Ave, Caesar
В алом мареве пустошь. Насколько хватает глаз –
волны мокрого вереска, трупы в клочках тумана...
Славься, Цезарь! Потомки исполнили твой наказ:
гордость бриттов склонилась под руку Веспасиана.
Триумфальная арка венчает плоды побед,
пряный дым славословий течёт за Олимп и выше –
в пыль у ног твоих, Цезарь… Я, пленный, воззвал к тебе,
я нашёл свою смерть – и теперь ты меня услышишь.
Пикты бились – и гибли. Но горстка, схватив меня,
скрытно двинулась к югу, минуя посты и сёла:
мы сейчас на краю, на границе земли и дня,
где лишь море – и скалы осеннего Корнуолла.
Очерствевший и грубый, по локоть в чужой крови –
я не знаю, что думать об острове этом странном:
корчась в путах, я видел, как лечит людей друид,
как холмы в лунном свете свои открывают тайны,
как мутнеет над капищем призрачных звёзд венец –
я привязан к столбу, вереск робкое пламя гложет…
Скоро он запылает, как факел, и пиктский жрец
будет знаки читать по печёнке и снятой коже,
будто главы из книги – но я буду жить, пока
не достигну предела и римских, и пиктских судеб…
Жрец подходит. В беспамятных, мутных его зрачках –
холод бездны времён, где ничто и страна, и люди.
Взмах ножа – и мы вместе над Темзой орлом парим,
видим, как на заре отплывают в Булонь солдаты,
как в дикарском веселье и пламени тонет Рим –
хохот, крики и кровь, злые слёзы на лицах статуй –
и твоё государство, подобное кораблю,
истлевает на дне, очищая другим фарватер…
Боль. Как мёртвый у мёртвого – Цезарь, тебя молю:
если можешь – спаси, позабудь тех глупцов в Сенате!
Сотвори это чудо – для Рима и для меня:
ты его божество, ты стоишь в небесах над нами!
Всё, что можешь!.. Золой растекаются по камням
лики наших святынь, свет закона, свобод и знаний!
…Пульс слабеет. Я думаю – сбудется или нет
столь бесславный конец твоего, император, трона?..
Медный профиль на солнце. Ты рядом, но скрыт ответ
и рассвет колдовскими туманами Альбиона.
