Живое
Ломаются настенные часы,
И слышен мягкий треск в камине.
Сверкают капельки росы
На затвердевшей, мёртвой глине.
И кресла скрип приятен слуху.
Фарфоровой миледи не сомкнуть ресниц.
Не потревожить игрушечную муху
Взмахом газеты и шелестом страниц.
Увы, не ощутить моей ладони
Тепла от запотевшего оконного стекла.
А в розы высохшем бутоне
Не утаится боле ни одна пчела.
И в тишине средь мира неживого
Единственное, что можно ранить - это я.
У меня нет близкого и нет родного.
Я одинока, я совсем ничья.
И если неживое не страдает,
Когда оно не нужно никому,
Когда о нём и вовсе забывают, -
Живому будет трудно одному.
Сегодня вечером я, в кресле засыпая,
Ладонью прикоснулась к окну,
И на стекле, запотевшем от живого дыхания,
Пальцами выведу и тихо шепну:
Прельни ко мне, моё живое,
Пока я не забылась мёртвым сном.
Я жду тебя, моё живое.
Живое ведь нуждается в живом.
И слышен мягкий треск в камине.
Сверкают капельки росы
На затвердевшей, мёртвой глине.
И кресла скрип приятен слуху.
Фарфоровой миледи не сомкнуть ресниц.
Не потревожить игрушечную муху
Взмахом газеты и шелестом страниц.
Увы, не ощутить моей ладони
Тепла от запотевшего оконного стекла.
А в розы высохшем бутоне
Не утаится боле ни одна пчела.
И в тишине средь мира неживого
Единственное, что можно ранить - это я.
У меня нет близкого и нет родного.
Я одинока, я совсем ничья.
И если неживое не страдает,
Когда оно не нужно никому,
Когда о нём и вовсе забывают, -
Живому будет трудно одному.
Сегодня вечером я, в кресле засыпая,
Ладонью прикоснулась к окну,
И на стекле, запотевшем от живого дыхания,
Пальцами выведу и тихо шепну:
Прельни ко мне, моё живое,
Пока я не забылась мёртвым сном.
Я жду тебя, моё живое.
Живое ведь нуждается в живом.