Нечто

Выйдя из-за серых домов мегаполиса, оставив позади и словно бы в отдалении его шум, мы оказываемся в таком месте, которого в нашем городе быть никак не может. Однако то, что это место есть, не вызывает удивления ни у кого из нас.
 
Итак, мы видим перед собой нечто, с одной стороны похожее на некий диковинный парк аттракционов, с другой — на средневековый замок и прилегающую к нему площадь. Нечто выполнено в чёрных тонах и глянцево блестит на солнце. Если это замок, то вот эти, позолоченные конусовидные конструкции в количестве семи штук — его башни со шпилями… Да, скорее всего, башни — что ж это ещё может быть? Они настолько ярки и притягательны, что не смотреть на них невозможно — и я смотрю.
 
…Внезапно блестящие «башни» превращаются в трубы, а затем громкий звук нарушает тишину. Это похоже на какой-то неведомый мне духовой инструмент, и когда я это слышу… ни о чём другом думать невозможно. Звук заполняет всё вокруг, и от него нет спасения. С одной стороны он жуткий, с другой — притягателен настолько, что мне не хочется затыкать уши. Я хочу слушать и слушать его, и уже совсем скоро начинаю разбирать в нём… даже не знаю… наверное, слова. И иду на него — остановиться невозможно.
 
А когда звук вдруг смолкает, я останавливаюсь в замешательстве. Нечто снова похоже на замок, и нет на нём никаких труб — снова башни со шпилями… А я, словно очнувшись, останавливаюсь и смотрю, не понимая, почему секунду назад так хотелось, словно бабочке на огонь, лететь на странный звук.
 
Через пару минут звук повторяется — и я бросаюсь на него, снова забыв обо всём. Я должна попасть туда, где его эпицентр, и как я это сделаю, не имеет никакого значения.
 
…Внезапно я чувствую чью-то тёплую руку в своей.
 
— Мама, ты куда, мы же пришли не за этим! — слышу я голос сына и поворачиваю голову.
 
Сын… не такой, каким я привыкла его видеть. Это не паренёк с ломким баском, на голову выше меня — это ребёнок. Таким он был лет в семь — светловолосый загорелый мальчуган с ярко-голубыми глазами и курносым носиком, и глядя на него, слыша его голос я перестаю обращать внимания на звук и вообще смотреть в сторону диковинного сооружения.
 
— Да, конечно, — соглашаюсь я, — ведите меня туда.
 
С нами пришёл ещё один человек — моя подруга… странно, что я пока не могу понять, какая именно. Каждый, раз, как я смотрю на неё, вижу разных людей: то это одна женщина, элегантная, красивая, моего возраста, то другая, немного полная, но донельзя спокойная и уверенная в себе, то вдруг я вижу даму, ближе к пятидесяти с короткой стрижкой, а то строгую девушку с длинными тёмными волосами, одетую во всё чёрное — я всех их знаю, но не могу определиться, кто из них пришёл сюда со мной. Однако, и этому мистическому факту я очень быстро перестаю удивляться, и втроём мы обходим Нечто, двигаясь вдоль каменной стены.
 
Под ногами что-то похожее на брусчатку — или же просто необработанный камень, который был уложен давно и отшлифован уже не человеческими руками, а временем. Всё кажется серым и унылым.
 
Вдруг на глаза мне попадается роза, словно алая капля крови на сером камне, яркая до ослепительности. Цветок словно был не срезан, а грубо сорван, или даже, откусан от растения каким-то животным и брошен тут по причине своей невероятной колючести.
 
Я не могу безучастно смотреть на валяющееся в таком непотребном месте великолепие — я поднимаю розу, отрываю от неё изломанный стебель и мятые листья. Острые шипы тут же впиваются в пальцы, но я не чувствую боли, буднично выдернув занозы из своей кожи и продолжая идти за сыном и подругой.
 
Дорога идёт под уклон и вскоре сворачивает налево, за угол стены, и я вижу… словно какой-то мемориал. Каменная плита, по крайней мере, похожа на надгробие, и она врыта в землю, чёрную и без единого сорняка. На серой, каменной поверхности что-то написано, но прочесть это я вряд ли смогу — я таких букв в жизни своей не видела, не представляю даже близко, что же это за язык, да и не так сильна в языках, если честно… Моё внимание привлекают розы — такие же ярко-алые, похожие на свежепролитую кровь, копии той, что я держу в руке. Ярко-красные розы среди ярко-зелёных листьев.
 
Больше ярких пятен поблизости нет, а вокруг словно сгущаются сумерки.
 
Сын снова зовёт меня:
 
— Пойдём, нам во-он туда, — говорит он, опять беря меня за руку, и я смотрю в ту сторону, куда он показывает своей рукой.
 
На глаза мне попадается сводчатый проём в камне стены, низкий настолько, что даже ребёнок вряд ли сможет войти туда, не сгибаясь. Желания идти «во-он туда» у меня отчего-то не возникает как такового сразу, а после пропадает и последнее, ибо перед входом я вижу крупное и сильное животное, призванное, видимо, охранять его. Однако не могу же я отпустить их туда одних! Вздохнув, иду за ними, к провалу в стене.
 
Животное, доселе мирно дремавшее, поднимается нам навстречу. Это тигр, и его чёрно-оранжевая шкурка отличается такой же яркостью, как и роза в моей руке — невозможно отвести глаза.
 
— Нам туда, что ли? — неуверенно спрашиваю я.
 
— Ну да, — спокойно произносит подруга.
 
— Он же нас съест!
 
— Не съест, — спокойно отвечают мне на два голоса, — и это не он, а она.
 
Сын без какого-либо намёка на страх, подходит к животному и гладит его по мощной шее, по бархатистой спине, по морде. Тигрица начинает урчать точно так же, как это делают кошки, открывает рот, обнажив огромные, острые клыки, переворачивается на спину… А сын всё гладит и гладит, называя «девочкой» и «красавицей». Мне отчего-то не страшно за него, но я точно знаю, что повторить его действия мне слабо, и я не собираюсь их повторять.
 
Наконец, наигравшись, мальчик ныряет в проём в стене и исчезает в подземелье.
 
Подруга — я так и не определилась, кто она, — обходит тигрицу слева, походя погладив её, и, пригнувшись, следует за мальчиком.
 
Я остаюсь с животным один на один и встречаюсь с ним глазами.
 
То, что это самка, понять, оказывается, очень легко: показавшаяся мне в первый момент со страху огромной, она на самом деле совсем невелика, я бы сказала даже, что она маленькая… Но это вовсе не отменяет её хищной сущности.
 
И неприкрытого недружелюбного интереса в жёлтых глазах, направленного на меня.
 
Пытаясь повторить действия сына и подруги, я протягиваю к тигрице руку, чувствуя во всём своём теле предательскую дрожь… Животное ощеривается и шипит, и руку я отдёргиваю тут же.
 
Замираю в замешательстве. Что же мне делать? Кажется, я не смогу пойти за ними…
 
Но я ведь должна! И я не привыкла отступать, а посему рыжей придётся меня впустить!
 
Несколько минут проходят в бесполезных метаниях: стремясь попасть в каменное подземелье, обхожу тигрицу то справа, то слева, даже пытаюсь её напугать, при этом уже понимая: она меня туда не впустит! Она жутко злится, ей не нравятся мои действия, и она уже не шипит, а громко и яростно рычит, пятясь ко входу и загораживая его своим телом.
 
Наконец, припав на все четыре лапы, тигрица занимает удобную позицию для броска. Вот сейчас мне не поздоровится… Ничего не поделаешь, надо срочно уходить… если ещё не поздно.
 
Спиной вперёд, отступаю за угол. Внутри кипит смесь злости — мне не удалось перехитрить животное, радости — тигрица не бросилась, поняв, что я ухожу, и облегчения — не очень-то и хотелось в это подземелье, а теперь у меня есть вполне объективная причина туда не ходить.
 
Стоит мне повернуть за угол, в мир возвращаются краски. Теперь это всё тот же привычный мне мир, а не подёрнутая серым сумраком неизвестная мне реальность. В этом мире даже воздух другой!
 
Цветок с острыми шипами, что я продолжаю сжимать в руке, теряет свою яркость и становится мне не нужен — и я отбрасываю его, даже не взглянув, куда он полетит. Мне не до сломанной розы — меня снова влечёт увиденное мной Нечто.
 
И вот я прямо перед ним и уже жду.
 
Золочёные башни снова превращаются в трубы, столбы пламени вздымаются в синее небо, бликами отражаясь на чёрных блестящих стенах — и я опять слышу этот звук. Он завораживает меня. Закрыв глаза, я стою и слушаю, стараюсь впитать его кожей, вплавить в сознание и слиться с ним. Я уже понимаю всё, что слышится в этом звуке — всё, до слова. Удивляет лишь одно: почему я не поняла этого сразу?..
 
— Жуть какая! Пойдём отсюда, — слышу я совсем рядом.
 
Но сказанное кем-то, кого я даже не вижу, никак не влияет на моё желание снова идти на звук и больше не заглушает его — и я иду.
 
Я не знаю, чем на самом деле является Нечто. Я не представляю, как миную эту стену, похожую на замковую, не знаю, зачем мне туда, не знаю, что будет со мной ТАМ — я просто иду. Я не могу остановиться.
 
Нечто не отпустит: оно стало частью меня.