Предание о Серафиме Саровском-26
ПРЕДАНИЕ О СЕРАФИМЕ САРОВСКОМ
Роман в стихах
ПО ЛЕСТВИЦЕ КРУТОЙ...
(Эпилог)
Когда-то, отче, с чувством, с толком
Ты говорил ученику,
Что оживёшь не раз на долгом
Своём пророческом веку.
Что это значит, Мотовилов
Тогда тебя не расспросил,
Он посчитал, что, как святые,
Которых Бог благословил,
Ты к нам в своём обычном теле
На землю станешь приходить,
И чудеса, как раньше в келье,
Христовой силою творить.
Но, оказалось, надо шире
Твои прозренья понимать —
Твои деянья в этом мире
И означают — оживать.
Всё началось с чудотворенья
Иконы Курской-Коренной.
Она дала тебе рожденье
Второе на стезе земной.
И с той минуты Пресвятая
Не реже, чем родная мать,
Тебе вымаливала, зная,
Что только это вестник рая, —
Святого Духа благодать.
Сначала я считать стремился
Твои рожденья на земле,
Но вскоре сбился и смирился —
Сноровки не хватило мне.
И лишь Её запомнил слово,
Как будто взмах небесных крыл:
«Сей — рода нашего», — и снова
Ты чудеса свои творил.
Но нет, не только Божья Матерь
Вела твоим рожденьям счёт.
И Сергий Радонежский, кстати.
Мы помним тот далёкий год,
Когда с вершины колокольни
Паденье так святой смягчил,
Что ты испуга, страха, боли
Ни капельки не ощутил.
И, думаю, не только Сергий
Помог за долгий век тебе.
Пророки, вы по высшей мерке
Подчинены одной судьбе.
Как ты когда-то Иоанну
Кронштадтскому явил во сне
России будущую рану,
Кровь в нескончаемой войне,
Так и тебе из старших братий
Понять святые помогли
Путь русских тюрем и распятий,
Позор обманутой земли.
А может, и твои паденья
Предотвратили в грозный час,
И это были оживленья
Твои для родины, для нас.
Но более всего на свете
Мне дорог твой сердечный пыл,
Который нам и всей планете
Ты без остатка посвятил.
В нём — дивная Христова сила
И животворный Дух Святой.
Вот лишь немногое, что было
На лествице твоей крутой.
* * *
Когда о будущем державы
Ты правду горькую узнал,
Которая страшней отравы,
Неумолимей, чем кинжал, —
Ты сделал, отче, ровно столько,
Чтоб монархическая власть
Смогла пройти Голгофу стойко
И духом в скорби не упасть.
* * *
Твой восприемник Мотовилов
Поведал царственной семье,
Что предстояло не по силам
Перенести родной земле.
А то, что вестник не успеет
Записки книжкой изложить,
Твоею волею сумеет
Писатель Нилус завершить.
Счастливо выведет из комы
Монблан каракулей его,
И с ним Россию познакомит
До прославленья твоего.
* * *
А прославленье — ради славы?
Мол, вот же вам — и я святой?
Тебе подобные забавы
Почти с рожденья трын-травой.
В твоей душе одно стремленье,
Одни и цель и исполать —
С Пречистой и с Христом общенье,
Святого Духа благодать.
И прославление – не что-то,
Не искушенье сатаны,
А старт столетнего отсчёта
До возрождения страны.
И вот в Сарове царь с царицей,
Синод и весь честной народ,
И пятидневный праздник длится,
И всё не кончится, идёт.
* * *
А в нашу красную эпоху,
Когда случился перелом,
Что ненадёжно было, плохо
Несокрушимым стало злом.
Одинн.адцать святых грядущих
Впустил ипатьевский подвал,
Чтоб души их в небесных кущах
Нашли приют — их век настал.
И алапаевская шахта,
Не пух, а скорбный дух земной,
В Христово Царство стала шагом
Кагорте будущей святой.
И ни стенания, ни стона
Не проронили их уста
Во славу родины и трона,
Во славу Господа Христа.
* * *
Вот в Алапаевске, в гражданской
Кипящей смуте окаянской,
Сквозь дрёму слышит тёзка твой,
Молитвенник, монах простой:
«Встань, Серафим, на подвиг братский,
На подвиг долгий, непростой.
До призрачной земли китайской
Нам трудный путь лежит с тобой.
Недавно в шахте убиенных
Нам предстоит туда везти —
Чтоб святость этих тел нетленных
От поругания спасти».
Не каждый в наши дни поверит,
Но совершите вы поход.
И лишь Господь ваш труд измерит,
Длиною в календарный год
И трудности невероятной –
В пучине яростной войны,
Непредсказуемой, превратной,
В жестоких кознях сатаны.
* * *
Весна. Комиссия в Сарове.
Назавтра — вскрытие мощей.
С устатку выпить, что не внове,
Да спать ложиться поскорей.
И видит сон руководитель.
Сквозь кроны сосен свет сквозит.
Встречает новый день обитель.
Гробница перед ним стоит.
Вдруг кости в ней зашевелились,
И телом облеклись былым,
И мигом в рясу обрядились,
И ты, о старче Серафим,
Предстал перед посланцем красным,
Сказал: «А вот и я — я живой!»
И пальцами — к щеке, и — разом
Исчез воскресший облик твой.
Тот — к зеркалу: свихнулся либо,
Или дурацкий пьяный бред...
Но видит жуткий свой портрет:
И волоса взметнулись дыбом,
И на щеке от пальцев след.
Такой отчаянной помехи
Партиец в жизни не встречал.
С утра из пустыни уехал
И мощи проверять не стал.
* * *
Перед твоею помолившись
Иконой, отче Серафим,
Они с супругой собрались лишь
Испить чайку — приехал к ним
Наряд милиции районной.
«Ну, собирайтесь!» — командир,
Всегда сердитый, обозлённый,
Нарушил их семейный мир.
«А это что у вас, икона?» —
Он подошёл, взглянул, и вот
Стоит и смотрит отрешённо,
И глаз никак не оторвёт.
Молчит минуту, две минуты,
И три, и целых пять минут.
Вдруг вздрогнул, повернулся круто:
«Ну, ладно. Оставайтесь тут». —
«А храм закроете?» — «Пожалуй,
И храм не тронем». — «А когда
Вас снова ждать?». — «Ты, брат, не балуй.
Глядишь, нагрянет череда».
Но так она и не настала.
И наших Нилусов чета
Суровой кары избежала.
Вот так бывало иногда.
* * *
Наверно, шапка не по Сеньке.
Я долго голову ломал,
Как вовремя на Вознесенке
Храм-на-крови поднялся-встал.
И освящение имело,
Как говорится, место быть
Как раз к столетию расстрела.
Попробуй тут сообразить,
Когда мы храм Екатерины
Не можем возродить — едины
Мы воздымать свои дубины,
А в остальном согласья нет.
Так вот, каким же чудом-юдом
Нам то деянье удалось?
Теперь ответить мне нетрудно.
Без воли нашей обоюдной,
Воистину не обошлось.
Ты помогал окрепшим в вере
Преграды века обходить,
А люди на твоём примере
Душой росли, чтоб победить.
Но и противников, наверно,
Ты ярость лютую гасил,
Ведь имя у тебя навечно,
В тебе немало Божьих сил.
И в пику скорби, боли, ранам,
На миг растаявшим, как тень,
Не даром облик твой над храмом
Возник в своём сиянье ярком
В назначенный Всевышним день.
* * *
И вот концовке эпилога
Нам остаётся долг отдать,
И можно будет понемногу
От долгих мыслей остывать.
Пройтись забытою тропинкой
В соседнем парковом леске.
Очистить тонкой хворостинкой
Гриб на пригретом бугорке.
И вдруг в потоке грусти острой
Вернуться к пустыньке моей,
В которой, Серафим Саровский,
Мы провели немало дней.
Но тут моих мечтаний скромных
Нежданно оборвался строй.
Один знакомый мне паломник
Прислал гостинец небольшой.
Заботы мелочные — мимо.
В волненье чувствует рука —
Сухарики от Серафима,
Из именного чугунка.
Так Пушкин, как судьбы помету,
Держал в руке в расцвете лет
Стихи, которые поэту
Послал святитель Филарет.
Он воспалённо сел за столик
И в зимней радостной тиши
Стихами выплеснул о стольких
Переживаниях души.
«Твоим огнём душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт».
И я сейчас вот эти строчки
Под городской вечерний шум
На подвернувшемся листочке
В священном ужасе пишу.
15.08.18 г.,
Блаженного Василия,
Христа ради юродивого,
Московского чудотворца.
(20:18)
14.09.18 г.,
Начало новолетия
(7527 год от сотворения мира)
