Ave, Caesar

В алом мареве пустошь. Насколько хватает глаз –

волны мокрого вереска, трупы в клочках тумана...

Славься, Цезарь! Потомки исполнили твой наказ:

гордость бриттов склонилась под руку Веспасиана.

Триумфальная арка венчает плоды побед,

пряный дым славословий течёт за Олимп и выше –

в пыль у ног твоих, Цезарь… Я, пленный, воззвал к тебе,

я нашёл свою смерть – и теперь ты меня услышишь.

Пикты бились – и гибли. Но горстка, схватив меня,

скрытно двинулась к югу, минуя посты и сёла:

мы сейчас на краю, на границе земли и дня,

где лишь море – и скалы осеннего Корнуолла.

 

Очерствевший и грубый, по локоть в чужой крови –

я не знаю, что думать об острове этом странном:

корчась в путах, я видел, как лечит людей друид,

как холмы в лунном свете свои открывают тайны,

как мутнеет над капищем призрачных звёзд венец –

я привязан к столбу, вереск робкое пламя гложет…

Скоро он запылает, как факел, и пиктский жрец

будет знаки читать по печёнке и снятой коже,

будто главы из книги – но я буду жить, пока

не достигну предела и римских, и пиктских судеб…

 

Жрец подходит. В беспамятных, мутных его зрачках –

холод бездны времён, где ничто и страна, и люди.

Взмах ножа – и мы вместе над Темзой орлом парим,

видим, как на заре отплывают в Булонь солдаты,

как в дикарском веселье и пламени тонет Рим –

хохот, крики и кровь, злые слёзы на лицах статуй –

и твоё государство, подобное кораблю,

истлевает на дне, очищая другим фарватер…

 

Боль. Как мёртвый у мёртвого – Цезарь, тебя молю:

если можешь – спаси, позабудь тех глупцов в Сенате!

Сотвори это чудо – для Рима и для меня:

ты его божество, ты стоишь в небесах над нами!

Всё, что можешь!.. Золой растекаются по камням

лики наших святынь, свет закона, свобод и знаний!

 

…Пульс слабеет. Я думаю – сбудется или нет

столь бесславный конец твоего, император, трона?..

Медный профиль на солнце. Ты рядом, но скрыт ответ

и рассвет колдовскими туманами Альбиона.