Москва. Бутырский хутор. Глава вторая

Глава вторая

 

 

Погуляв вокруг недостроенного дома злой, как цепной пёс Ленька вернулся и молча стал переносить узлы с вещами. Комната двадцать пять метров в трехкомнатной коммунальной квартире. Дубовый паркет, широкие коридоры и просторная кухня с деревянными крашеными полами. В ванной комнате мать определила удобное место для своего корыта и вешалки. Чугунная ванна Леньке понравилась. Двухметровая и глубокая, покрыта светло голубой эмалью. В такой ванне могли поместиться три Лёньки. До этого Лёньку мать отмывала в корыте, а когда был совсем маленький мыла в русской печке.

 

Ленькина семья поселилась первой в квартире, а первым, как известно, достаются лучшие куски! Мать на кухне определила кухонный стол в удобном месте у окна, с её точки зрения. Крестьянская хватка! Позже Ленька долгие годы будет за этим столом делать по утрам уроки, пока жители квартиры спят и видят утренние сладкие сны и пускать солнечные зайчики в окно приятельнице Люське из "борцовского" дома. На кухне газовая плита на четыре конфорки и две больших раковины с холодной воды.

 

Квартира на первом высоком цокольном этаже. С земли до подоконника больше двух метров. Под первым этажом полуподвальное помещение, в котором жили семьи дворников и истопников котельной.

 

Дом четырехэтажный без лифта. Потолки высокие больше четырех метров и за счет этого дом выглядел со стороны улицы на фоне бараков внушительно. На площадке по три квартиры, из них одна однокомнатная, двухкомнатная и трехкомнатная. Двухкомнатные и трехкомнатные квартиры коммунальные. В единичных случаях в двухкомнатной квартире проживала семья, если в ней больше пяти человек. Под лестницей на первом этаже отец сразу соорудил кладовку, получив разрешение, как инвалид войны. В этой кладовке держали картошку, квашеную капусту, лыжи, санки и прочее барахло с которым жалко расстаться.

 

Пока разгружали вещи, стемнело. Взрослые на скорую руку обмыли переезд, распив бутылку водки. Провожать дядю Петю на троллейбус номер три на Хуторскую улицу отправился и Лёнька. До остановки ходьбы минут десять, когда поднялись на мост, через железную дорогу Лёньку удивил фантастический вид Дмитровского шоссе. Из окон многоэтажных домов пробивался электрический свет разных цветов и оттенков. Это был и синий и красный и зелёный и фиолетовый и жёлтый свет, который получал разнообразные оттенки цвета от матерчатых абажуров, висящих под потолком в доме. Лёнька замер на месте и потерял дар речи. Он мычал и показывал родителям в сторону московских окон, откуда лучился негасимый свет.

 

Описать словами эту сказочную картину Лёнька не смог бы, даже если очень захотел, у него просто не хватило бы запаса слов. Даже сегодня, освещенные неоновой рекламой улицы Москвы, просто примитивизм в духе «чёрного квадрата» Малевича! Такого многоцветия оттенков одного цвета человек просто не может создать. Сотни окон освещены абажурами разного размера, конфигурации и расцветки. Нет практически двух одинаковых окон. Кроме того на окнах висят занавески тоже разных цветов и оттенков. Картина шоколадным маслом!

 

Такая палитра красок была только у соседа художника-пейзажиста дяди Леона, члена Союза художников СССР, который отдыхал с женой летом на соседней даче и Лёнька обожал подглядывать, как рождается из хаоса красок чудо на холсте. Он не понимал, как создаются художественные картины на холсте, рождается музыка, почему летают по воздуху многотонные железяки, и как попадает жидкая повидла в твердые конфеты подушечка!

 

Москва в один миг превратилась для Лёньки в лучший город земли, о чём вещали ежедневно по радио! Эту веру он сохранил на всю оставшуюся жизнь не потому, что ему сказали по радио, а потому что он увидел своими детскими широко открытыми на мир глазами сам и запомнил этот красочный образ на всю жизнь.

 

Ленька закончил вторую четверть Куркинской школы на пятерки. Начались зимние каникулы. Десять дней января Ленька знакомился с приезжающими ребятами и местностью вокруг дома. Ленька приехал первым из ребят его возраста. Через день приехала в Лёнькин подъезд семья Гаврюшиных на второй этаж. В этой большой семье из шести человек оказался Валерка ровесник Леньки. Еще через день приехала семья из четырех человек по фамилии Шнейдер. Там оказался Володька ровесник Леньки и Валерки. Три человека это уже сила. Подружились сразу и на долгие школьные года, пока жизнь не разбросала по всей Москве.

 

218 школа обычная мужская московская школа, переполненная до предела. Первые классы находились на втором этаже. На первом - раздевалка, медпункт, учительская, буфет.

 

Мужская школа № 218 находилась от Левого проезда Бутырского Хутора по расстоянию ещё дальше, чем Куркинская школа от деревни Юрово. Идти два с половиной километра через пустыри, под высоковольтной линией, которая заунывно гудела, через Савеловскую железную дорогу и Дмитровское шоссе. Друзей зачислили в разные вторые классы, которые и без них переполнены. По сорок учеников в классе. Стояли четыре ряда парт по десять в ряду. Лёньку определили во Второй класс «Д», а был ещё класс «Е». Учились в две смены.

 

С первого учебного дня Ленька получил прозвище Светлый, с которым проучился все десять классов в разных школах Бутырского Хутора и забудет свое настоящее имя. Последняя школа, в которой он учился с шестого по десятый класс, построена на заднем дворе дома, где жил Светлый.

 

Высокую и совершенно обезжиренную учительницу звали Клавдия Алексеевна, как и мать Светлого. Возможно поэтому, а может потому, что Ленька отличник, его подсадили за одну парту с местным отличником Славкой Потатуриным. Проще Туркин. У Туркина на одном глазу бельмо. Мать случайно опрокинула на голову пятилетнему сыну кастрюлю с горячей водой. Часть волос на голове, часть щеки и глаз оказались изуродованы. Это не сказалось на общем развитии и умственных способностях пацана. Туркин-отличник и принимает участие во всех подвижных играх в школе и во дворе.

 

Туркин жил в бараке напротив дома Светлого. У них отдельная двухкомнатная квартира. В одной комнате жили Славка и его старший на год брат Володька. В другой комнате родители и младшая сестра. Отец работал на местной электроподстанции в системе Мосэнерго каким-то большим начальником. Мать домашняя хозяйка, как и мать Светлого.

 

В школу ходили огромной шумной толпой мальчишек от первого до седьмого класса. У родителей и мыслей не было кого-то провожать до школы. Большинство ребят проживало в бараках с удобствами на улице. Где работали их родители сказать трудно. Большинство росло без отцов с матерями и старыми бабками, которым не было дела, как учатся их чада и проводят свободное время.

 

С Бутырским хутором на юго-востоке соседствовала Марьина роща самый известный бандитский район послевоенной Москвы. Нравы Бутхутора соответствовали соседским марьинорощинским. Правда, между собой районы не враждовали - слишком не равными были силы. Марьина роща была по численности в десятки раз больше.

Светлому и его друзьям крупно повезло, что они учились в одной школе и в одних классах с местной барачной шпаной. В дальнейшем их знакомство помогало в уличной жизни и спасало от многих неприятностей, в том числе быть жестоко битыми, если забредешь в барачные дворы.

 

Учителя нерадивых школяров лупили и указкой и кулаками и, что попадёт под руку. Никто и никогда родителям не жаловался, от родителей досталось бы ещё больше в разы.

Больше всего полюбилось Светлому в этой школе смотреть диафильмы. Показывали их на последнем этаже в специально оборудованном классе. Показывали по темам, которые проходили в школе, и это случалось почти каждый день. Потом Светлый понял, что их училка, таким образом, отдыхала от неуправляемого второго «Д» класса.

 

В школе Светлый сразу записался в библиотеку. Библиотекарша - очкастая, кожа и кости злыдня давала книги, только по программе. Светлый настойчиво приходил каждый день. Доска-два соска не верила, что он всё прочитал и устраивала проверки. Через две недели поняла, что Светлый читает очень быстро и стала давать к обязательным книгам русские народные сказки, которые Светлый обожал. Библиотекарша перестала казаться бабой Ягой и стала выглядеть вполне прилично.

 

Весной на переменки неуправляемых школяров выпускали во двор школы, где им разрешалось ходить на головах или играть в «козла» и «отмернова». У Светлого оказалась феноменальная способность прыгать с места в длину. Он всегда был первым, среди тех, кто дальше прыгнет. В «Отмернова» это способность оказывалась в игре решающей, и Светлый никогда не стоял буквой «Г» и через него не прыгали при игре в «Козла». Школа и Улица уважали сильных, слабых просто били кому не лень. Нравы были жестоки и несправедливы!

 

Из школы возвращались небольшими компаниями. Заканчивались уроки в разное время. По дороге домой развлекались, как могли в силу своих куриных мозгов. Однажды появилась мода подкладывать под поезда медные пятаки. Колеса сплющивали так, что не было видно надписи ни на орле, ни на решке. Получался блестящий блин. Потом стали подкладывать свинцовые вентили от «батарей» отопления, для игры в «расшибалку», а это уже могло составить опасность для вагона поезда. Машинисты пожаловались и обходчики устроили облаву, а может быть просто случайное совпадение, что они увидели группу подозрительных пацанов, которые копошились на рельсах.

 

Молодой мужик поймал незадачливого самого мелкого Светлого, ребята постарше бегали быстрей. Пацану учинили допрос с пристрастием три здоровенные бабы. Кто? Что? Из какой школы? Из какого класса? Как зовут учительницу? Где живешь? Рассказали в мрачных красках, что недавно сошел с рельсов товарный состав, из-за того, что под него подкладывали монеты. Если не назовешь сообщников, отведем тебя в милицию, твоих родителей оштрафуют, а тебя выгонят из школы. Лёнька сразу понял, куда гнут обходчики. Мужик в допросе не участвовал, сидел на насыпи покуривал и посмеивался, своего пакостное дело он сделал.

 

- Знаю только двоих пацанов они из соседнего класса, остальные старше и не знаю даже, как их зовут,- канючил Светлый.

-Называй, кого знаешь!

-Это Мешков и Баранов. Они кошмарят всю школу,- выдал без запинки Светлый, зная точно, что эти пацаны живут в противоположной стороне и через «железку» не ходят.

-Ладно, на первый раз прощаем. Ты передай друзьям, что из-за таких опасных развлечений может сойти с рельсов вагон.

 

Куривший мужик, внимательно слушавший допрос хитро улыбался и явно не верил ни одному слову, но помалкивал в тряпочку, оценив находчивость.

Светлого с Богом отпустили, взяв слово, что он больше не будет «партизанить». Светлый слово дал и, кстати, сдержал его. Больше совать для эксперимента под поезд ничего не стал.

 

Через триста метров в кустах Светлого поджидала «кодла» пацанов. Он подробно в красках рассказал, как геройствовал и ловко обманул глупых баб и никого не выдал. На Хуторе Светлого зауважали. Улица реально уважала рисковых пацанов, не выдающих товарищей.

 

По дороге в школу находилась пивная «Голубой Дунай», в те послевоенные времена все пивные и закусочные называли в Москве «Голубой Дунай». Это единственное заведение, где проводили свой досуг мужики из барачных домов.

Рядом небольшой деревянный домик, в нем керосиновая лавка. Мать посылала туда Светлого за хозяйственным мылом.

 

Почти каждый раз, когда он оказывался рядом с магазинчиком его перехватывал, какой-нибудь местный «ханыга», с просьбой купить бутылку денатурата, жидкость имеющая, почти столько же градусов, что и спирт, но стоящая в несколько раз дешевле водки. Водка «сучок» стоила 21 рубль 20 копеек. Денатурат использовали в домашнем хозяйстве для протирки стекол и полированной мебели.

 

Всех местных «ханыг» продавщица - красномордая баба с грудями огромных размеров, кулаками с футбольный мяч, едва помещавшаяся за прилавком, отлично знала в лицо и по имени. Их жены пригрозили продавщицу поджечь вместе с лавкой, если будет спаивать мужей. Продавщица была солидарна, у самой муж – пьяница. Голь на выдумки – хитра. Тогда местная пьянь стала просить малолеток, чтобы те купили «зелье», якобы для дома, для семьи.

 

Лёнька никогда не отказывал весёлым и остроумным небритым мужикам в засаленных телогрейках, когда его просили и напропалую врал продавщице, что денатурат позарез нужен матери. Опрятно одетый пацан не вызывал подозрения у бдительной продавщицы с лицом, просящим кирпича, как говорили на Бутырском хуторе. Ленька помнил, что в деревне мужики всегда пили водку в выходной день, когда играли в лото на лужайке и радостно выкрикивали номера бочонков. Пить водку – нормально. "Пить - горе, а не пить - вдвое!" Бабы в деревне так же считали и мужикам не портили выходного дня.

 

За керосиновой лавкой начинался пустырь до железной дороги и Дмитровского шоссе. Над пустырём низко проходила гудящая высоковольтная линия электропередачи ЛЭП-500. Зимой на этот пустырь из центра Москвы свозили на самосвалах снег, который образовывал огромные горы, через эти горы ребятам приходилось перебираться в школу, которая находилась за Дмитровским шоссе. Матёрым шоферюгам «по барабану», что малолеткам придётся перебираться через рыхлые сугробы, хотя могли бы оставить небольшой проход. У них свой план, давай, хоть удавись!

 

Зато по весне радостные ребята, вооружившись подсобным материалом, горстями собирали денежную мелочь, рассыпанную беспечными богатыми москвичами, живущими в Центре. Мелочи хватало и на кино, и на мороженное, и на папиросы «Бокс» или «Дели». Это был настоящий Клондайк! Счастливчики находили даже золотые кольца и сережки. Но не каждый пацан, мог решиться в грязной земле, перебирая доской метр за метром прочесывать солидные площади.

 

За керосиновой лавкой в начале зимы московские власти устраивали ледник площадью с футбольное поле. Слой за слоем из шлангов заливали водопроводную воду. Высотой ледник был не меньше десяти метров. Потом ледник засыпали толстым слоем опилок, а летом из ледника магазины брали куски льда для хранения скоропортящихся продуктов. О холодильниках советский народ ещё понятия не имел. В магазине колбасу и сыр покупали по сто-двести грамм, чтобы съесть за один «присест», как любила говорить Лёнькина мать.

 

По официальным данным, в годы войны Советской армией было взято в плен почти 2 400 000 германских военнослужащих. В Москве немецкие строители возвели десятки новых домов, в том числе главный корпус МГУ и другие высотки. Репатриация (возвращение на родину) проходила до 1950 года, а осуждённые за военные преступления освободились спустя ещё пять лет. Горожане к пленным относились спокойно, ненависть к Гитлеру и к другим военным преступникам на рядовых немцев не распространялась. Впрочем москвичи с пленными практически и не пересекались, немцы работали на стройках под конвоем военных и милиции.

 

Любопытные местные пацаны ближе других подбирались к фрицам и гансам, как там у Высоцкого: "Вели дела обменные сопливые острожники. На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики." В этой "Балладе о детстве" поэт вспоминает и криминальные похождения своих ровесников. Для Бутырского Хутора эти куплеты особенно актуальны, рядом тюрьма, рядом воровские "малины" Марьиной Рощи, рядом тёмные узкие переулки между заводами.

 

В Правом проезде Бутырского Хутора выделялись три ансамбля "немецких" домов. Каждый состоял из нескольких корпусов с внутренним двором. Интерьер подъездов был аскетичен, зато фасады украшались разнообразным изысканным декором. Каждый жилой комплекс был выкрашен в свой цвет - красный, зелёный и жёлтый – за что прозвали "светофор". Остановка троллейбуса номер 23 так и называлась «Зелёный дом».

 

В отличие от Левого проезда, Правый проезд освещался простенькими фонарями на деревянных столбах и молодежь с Левого проезда вечерами прогуливалась по Правому проезду, мирно уживаясь - все учились в одной школе и знали друг друга, как облупленных.

После окончания третьего класса Светлого со всей Бутырской школьной братией перевели автоматически в новую школу номер 250, построенную на одной из улиц Бутхута, тогда ещё без названия.