Я упал бы, перед тобой на колени
Я упал бы, перед тобой на колени,
Только, милая – не могу!
Мчусь на нартах, везут олени,
В тундре северной, что в снегу.
Ты живёшь, в большом городе,
А я в тундру, глупый сбежал,
Постоянно в любовном голоде,
Ласк красавиц всех – избежал.
А к чему мне ласки красавицы,
Коль она мне не по душе,
Чукчианки мне больше нравятся,
Зимой в чуме, весной – в шалаше.
Пусть они спирт глотают стаканами,
Курят трубки, не красят губ,
Но в тайгу все идут за туманами,
Мне не врут! И я с ними не груб.
Не уходят на танцы, к сохатым,
Лоси рядом, в лесах живут,
Не хотят меня делать рогатым,
Чукчианки. Они меня чтут.
Говорят мне: «-Ваня, однако,
Ты нас всех, чукчианок люби,
Хочешь, лёжа, а хочешь раком,
А о той, что сбежал, не скорби!
Ведь, не ты, а она тебя бросила
И к другому оленю ушла,
Здесь тайга.
Она сердце твоё заморозила,
А в большом городе жизнь – пошлА!
В большом городе нет оленей,
Нет и лайк, этих милых собак,
Чтобы жить, не встаёшь на колени,
Здесь ты – умный! Ты здесь – не дурак!
Пусть твоя улизнула в Монако,
За богатым помчалась вдаль,
Ты ж поэт, охотник, однако,
Подстрели ты свою печаль!
Взял винтовку, уляк и патроны,
И на нартах помчался вдаль,
Небо сыпало мне протоны,
Белоснежную всю эмаль.
И сияние севера, чудное,
Где в Монако уже не найти,
То рубиновое, то изумрудное,
Мне сияло на всём пути.
И она на меня смотрела,
Вся, сверкая, рисуясь, в огнях,
Как же мне она надоела!!!
Там, вверху. А я тут – в санях.
Я упал бы, перед тобой на колени,
Только, милая – не могу!
Мчусь на нартах, везут олени,
В тундре северной, по снегу.
* * *
