Я стол массивный
и сатиру
На гиблый опиум писал.
Я и не знал в те молодые,
Шальные, яростные годы,
В какую жуткую ошибку
Впадаю я с моей душой!
Ошибка жизнь мне искорёжит,
Все рёбра мне переломает
И у разбитого корыта
Оставит, грешного, меня.
И я не знаю,
что бы вышло
Из долгих лет моих бесславных,
Когда бы ночью бездорожной,
О, добрый мой Отец Небесный,
Ты милостью своей безмерной
Во мне надежду не зажёг!
Надежду, что за все мученья,
За все скитанья и утраты,
За всю расплату бездорожья –
Ты дашь мне кроткое смиренье
Тебе лишь в жизни этой верить
И узкою идти тропинкой
Не за мечтаньями моими
Обманными, – но за Тобой.
И Ты грехов моих веригу,
Тяжелую, как бы обросший
Мхом вековым утёс в ущелье,
Сними с меня
и прегрешенья
Прости, прости, прости мои...
И ты прости, отец земной!
Тебя я в жизни мало слушал
И даже давний твой совет
В трясине гиблого безверья
Тихонько, втайне верить в Бога,
Чтоб даже лучший друг не знал;
Я этот твой совет давнишний
Припомнил поздно, слишком поздно,
Когда уж поредевший волос
Обогатился серебром.
Я трудно нынче постигаю,
Загадочные и простые,
Святыни православной веры,
Святыни давних наших предков,
Что с материнским молоком
Вбирала малышня России
И чем страну свою спасала,
А вместе с нею и себя;
И чем, отец, совсем недавно
Горел легко, неугасимо
Твой потаённый костерок.
А нынче ты в потустороннем,
Невидимом, духовном мире,
Где ничего тебе земного,
А только души ждут Суда.
Но есть же там река и лодка,
Пускай незримые, сквозные,
И хоть какие-нибудь снасти
Но ведь найдутся для тебя,
Чтобы пустую тишь протоки
Пустою лодкой разрезая,
Ты рыбной ловлей душу тешил
И вдруг припомнил обо мне.
О! ты прости меня, родимый,
Далёкий, нематериальный,
Прости бахвальство и надменность,
Прости моё непослушанье
И упроси в моленьях Бога,
Чтоб твоего мне дал смиренья
И веры дал твоей мне тайный,
Неугасимый костерок...
И ты прости, родная мать!
С какою радостной надеждой
Ты каждой встречи поджидала,
Как будто зная наперёд,
Что я с большого гонорара,
Как некогда Сергей Есенин,
Куплю костюм себе английский
И тросточку, и галстук модный,
И франтом на такси приеду,
И вечером за чашкой чая
Тебе стихи свои прочту.
Но я всегда в полуспортивной,
Своей простой одежде русской
В места родные приезжал, –
Чтоб можно было выйти в город
И до протоки пробежаться
Насквозь поросшим лебедою
И горько-сладкою полынью
Уже привычным пустырём...
Как ты ждала меня годами,
Что вот приеду и лекарства
Тебе такие накуплю,
Что все твои болезни разом
Пройдут,
и, вновь помолодевши,
Ты заведёшь в квашонке тесто
И пусть не в печку, а в духовку
Поставишь рыбный свой пирог...
Но всех моих лекарств хватало
От силы, может быть, на месяц,
И подступали вновь болезни,
И с каждым годом всё сильнее,
И так потом схватило ноги,
Что и совсем невмоготу...
А ты терпела и терпела,
И вновь ждала,
когда приеду,
Твой невесёлый быт развею
И, накупив тебе лекарства,
От лютой смертушки спасу.
Но я не спас тебя, родная.
И так в мучениях,
от сына
В своем далёком далеке,
Ты отошла.
И перед Богом
Своим терпеньем оправдалась,
И не случайно схоронили
Тебя заметно, у часовни,
И вновь ты ждёшь и ждёшь меня...
Прости, прости мою жестокость,
Прости мою нерасторопность,
Мою беспомощность прости!
Я знаю,
в том небесном мире,
Отца с рыбалки поджидая,
Ты обо мне всё так же помнишь,
Давно за всё простив меня.
И об одном лишь попрошу я, –
Моли Творца в своей молитве,
Чтоб твоего мне дал терпенья,
Все испытания покорно,
Как подобает людям, встретить,
Все горести перенести...
И ты прости меня, сестра!
С тобой мы часто жили в ссоре,
То мать с отцом тебя ругали,
То строгие соседи ваши,
И, по всеобщему желанью,
И я частенько принимался
За воспитание твоё.
Я говорил тебе сердито:
Ты не по той пошла дороге,
Хотя, признаться, ту дорогу
Я сам тебе и показал.
Позднее, не без воли Божьей,
Мне с зельем справиться хватило
И смысла здравого, и сил;
Но ты, как схваченная сетью
Наивная речная рыба,
Всё бьёшься в сладостном пристрастье
К застольям шумным и вину.
И всё же вовсе не соседи,
Не я, твой гневный обличитель,
За матерью больной ходили,
Когда совсем уже с кровати
Она подняться не могла.
Ты этот груз взяла на плечи,
Тяжёлый, беспросветно-чёрный,
И вздох последний материнский
Лишь твоего коснулся лба...
И ты прости меня, сестрица,
За гордость и высокомерье,
За то, что в тяжкую минуту
Тебе на помощь не пришёл,
И ты одна в том горьком горе
Свой долг исполнила последний,
А я за сотни вёрст от дома
Во сне беспомощно стонал...
Прости! Прости, сестра!
Пусть будет
Мне мужество твоё примером,
И на коленях перед Богом
Прошу не злато, не здоровье,
А мужество твоё святое,
Хотя бы капельку его...
И ты прости, родная тёща!
За то, что на твою гордыню
Моя, – как пёс цепной, бросалась
И яростно вступала в бой,
И мы весь век словесно бились,
Друг друга фразами рубили,
Да так что рассыпались искры,
Как августовский звездопад!
И часто я твои команды,
Пусть даже кухонного плана,
Воспринимал как покушенье
На поэтическую волю
И в целом на мою свободу,
Поскольку, может, с дня рожденья,
Не признавал ничей диктат.
И ты прости нас, Вседержитель,
За нашу общую гордыню,
Тихонько, как Ты это можешь,
Наш грех смиреньем подмени,
Чтобы с дороги нам широкой
Сойти на узкую тропинку,
К Тебе любовью возгореться,
Пройти сквозь тесные врата...
И ты прости меня, жена!
Когда-то перед нашей общей
Туманной утренней дорогой
В одни с тобой впряглись мы сани
С одним негласным договором
Делить все радости, несчастья,
Все рытвины и все ухабы –
Всё поровну, всё полюбовно,
На все неведомые годы,
Как смертным людям Бог судил.
Но я в то время был студентом,
И вся моя тогда работа
В том заключалась, чтоб вгрызаться
В гранит нежизненных наук.
И только в мае, в посевную,
По договору с молодёжкой,
Я на «Тачанке комсомольской»
По землям вспаханным летел,
И в рейдах тех молниеносных
Я подрабатывал маленько
В надежде подлатать бюджет.
Но всё знакомо выходило
В хромающей упряжке нашей,
Ты коренной была, как прежде,
А я, как прежде, пристяжным.
Но как гремел наш колокольчик!
Денис родился!
Сын!
Счастливо
Наш колокольчик всю дорогу
Звенел, звенел, звенел, звенел!..
А счастье, между тем, имело
Другую сторону – заботы
И, больше первой, обернулось
К тебе другою стороной;
И вновь ты шибче воз тащила,
А я был снова на подхвате,
Всё тем же прежним пристяжным.
Я стороны другой не видел,
А если видел – как в тумане,
Неясно, мельком, невсерьёз;
Тогда, как вьюгой, закружили
Меня совсем пустые страсти –
Стихи, соперничество, споры,
Ночей богемных кутерьма.
Я покидал надолго сани,
А, воротившись, к едкой шутке
Поэта знатного сводил,
Что лучший в наши дни мужчина –
Он, в общем, женщина, конечно.
И помогал до поворота
Тащить возок,
и колокольчик
Без прежней радости бренчал...
Прости, жена, мою измену!
Я и сейчас, когда в предгорье,
Уже последнее, быть может,
Дорога долгая пошла,
Хоть и стараюсь,
а не очень
Свою натягиваю упряжь,
Сноровка всё-таки не та...
И на колени перед Богом
Встаю я с новою молитвой,
Чтоб дал мне сил и постоянства,
Твоей настырности в работе,
Моя любимая жена.
Быть может, вон за тем изгибом
Наш загрустивший колокольчик
Вновь беззаботно рассмеётся,
Вновь звонкой трелью запоёт!..
И ты меня, мой сын, прости!
Давным-давно в делах совместных
Тебя ругал я беспробудно,
За то, что инициативы
В тебе, ежели и захочешь,
Так не отыщешь днём с огнём...
И уж не эта ли причина
(Конечно, были и другие –
Развал страны, убийства, взятки,
Война кровавая в Чечне,
Обман повсюду на обмане,
Ну, а тебя и в грош не ставят
И заработать не дают); –
Так вот, не эта ли причина,
Вместившая все остальные,
Тебя вселенским ураганом
Легко сняла с хребтов уральских
И унесла за океан?
А там, в быту заокеанском,
В далёкой жизни незнакомой,
Такие ловкие ухватки,
Такие хитрости нужны,
Что с нашим норовом советским,
По высшим меркам – никаковским,
Куда уж нам в цивильный рынок,
Куда уж нам в калашный ряд...
Так думал я печально, хмуро,
Но электронные известья,
Подобно молниям небесным,
Моих сомнений мрак кромешный
Куда-то в бездну оттеснили,
Надежды проблеск принесли.
Пусть не в числе миллионеров,
Не в сонме хватких бизнесменов,
Но, если говорить по правде, –
То вы не худо и не бедно,
Рисковые уральцы наши,
Устроились в чужих местах.
И вот уж десять лет,
как Запад
Предпринимательство чужое
Сверяет строго со своим,
И если что-то отличает,
Так только разве пустяки...
И я теперь хотел бы малой,
Пускай не очень яркой искры
Той самой инициативы,
Которой днём с огнём не мог я
В тебе, наследник мой, найти;
Пусть озарит она прощально
Мою подкравшуюся старость,
И на дела меня подвигнет,
И снова свежих сил придаст...
Итак, прости меня, мой сын!
И ты прости меня, невестка!
Когда-то в тот далёкий миг,
Когда вы только подружились
И ночи, как и я когда-то,
В цветущих парках проводили,
В наш дом пришли вы в поздний час;
Быть может, ключница-старушка
Дверь не открыла в общежитьи,
А может, так уж расставаться
Вам не хотелось в эту ночь,
Но вы пришли в наш дом под утро,
И сам я только что пришедший
С бахвальной кутерьмы богемной,
Сказал вам: – Нет, друзья! Не выйдет!
Женитесь, а потом уж вместе
Ночуйте, спите и милуйтесь! –
И вы без слова вышли прочь...
О! как, друзья, мне нынче стыдно
За тот поступок безрассудный!
Когда-нибудь и вы меня
Вот так же встретите, быть может...
Но ты, Денис, и ты, Надюша,
Меня к себе зовёте в гости.
Да только как же к вам добраться
На фантастически чужую,
Другую сторону Земли?..
И ты прости меня, Катюша,
Моя единственная внучка!
Недавно в город наш уральский
Ты погостить к нам прилетала.
Всё было тихо и прилично,
И весело.
Но ты однажды
Такой устроила кураж,
Что, не сдержавшись,
я нашлёпал
Тебя по месту по такому,
По очень мягкому, понятно,
Которое и есть на теле,
Но о котором принародно
Обычно вслух не говорят.
Так вышло уж.
Но до сих пор
Стоит в прихожей нашей палка;
С тобой мы ею собирались
Соседку вредную одну
Побить за то, что хитроумно,
По большей части поздно ночью,
Она проникнуть к нам пыталась
Посредством чуть приметной щёлки
В шкафу одёжном у стены...
Когда приедешь к нам, Катюша,
Меня ты щёлкни палкой этой,
Да так, чтобы во мне пропали
Дурные мысли и грехи.
И мы с тобою будем квиты,
И в зоопарк пойдём, наверно,
Или по общему согласью –
В большой Успенский магазин...
И вы, читатели, простите
Меня, усталого поэта!
За то, что много обещал вам,
Но, право, очень мало дал.
Да как и мог я дать вам много,
Когда тащил такую тяжесть –
Моих ошибок кряж Саянский
И Пояс Каменный грехов?
Итак, читатели, простите,
Меня, усталого поэта,
И помолитесь за меня.
Быть может, Бог мои ошибки,
Мои грехи из сердца вынет,
И я тогда вздохну свободно,
И молодым себя увижу,
И силу свежую почую,
И улыбнусь, –
и верой-правдой
Творцу и людям послужу.
