ЭТОТ СЛАДОСТНЫЙ ЯД
Слободская шпана
да цыганская ночь;
за бутылку вина
мне любовь не пророчь.
Не пророчь, говорю,
этот сладостный ад:
помолюсь на зарю,
поплюю на закат.
Ко вдове молодой
ходит вся слобода;
не смотри, что седой,
коль душа молода.
Утром хмель не томит,
да вот чубчик повис,
волн взрывной динамит
рушит пирсы и мыс.
А с высокой горы
тучи гонит борей –
это всё до поры
было жизнью моей.
Было жизнью моей,
с долей счастья, причём.
Так полнее налей!
Не жалей ни о чём!
Слободская шпана
да букет хризантем,
не понять без вина
кто есть кто и зачем…
НОЧНОЙ БАЛКОН
О.И.
Сквозь кипарис блестит луна,
несётся туч рваньё к Босфору,
и жалуется, как зурна,
о чём-то ветер косогору.
Косые тени во дворе
шатаются в потёмках, тают,
и двортерьеры в конуре
о косточке, видать, вздыхают.
Смотрю с балкона… Ночь как ночь;
средь кошек кот-кастрат, как евнух;
тебя мне позабыть – невмочь,
а помнить – выше сил душевных.
Прислушаюсь: шуршит прибой
за сквером в мамином квартале,
мы не встречаемся с тобой,
а словно и не расставались.
Ушла луна, и кипарис
накрыли тьмы коварной сети,
и стал заметен звёздный рис,
что растворён был в лунном свете.
ЛЕТЕЛО ВРЕМЯ, ТАЯЛО
Наделал я помарок сам
в судьбе моей сполна.
Под ай-тодорским Хараксом
крутая бьёт волна.
Там римской кладки стеночки,
план укрепленья лих,
зеркальные надев очки,
осматривал я их.
Я к Тюрину, маячнику,
с вопросами прирос.
Средь туч катилось мячиком
светило за Форос.
На термы глянул, на маяк,
музей, терраска, мол,
с шарагой молодых бродяг
я в бухточку сошёл.
Триремы римлян в мареве
шли к мысу за волной,
мне эти грёзы впаривал
дух юности хмельной.
Я повторюсь: надев очки
зеркальные, бродил,
от модной супердевочки
визитку получил.
Летело время, таяло,
шустрило, как скворец,
наверно, неспроста его
так жалко под конец.
Завистник мой, не хмурься
и взглядом не буровь,
перекипела дурь вся
и вновь важна любовь.
Наделал я помарок сам
в судьбе.
О поздний стыд!
Под ай-тодорским Хараксом
и по сей день штормит…
