Пал Палыч
В нашем городке, городке маленьком, был, тем не менее, большой хор. Мужчин было в хоре мало, три, а иногда, четыре хориста. Зато женщин и девушек набиралось до сорока, а иногда и больше. Песни пели разные: народные, эстрадные, классику и, даже, покушались на джаз. Как и положено, в хоре были разные голоса: сопрано, альты, тенора, и всего один бас, молоденький парень - «Пал Палыч». Но так случилось, что дирижёр, создавший этот хоровой коллектив, состарился и ушёл на пенсию. На его место прислали нового дирижёра. Он приехал из Омска, издалека. Дирижёр был не то чтобы молод, но и не старый. У него, - а звали его Егор Олегович, была модная бородка, длинная причёска, прямой римский нос; пел он великолепно, и аккомпанировал на баяне и аккордеоне, а иногда и на рояле. Голос Егора Олеговича был мягкий, как говорили – бархатный баритон. Он был холост, ( как ни странно) ведь, что сразу отметили женщины, «чертовски красив». Однако на нас он обращал внимание только как на участников хора, видел в нас именно: сопрано, меццо-сопрано, контральто…Мы его сразу полюбили – профессионал. И всё, как нам казалось, должно было пойти нал лад, мы мечтали о концертах поездках, - да они и были - как без этого, если бы не один случай.
Мы готовились к Рождественскому концерту, репертуар был выбран, партии выучены, солисты назначены. Одним из солистов была девушка Лиза, - лирическое сопрано. У неё были длинные светлые вьющиеся волосы, стройная фигура, и невообразимо огромные глаза. Пела она прелестно, да что там, она была мастером; и одна из немногих, кто великолепно знал нотную грамоту. Чистота её пения поражала любую публику, фальшь никогда не проникала в этот чудный голосок. Но, и тут ничего не поделать, она влюбилась в дирижёра. Во время пения, солирования, не отводила глаз от его дирижёрской палочки. Егор же Олегович видел весь коллектив, смотрел периодически в партитуру, кивал головой и бурчал себе под нос партии, исполняемые хором. Ни словом, ни жестом он не выделял никого. Лиза, та, которая всегда была поглощена исполнением, вдруг стала какой-то дёрганой, на глазах, во время пения, стали появляться слезинки, голос, ранее ровный, стал подрагивать не по возрасту. Егор Олегович хмурился, но молчал. Как-то после репетиции он подошёл к Лизе, и спросил:
- Елизавета Максимовна, вы не больны?
Лиза смотрела на него, не мигая и, как бы, не узнавая его:
- Нет.
– Так что с вами? Вы сегодня не только не дотянули соль, но спутали в пятый цифре «фа» и «фа-диез».
Лиза молчала. Потом зарыдала, опустилась на стул и закрыла ладонями лицо. Затем вскочила, выпрямилась, раскрыла свои огромные глаза:
- Я не могу петь больше!
– Как! Что такое! На носу концерт!
– Я, - Лиза опять села, - я люблю вас.
Егор Олегович посмотрел на неё в упор, наклонил голову и прошептал, а вернее прорычал, даже:
- Вы с ума сошли. Какая любовь! Мне 41 год, но это не главное. Любовь к музыке, - это я понимаю, но, в ваши 18 лет, какая у вас ко мне может быть любовь? Завтра репетиция, если вы не приберёте эти сопли, то я не только сниму вас с первой партии, но и попрошу оставить коллектив. «Любовь» - девчонка! Найдите себе молокососа, а на репетицию приходите подготовленной, надо быть профессионалом, в конце концов.
Он говорил ещё что-то, мы все разошлись, разбежались по домам. А, чего только не бывает, шутили, - молодость.
На следующую репетицию Лиза не явилась. Дирижёр обвёл глазами хор, склонился к партитуре. Затем снова, но уже резко, поднял глаза:
- Где она?
Мы молчали, кто-то пожал плечами, кто-то хихикнул.
На следующий день мы узнали от Лизиных родителей, что она выпила какого-то успокоительного лекарства и находится в больнице. В понедельник, 5 января, Лизу похоронили. Плакали только родители и некоторые хористки. На похоронах не было только «Пал Палыча».
На концерте, 7 января, хор пел, пел вдохновенно, как никогда пел. Овации были нескончаемые. Солисты и дирижёр устали кланяться.
Вскоре хор покинул и "Пал Палыч", поговаривали, что поехал учиться, не то в Воронеж, не то в Курск - того я уже не знаю; только помню, ни с кем парень не попрощался.
