Советы Оптинских старцев-126

СОВЕТЫ ОПТИНСКИХ СТАРЦЕВ

 

(Хроника начала духовной жизни)

 

ИЗ НЕКТАРИЯ ОПТИНСКОГО

 

Бог не только разрешает, но и требует

от человека, чтобы он возрастал в

познании.

 

16.11.18 г.,

Преподобного Акепсима

 

... Многие могут подумать, что я специально выбираю из высказываний оптинских старцев такие, которые подходят к нашему разговору. Но это не так. Открываю наугад «Цветник» и бросаю взгдяд на первую поповшуюся строку. Так было и сегодня. И потому мы с лёгким сердцем можем продолжить с вами дальнейший анализ слова Феофана Затворника, озаглавленного нами так:

 

Возрождение рода человеческого

 

(Продолжение)

 

Ныне всего почти ожидают от воспитания. Воспитание точно есть могущественное средство к утверждению добрых начал в жизни, но только тогда, когда оно совершается неуклонно под влиянием Богодарованных средств к исправлению и очищению сердца. Без содействия же их оно не ведёт далеко и может сообщить только внешний лоск без внутренней крепости, делая человека похожим на красивую снаружи вещь, устроенную из гнилого дерева и заполированную, и, что всего пагубнее, совершаясь в отчуждении от сих спасительных учреждений, оно может охладить и отвратить от них на всю жизнь, в которой, однако ж, преимущественно они и нужны, ибо до конца жизни предлежит нам борьба со страстями и похотью.

 

(Что тут скажешь! Нынешняя молодежь, да и люди среднего возраста, оказались в нынешней субкультуре, а если совершенно точно — в антикультуре, по вине многочисленных причин безбожного (с запретом Бога!) воспитания на протяжении целого века, и даже больше. И нынче это воспитание не кончилось, потому что советский режим продолжается в своём худшем, иудо-безнравственно-предательском виде. Прочитайте мой анализ антипоэзии в интернете (пишу это слово сознательно только с маленькой буквы) под названием «К Пушкинской тропе!»; потом я сделал этот материал главой другого, более полного и более глубокого исследования — «Отвергаю государство, которое отвергает меня». И если вы человек не чёрствый и если осталась в вас совесть, многими ныне совершенно растерянная, и если, к тому же, довелось вам знакомиться с настоящей, классической русской литературой, то вы согласитесь, насколько пали нравы у нынешних «литераторов». По сути, им всем надобно присвоить звание лжетераторов (жаль нет в русских словарях такого слова!)

 

Большинство из них, считающих себя гениями и новаторами, ждёт судьба бездарей, если кто-нибудь из них не опомниться, не придёт к Богу и не поймёт, что так жить и сочинять нельзя, бесчестно и бессовестно. А чтобы вся сегодняшняя литература поднялась до уровня классической, понадобится, думаю, не один век ВОСПИТАНИЯ В ДУХЕ ХРИСТОВОМ, о котором пишет Феофан Затворник. — Б.Е.)

 

Когда, таким образом, и в семействе, и в местах воспитания, и в общественной жизни мы будем ходить среди очистительных и врачевательных учреждений Божиих — сильных и действенных, то непременно будем исправляться внутренно и зреть в совершенстве христианском: порок мало-помалу будет удаляться из среды нас, не находя себе пищи, и общеполезная деятельность естественно начнёт развиваться на всех степенях общества, нигде не встречая себе препон. И это будет возрождением деятельной стороны народа! (Везде! Во всех сферах жизни нашей! А не только в школах и университетах, в которых, правда, давно уже нет ничего Божественного, а есть глупейший и наглый атеизм и материализм, заменившие живую и спасительную сердцевину — Закон Божий. — Б.Е.)

 

Что ещё нужно нам? Бывает иногда: нужно нам и мы ищем удовлетворения требованиям вкуса — собираем вокруг себя произведения искусств и любим наслаждаться ими. Кажется, это и не совсем крайняя нужда; но как по побуждениям её можно принимать весьма опасные уклонения, то и о ней попечительно промыслил Господь. Сам и установил среди нас такое учреждение, в котором она находит чистейшее и благороднейшее удовлетворение. Ибо что это за потребность прекрас-ного? — (Тут о вкусе испорченном, светском, далёком от заповедей Христа. То есть о том вкусе, который начал портиться уже при Феофане Затворнике, а теперь уже совершенно испортился и прогнил насквозь в безбожии. А далее — речь о потребности не современного, безнравственного, а о потребности искусства классического, пушкинского, о потребности прекрасного, которым была богатата классика. — Б.Е. )

 

Она (потребность прекрасного) есть плод хранящегося в глубине души нашей воспоминания о потерянном рае, или чаяния будущего нескончаемого блаженства: человек хочет низвести небо на землю, или, живя ещё на земле, жить как бы на небе. Но нет ли здесь среди нас чего-либо такого, где бы он мог жить таким образом? — (Вопрос. Много ли теперь лжетеаторов, которые тянутся душой не к гадостям бездуховной жизни, а к прекрасному в искусстве? Но, как утверждает святитель, даже в наш гиблый век, есть учреждение, где до сих пор живёт прекрасное. — Б.Е.)

 

Такова Церковь Божия во всём её устройстве — со всеми своими благолепными священнодействиями и освятительными чинопосле-дованиями. Она истинно есть небо на земле, ибо сотворена по образу, виденному горе (вверху), и представляет в себе видимо невидимое устроение вещей. Что же остаётся нам? —

 

Остаётся багодарно принять сие Божие благодеяние, не чуждаться, а жить неисходно в сем благодатном учреждении, осенять себя во всём церковностию и ввести в её круг нашей частной и общественной жизни, или, вернее, не изгонять её отсюда, ибо она, по древнему праву, во всём уже господствует у нас. Сделаем так, и мы будем жить на земле, как в раю, непрестанно вкушая не эстетические только удовольствия, но и утешения духовные, умиротворяющие, освящающие, укрепля-ющие.

 

Когда мы образуем в себе такой вкус, единственно верный, тогда и от искусств всех родов потребуем, чтоб они изображали нам только чистое, святое, небесное и ничего плотского, страстного, соблазнительного, на что, к унижению их, часто посвящают их художники, не понимающие значения их, ибо долг искусств — в видимых прекрасных формах представлять только невидимый Божественный мир истины и добра, в коих всё-всё божественно. Так преобразуется у нас наконец и эта часть, и наши удовольствия вкуса не только облагородятся, но и освятятся, доставляя нам не пагубное распаление похотствований, а тихую радость и мир о Духе Святом — это истинное услаждение горестей, неизбежных в кратковременный срок нашего на земле пребывания.

 

(Прочитав эти строчки русского пророка лжетераторы, пожалуй, взвоют хором, если, конечно, хор наберётся при чтении этого эссе хотя бы в малом количестве. Ведь они теперь настолько развращены толерантностью, вседозволенностью и бессовестностью, что не могут сообразить, как можно сочинять без безобразных фактов, без мата, без гибельных страстей. Ведь они же стремятся правдиво отражать жизнь, а жизнь вся именно в безобразных фактах, в ухабистом мате и гибельных страстях. В таком мире нет места православному художнику. Так они скажут. Но в том-то и дело, что таковой просто озбязан здесь не только присутствовать, но и во всю силу своего таланта насмерть биться со всеми проявлениями зла. Как делали это Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Бунин, Достоевский. — Б.Е.)...

 

(Окончание следует)